Литературная страничка

Содержимое: 1. стихи разных авторов.

2. Е. Литвяк. Книга НЕБО НАД КОЛЫБЕЛЬЮ
Дневник мамы
Небесное и земное

3. Выдержки из книги ИСПОВЕДЬ ПЛАСТИЧЕСКОГО ХИРУРГА с Парк -авеню. Автор КЭП ЛИСЕСН — знаменитый пластический хирург, практикующий более двух десятков лет, обладатель престижных профессиональных премий.

Полагаю, каждый из нас периодически сталкивается с интересными стихами, притчами, афоризмами. Прочтёшь и умчишься по своим делам. Иногда хочется вернуться, а где искать? Предлагаю выкладывать тронувшее душу.

Нет безобразия в природе,
В природе только красота.
А все судачат о погоде:
«Зачем нам дождь…Жара плоха».
А если только приглядеться
К красе берёз, к красе осин,
То сердце трепетно забьётся
(Добавь к сюжету неба синь).
Подумаешь, погода — слякоть…
Нам разве слякоть не близка?
Природе тоже нужно плакать,
Как нам, ей свойственна тоска.
Но все спешат, не замечая
Работ художника- творца.
И вечером за чашкой чая
Погоду судят без конца:
«Идёт зима, опять морозы,
Сугробов наметёт полно…
А? Что там говорят прогнозы?
Опять дожди? Не повезло…
Жара под сорок? Вот напасть…
На небе тучи грозовые?
Не отдохнём, пожалуй, всласть,
Деньки пропали отпускные…»
О, люди, ну зачем
Нам пересуды о погоде?
Погода хороша уж тем,
Что по здоровью всем подходит.
А если болен, знай одно:
Погода ни причём совсем,
Здоровье крепкое дано
Тем, кто всегда доволен всем!

О.Кулябина. Тюменская обл., Нефтеюганский р-н, п. Сингапай.

Почему говорится: «Его не стало»,
если мы ощущаем его непрестанно,
если любим его, вспоминаем, если —
это мир, это мы для него исчезли!
Неужели исчезнут и эти ели,
и этот снег навсегда растает?
Люди любимые, неужели
вас у меня не станет? (автор не указан)

Пошли, Господь, свою защиту,
Коль слово зло, циничен смех.
Даруй нам лёгкое дыханье,
Любовь свою и долгий век.
Прости нам слабым, непослушным,
Сиюминутный мелкий грех.
И осени нас благодатью
В пасхальный день — одною всех.

Н.Крайнова. г. Каменск-Уральский.

Неповторимо всё на свете:
Неповторимы ты и я.
Росинок капли на рассвете
И золотистые поля.
Неповторим полёт снежинок,
Орнамент зимний на стекле,
Блеск хрупких и прозрачных льдинок,
Свет лунный в звёздной синей мгле.
Неповторимо трав дыханье,
Птиц пенье в звонкой тишине,
Цветов лесных благоуханье
И звёзд сиянье в вышине.

О.М.Абих. г.Ишимбай.

Я был всегда по жизни тощий.
Таким и продолжаю быть.
Доволен всем: женой и тёщей
И… не бросаю их любить!
Люблю леса, поля и рощи
И тёщей дареную кладь…
Люблю в курганах древних мощи,
Чтоб связи с прошлым не терять.
Люблю натянутые вожжи
На совесть божьего раба.
Смотреть люблю, как бродят дрожжи,
Когда рождаются хлеба…
И быт люблю, когда он проще,
Когда не стонешь от забот,
Когда не паришься, не робщешь,
Со лба не смахиваешь пот.
И язвы червь тебя не точит,
И мысли двигают вперёд,
Душа ликует днём и ночью,
А тело — просится в полёт!
Здоров по мне не тот, кто толще,
Кто нажил брыли и живот,
А кто постился чаще, дольше,
По божьим заповедям больше,
А не по прихотям живёт.

В.С.Санников, г. Новосибирск.

P.S. Брыли — отвисшие губы собаки.

Жизнь нас стремительно несёт
По океану времени.
А пристань наша где-то ждёт,
И есть у нас ещё мгновение.
Мгновение, чтобы понять,
Что жизнь дана нам не напрасно,
Что в этом мире всё прекрасно,
И боль, и счастье — благодать.
Ещё, чтобы успеть понять,
Что всё на свете быстротечно,
Что жизнь хрупка, и мы не вечны,
Не повернуть нам годы вспять.

О.А.Козловская, г. Иркутск.

Тому, кто прошлых дней не чтит,
Даль будущего — не видна.
…Аул мой каменный хранит
Солдат убитых имена.

Убиты двести крепких рук,
Война осиротила нас.
И сорок миллионов глаз
Потухли у Отчизны вдруг.

К граниту приложи ладонь…
Народная правдива весть,
Она гласит, что свят огонь,
Поскольку он — убитых честь.

Как много у страны моей
Могил военных тех времён,
Порою даже без имён,
Но с вечной памятью огней.

Гореть всегда им и вовек!
Не оскудеет память наша.
О, двадцать миллионов павших
Непозабытых человек!

Омар-Гаджи Шахтаманов Приглашение М. Советский писатель, 1978, С. 65-66. Перевод с аварского Л. Щипахиной.

Меж осенью и женщиной есть равенство:
Предощущая возраста черту,
Они, ещё желая людям нравиться,
Подчёркнуто спасают красоту.
И золотой наряд парчовый сшит,
И кажется, что старость не видна.
Но на вершинах гор уже лежит
Спокойным белым снегом седина.

Фазу Алиева Когда радость в доме / М. Советская Россия, 1979, С. 311

Песня «Солнечный круг» появилась в 1962 году. Композитор: Аркадий Островский, поэт — Лев Ошанин, Тамара Миансарова — первая исполнительница этой песни.
Успех был буквально ошеломляющим. На улице ее узнавали, совсем незнакомые люди жали руки, обнимали. История создания песни композитором Аркадием Островским и поэтом Львом Ошанином такова. В 1928 году в журнале «Родной язык и литература в трудовой школе» появилась статья исследовательницы детской психологии К. Спасской, где приводились строчки, сочиненные маленьким Костей Баранниковым, которому только что объяснили, что значит слово «всегда».
Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо,
Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я.
Позже эти стихи были включены Корнеем Чуковским в знаменитую книгу «От двух до пяти». А в 1961 году четверостишие попалось на глаза художнику Николаю Чарухину, и он выпустил плакат «Пусть всегда будет солнце…» В 1962 этот плакат увидел Лев Ошанин и использовал четверостишие в словах для песни.

Солнечный круг, небо вокруг —
Это рисунок мальчишки.
Нарисовал он на листке
И подписал в уголке:

припев: Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо,
Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я.

Милый мой друг, добрый мой друг,
Людям так хочется мира.
И в тридцать пять сердце опять
Не устает повторять:

припев

Тише, солдат, слышишь, солдат,-
Люди пугаются взрывов.
Тысячи глаз в небо глядят,
Губы упрямо твердят:

припев

Против беды, против войны
Встанем за наших мальчишек.
Солнце — навек! Счастье — навек! —
Так повелел человек.

припев

Кукушку я услышала в лесу:
«О чём ты плачешь на лесной опушке?»
Мне, помолчав, ответила кукушка,
Взмахнув крылом, как бы смахнув слезу:
«Не расскажу, о чём тоскую я.
Уж промолчу, печаль свою храня.
Ведь у тебя есть родина своя
И есть свой дом. Ты не поймёшь меня».

Фазу Алиева «Когда радость в доме» / М., «Советская Россия», 1979, С. 291.

МЫСЛИ ВСЛУХ

Не выходите замуж за человека, у которого нет друзей.
Избегайте брака с тем, кто позволит вам управлять его жизнью и никогда не станет вам возражать.
Половой коврик нужен при входе в дом, но вряд ли вам нужен муж-тряпка.
Пэт Коннор.

«Как улыбка ребёнка навстречу глазам материнским,
Словно озера блеск благодарный приходу весны,
Он на солнце глядит из-под снега осевшего с риском
Потерять свою голову в грубых сугробах лесных.
С веток падает лёд, тёмный паводок буйствует рядом,
Сухостой и валежник мы топчем в соседних кустах —
Все угроза ему, все охрана ему и отрада,
Всюду зелень надежды растёт сквозь коричневый страх.
Да, сломай стебелёк — нарастут из-под снега другие,
Пропадём все подряд, чтобы встать через год, через два…
Ах, Россия моя, вся в снегу почернелом Россия,
Мой безмолвный подснежник, ты всё же, родная, жива»!

Ю.Ключников

«Время ожидания ребёнка, чудо его рождения, первые месяцы жизни — это то благословенное время, светом которого освящена вся жизнь человека, приходящего в мир»

Хочу предложить вашему вниманию удивительную книгу Елены Литвяк «НЕБО НАД КОЛЫБЕЛЬЮ». Дневник мамы. / Минск, Свято-Елисаветинский монастырь, 2008.

От автора. «Начала писаться книга живота» — так говорили в старину о зачатии ребёнка. «Живот» — по-славянски «жизнь». С мгновения зачатия начинается жизнь бессмертной человеческой души, хотя и нет ещё для неё устроенного дома — тела. Девять месяцев ожидания чада оказываются долгим волнующим предисловием этой книги, а каждый месяц жизни — отдельной главой…
Е. Литвяк.

— Леночек, соберись, не малодушествуй, ещё чуток осталось!
Это Наташа своим тихим, радостным голосом возвращает меня к реальности. Во рту — сладкий привкус гомеопатических шариков. Сколько уже прошло времени — час, два, три? Ребёночек, оказывается, стоит у выхода, Андрюша даже головку видел. Наташа взяла мою руку, и я нащупала головку — малюсенькую, мягкую, тёплую! Сразу нашлись силы трудиться дальше.
— Тужься в самую боль, не бойся! — это опять Наташа. — Не кричи! Ребёночка напугаешь!
— О, Господи!
Упираюсь сколько есть сил, ногами в кровать, спиной в Андрюшу. Вся тяжесть семидесяти с лишним кило — на нём. Ну же, давай! Как хочется закричать во всю мочь, а ведь в самом деле — нельзя. Стараюсь сжать зубы. Получается какое-то придушенное мычание. Наверное, я сейчас лопну. Пресвятая богородица, спаси нас! Резкая горячая боль, хлопок.
— Уа! Уа! Уа!
Неужели это малыш кричит?
Девочка.
Анна!
Андрюша стоит рядом, совершенно обессилевший и счастливый.

Малышка поглядела на всех огромными, разумными глазищами и сразу принялась спокойно сосать, как будто знала, как это делается.
Вся боль разом исчезла, как и не было ничего, только радость и покой. Ощущение присутствия Божия прямо здесь, в нашей маленькой комнатке. Вот уж воистину: Жена егда рождает, скорбь имать…егда же родит отрача… не помнит скорби за радость, яко родился человек в мир (Ин. 16: 21).
И словно вне всего этого – лужа крови почти вишнёвого цвета, в которой я, оказывается, лежу; пульсирующая толстая, ещё не перерезанная пуповина; плацента, которой ещё предстоит родиться, и значит, опять будет немножко больно. Но теперь это всё уже неважно. Вышла наша девочка на свет Божий безо всякого кесарева – «из тех же ворот, что и весь народ»! И началась совсем другая, неизвестная жизнь. Слава Тебе, Господи!

НЕБЕСНОЕ И ЗЕМНОЕ
1 марта. ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

День первый — начало весны и начало Аниной жизни. Позади тринадцать часов трудов и волнений домашних родов. Мы чувствуем себя вышедшими на берег широкой и неизвестной реки. Лежим, отдыхаем. Звонит сотовый — это мама, которая ещё ничего не знает. Как, говорит, дела? Радуйся, говорю, у тебя внучка, Анна Андреевна! Как внучка? Ты что-то путаешь! Ты не шути так! Куда шутить! Анна лежит рядом и пищит. На том конце провода обмирает мамино сердце, удостоверившись, что всё — правда. Что же ты плачешь, моя родная, когда радоваться надо?

2 марта
НЮТИНЫ ПАЛЬЦЫ

Перепелёнывались и гуляли на столе, чтобы тельце подышало, и вдруг Анюта так смешно сцепила пальчики ножек – как будто это пальцы рук, сложенные на животе!

3 марта
НОЧЬ ПЕРВЫХ СКОРБЕЙ
…И всю ночь не спали. Думала сначала, что девочка голодна – она всё просила и просила, вытянув язычок.
И потом всё равно плакала. И я вместе с ней. Сколько-то ещё будет таких ночей в нашей жизни? Сна никакого, часа два за всю ночь. А утром оказалось, что это у неё животик болел.

4 марта
СВИДЕТЕЛЬСТВО  О РОЖДЕНИИ

Сиянье солнечного весеннего солнца в лужах. Приехали в Москву, и пошли сразу в ЗАГС за свидетельством о рождении. Не без внутреннего страха – всё-таки у нас нет справки из роддома. Но барышня за компьютером нисколько не была удивлена фактом домашнего рождения, видимо для Москвы это давно уже норма. Быстренько оформила нам документы, любезно беседуя. Теперь нужно выправить детке прописку и медицинский полис. Скорей бы со всем этим покончить, чтоб заняться прямым делом – питание и воспитанием Анюты во славу Божию.

6 марта
ИГРЫ С АНГЕЛОМ

Анюта тиха и жизнерадостна. Ест и спит, плачет только, когда заболит животик. Часто улыбается во сне и наяву, пока бессознательно. Старинные люди в таких случаях говорили: «Это Ангел с дитятком в переглядушки играет». Интересная, должно быть, игра, раз детка так светло улыбается.

7 марта
О НЕВИДИМОЙ ПУПОВИНЕ

Уже неделя, как Аня живёт на свете. Давно перерезана пуповина, скоро с пупочка отвалится корочка. Но другая, невидимая пуповина, продолжает связывать нас. Она спит, а у меня начинает прибывать молоко, да так, что через рубашку капает. И будто от тихого звона сладостных капель Анюта просыпается — ещё во сне чмокает губёнками и кряхтит, потом открывает глаза и просит есть. Вот бы через эту невидимую пуповину шли к ребёночку сигналы не только о телесной пище, но и мамкины надежды, молитвы, мечты. А дочкины — к мамке… Только бы материнские страхи перекрывала рука Господня, не пуская их течь в душу дитяти.

8 марта
Утром отпала пуповина.

9 марта
НЮТИНЫ РАЗГОВОРЫ

Каждый день понемногу постигаем друг друга. Анюта подолгу часто смотрит на меня огромными серьёзными глазами. Кажется, нет для неё ничего интереснее, чем человеческое лицо, да ещё с очками на носу. Она ещё не знает, что я — это я, мама. А рядом — папа, бабушка. Пока я для неё источник тепла и пищи. Но это так воспринимает меня Нютино тело. А душа всё же чувствует во мне маму — на моих руках, в моих неумело свёрнутых пелёнках дочка успокаивается и засыпает гораздо быстрее, чем, например, у бабушки. Хотя бабушка возится с ней профессиональнее и ловчее.
Когда у детки сильно болит животик, она истошно кричит и сучит ножками. Когда хочет есть, вращает головёнкой туда-сюда в поисках груди и разевает рот, как галчонок. Когда пелёнки мокрые, слегка покряхтывает, почти без крика. Вот первые фразы её языка, которые, кажется, удалось разобрать.

10 марта
О ПРОБЛЕМАХ И СТЕРЕОТИПАХ

…И мы не избежали педагогических разногласий в собственном доме. А я – то по наивности думала, что всё у нас будет гармонично и тихо. Вот, поди ж ты – соска стала предметом, который чуть не разделил нас с бабушкой. Давать или не давать её младенцу? Тоже мне – педагогическая проблема! А вот и проблема, поскольку за разными взглядами стоят разные системы ценностей, в том числе – педагогических. То же с пелёнками, памперсами, кормлением по часам. Почему всё это происходит? Потому, что для родителей дети – навсегда дети, даже когда они стали родителями сами? Как важно повзрослевшим детям (и постаревшим родителям) тонко и глубоко прочувствовать эту точку жизни, чтобы не наломать дров, не порушить отношений и воспитать детей (внуков) в радости совместных усилий! Часто вспоминаю теперь фразу Сесиль Лупан, автора замечательной книжки по раннему развитию «Поверь в своё дитя»: «И тогда я почувствовала, что мир изменился. Прежде всего – я не дочь своей матери, а мать своей дочери». Мир действительно изменился, изменились наши роли и жизненные смыслы. Хорошо бы мы все скорей это поняли!
Гипертрофированная родительская любовь очень мешает ребёнку быть – и маленькому и совсем взрослому ребёнку. О такой любви замечательно сказал митрополит Антоний Сурожский: «В таком случае, пожалуйста, любите меня поменьше». Любовь, отбирающая у ребёнка право на ошибку (а без ошибок – какое может быть развитие?), покрывающая его от бед всем материнским телом и, как следствие, придавливающая.
Спаси нас, Господи, от такой любви, помоги дарить детям любовь животворящую, укрепляющую их на путях самостоятельной, творческой жизни.

11 марта
НЕЧТО ИКОНОПИСНОЕ
У Нюты лицо совершенно взрослое, задумчивое. Даже не взрослое, а вот именно — глубокое, я бы даже сказала — иконописное. Так писали младенцев древнерусские и византийские иконники, настолько она вся ещё в том мире, почти не пропитанная житейским воздухом Земли. Конечно, разум её в привычном нам , взрослом, смысле ещё спит. А душа живёт, сердце и кожа чувствуют и ощущают. И Анна подолгу созерцает окружающий мир.

12-14 марта
О МАТЕРИНСКОМ ВРЕМЕНИ
Как странно оно устроено! Во время беременности, читая родительские журналы, поражалась, как изменяется жизнь женщины с рождением ребёнка. Об этом было почти в каждом номере. Значит, думала я, и моя жизнь изменится кардинальным образом, всё будет по-другому. Некоторые мои друзья с сожалением предрекали это: дескать, не твоя это доля — пелёнки-распашонки и кашки. Почему не моя? Ведь это так здорово проводить столько времени с малышом! Здорово, возражали мне, в первые две недели, пока не наиграешься в своей новой роли. А потом, когда пойдёт по накатанной колее — каждый день одно и то же, наплачешься от однообразия. Посмотрим, подумала я тогда.

И вот оно наступило, это время – материнское. Жизнь действительно изменилась. И такой прекрасной жизни я не ощущала ещё никогда. И ни за что не назову её монотонной, хотя многие моменты дня повторяются много раз. Всё равно, день на день не похож, поэтому я так жадно записываю. И не потому, что ребёнок первый. Просто хочется ничего не пропустить и не забыть, ведь сейчас всё – важно.
Наверное нам так повезло – такой чудный и спокойный ребёнок достался, что я успеваю во время Нютиного сна не только стирать и гладить пелёнки. С этим я, честно говоря, стараюсь справиться побыстрее, чтобы потратить плодотворные часы на нечто более существенное – почитать, подумать, записать. А материнское время – субстанция удивительная. То оно растягивается и движется еле-еле (это мы кушаем), то делается плотным, убористым, вмещающем час чтения очередного родительского журнала, написание текста, записи в дневнике или изготовление карточек для будущего «интуитивного чтения», то стремительно проносится (это мы спим вместе или гуляем), то становится каким-то рваным, клочковатым, перепутанным (это когда с самого утра мы забыли умыться и повалились спать сразу после завтрака, потому что вчера не удалось поспать днём нисколечко). И всякий день разный, настолько разный, что мне кажется мы прожили вместе уже два месяца, а не две недели. Так давно мы знаем друг друга.

15 марта
ЗВУКИ МУЗЫКИ

Анюта уже более-менее старательно следит за игрушкой, которую я перемещаю перед её глазами. Пытаюсь научить её поворачиваться на звук свистульки и колокольчика, это пока получается плоховато. Зато ей очень нравится быть в мире музыки – слушает внимательно и с явным удовольствием пьесы Моцарта. По-особенному как-то затихает, когда среди потешек и колыбельных, которые я пою ей, встречаются песни, которые пела, когда Аня жила внутри меня. Неужели на самом деле она что-то узнаёт?

17 марта
ГРАЧИ ПРИЛЕТЕЛИ

Сегодня — Герасим-грачевник. Из тёплых краёв возвращаются и орут под нашими окнами грачи. С воронами у них настоящие битвы за жизненное пространство – делят прошлогодние грачиные гнёзда, которые расторопные вороны уже заняли. Так хочется выйти из дома вместе с деткой, чтобы показать ей птиц, и небо, вдохнуть вместе весенний воздух. Днём за окном плюс шесть, совсем весна – и всё тает.
Впервые выложили Анюту на живот, что стало новой точкой на карте жизни. Она уткнулась носом в пелёнку и соображала, что теперь делать. Потом повернула голову на бок, устроилась поудобнее. А как бабушка подставила ей ладонь под пяточки, стала отталкиваться и пытаться ползти!

19 марта
ОПЯТЬ ГРУСТНОЕ

Почти всю эту неделю мы живём в неизбывной тревоге – нет ничего хуже, когда не знаешь чем помочь заболевшему малышу. Возникла проблема, свидетельствующая о том, что что-то не в порядке с желудком и кишечником. Может быть, инфекция, может быть, это реакция на пищу, которую я ем?
Сейчас спит спокойно и подолгу. Когда бодрствует, с интересом рассматривает колокольчики под потолком и бумажных птичек, подвешенных на кроватке. Когда птички колышутся от движения воздуха, следит за ними глазками.

20 марта
О СРЕДНЕВЕКОВЫХ ЧЕПЧИКАХ И ПЕЛЁНКАХ

Мода меняется со временем. Лишь иногда возвращаются в нашу жизнь кепки из тридцатых годов прошлого века, шляпки из конца девятнадцатого. Но самое удивительное – это мода для младенцев, самых малюсеньких, новорожденных. Смотришь средневековые миниатюры в альбоме, а там младенцы одеты как наша Аннушка – пелёночка и чепчик. И, вдруг оказывается, что раньше (в средневековье) чепчик был частью не только детского и женского, но и мужского костюма! Чепчик – «каль» — с гордостью носили французские рыцари в качестве подшлемника, романтические менестрели и трудяги- крестьяне. А вот теперь он остался в наследство детству.

21 марта
ДИСБАКТЕРИОЗ

Вчера вечером приходила врач, сказала, что у Аннушки дисбактериоз, будем пока лечить домашним способом, но при ухудшении заберём в больницу. Спаси нас, Господи, от этого, помоги нам поправиться поскорей!
22 марта
МЛАДЕНЕЦ  — ПОДРОСТОК

Нюша ещё чуть-чуть подросла. Совсем исчезла сплющенная, как у незадачливого боксёра, переносица (видимо это она мешала дышать ровно и бесшумно, дочурка производила носом душераздирающие звуки, которые теперь прекратились). Зато на абсолютно чистом прежде личике появились совершенно подростковые угри, только очень маленькие. Сперва встревожилась, а потом прочитала, что это нормально на третьей-четвёртой неделе жизни, дальше пройдёт бесследно.
23 марта
ПЕРВЫЕ НАРЯДЫ

Сейчас дочурка уже не похожа на неподвижного пришельца из иного мира, какой была ещё несколько дней назад. Когда выкладываешь её на животик, она с удовольствием созерцает мир из нового положения. Но главное – она уже не хочет быть только в пелёнках и в моменты бодрствования изо всех сил пытается раскрыться. Ну что ж, значит, пора надевать ползунки. В новой одежде малышка выглядит очень смешно – даже самые маленькие ползунки ей пока великоваты. Но она очень довольна, болтает ручками и ножками, пытается схватить и немного удерживает какую-нибудь игрушку, которую вложишь ей в ладошку.

24 марта
ВМЕСТЕ С МАМОЙ
На Аннушкино рождение друзья подарили замечательную вещь – слинг (лоскутная перевязь, придуманная знаменитыми многодетными американцами-педиатрами Уильямом и Мартой Серз, точнее, подсмотренная ими, кажется, у американских индейцев). В слинге можно носить новорожденных малышей с первых дней их жизни, чего не сделаешь в «кенгурушке». Свернувшись калачиком, малыш лежит в матерчатой люлечке, как раньше лежал в мамином животе. Анюта сразу приняла новое приспособление в свою жизнь. Опытные мамы утверждают, что, когда и родители, и дети привыкают к матерчатой колыбельке настолько, что она становится как бы частью тела, многие умудряются даже еду готовить, нося малыша на себе, играть со старшими детьми. Ещё один плюс – в слинге можно кормить, я пробовала, он прекрасно скрывает все интимные детали.

25 марта
Мы думаем, что наблюдаем за жизнью детей. В педагогической культуре существует давняя традиция ведения дневников. Но оказывается, и дети, даже такие маленькие, как наша Нюта, тоже наблюдают жизнь взрослых, только делают это гораздо тактичнее и не строят никаких планов о воспитании на основании наблюдений. В этом я сегодня воочию убедилась, когда мы спали с Аннушкой днём на нашей большой кровати. Дочка постепенно выходила из сна, приоткрывая то один, то другой глазик. Я притворилась спящей, натянув одеяло на нос. Анюта повернула головку в мою сторону, уже собираясь призывно оповестить о своём пробуждении, но увидела: мама спит – и задумалась. Решила полежать молча. Потом опять было собралась закричать – и опять посмотрела на меня. И так несколько раз – наблюдала и боролась с собой, чтобы маму не беспокоить. Возможно ли такое у четырёхнедельного малыша? Наконец я сделала вид, что проснулась, и Аннушка тихо, деликатно пискнула, будто котёнок мяукнул: ну раз ты проснулась, мама, то знай – я хочу есть.

27-28 марта
Ничего не происходит. Всё по-старому: спим, едим, гуляем, купаемся, никаких сногсшибательных достижений. Вроде бы и пора перестать писать дневник, но нет. Я по своим ученикам знаю, как ценны эти периоды затишья, когда ничего не происходит видимого глазом. Именно в это время зреют в ребёнке новые силы. И потом — раз! — выходит он из этого периода затишья с чем-то новеньким — прежде не бывшим навыком, мыслью, чувством. Так что и эти периоды тишины заслуживают быть отмеченными в общей картине роста человека.

29 марта
Лечили дисбактериоз, а оказалось — кишечная палочка. Моё молоко абсолютно стерильно, так что можно спокойно кормить Анюту, не боясь, что придётся пить какие-то лекарства. А ей, бедной, приходится потреблять всякую невкусную гадость. Правда,это не лекарства, а очередные порции бактерий, но вкус у них мерзкий, она плюется и верещит.

30 марта
Прочитала у Серзов о гормоне материнства. Очень ценная книжка для начинающих мам и пап, всерьёз относящихся к родительству: помимо захватывающих наблюдений из детской жизни и полезных рекомендаций, есть много идей, с которыми не обязательно соглашаться, а можно подумать об этом. Оказывается, материнские чувства — это не только инстинкт. В организме каждой женщины вырабатывается особый гормон, причём чем чаще и теснее она общается с ребёнком, тем больше растёт их взаимная привязанность (особенно это проявляется при раннем и частом кормлении грудным молоком).
Но, думается, всё гораздо глубже. Дело тут не только в инстинктах и гормонах, а ещё в душевной и духовной составляющих материнства. Все-таки странным кажется объяснять силу материнской любви игрой гормонов, тем более что не у всех женщин, имеющих детей эти чувства проявляются одинаково. Я знала мать семерых детей, которая вовсе не была матерью-героиней, — дети её росли на улице. А другая мама четырёх детей, нежная и заботливая, сумела воспитать в детях любовь к культуре и благочестие, что вообще-то довольно трудно. Стало быть, не только в родительском опыте дело, который прибавляется с годами и детьми. И не в количестве прочитанных правильных книжек, и не в плотности правильных людей на квадратный метр пространства, с которыми общаешься, организуя правильным образом свою и детскую жизнь. Главное глубинное снова и снова совершается помимо нас, в нас, но не нами. Хотя мы, конечно, в надежде просим, но трезво понимаем, что ни опыт, ни образование, ни даже многолетняя педагогическая практика до рождения собственных детей стопроцентного результата не дадут. Можно так и не стать родителем (не в физиологическом, а в существенном смысле этого слова). Даёт это родительское знание, впрочем, как и всякое другое, только Господь — но нашими трудами, скорбями и надеждой. Всё должно быть всерьёз и по-настоящему, тогда и плоды получаются не кислые, а вполне съедобные. Родив детку, мы ещё должны родить и родителя, подлинного, а не формального, зачав и выносив в себе. Когда же это будет, когда же?

ГОРМОНЫ МАТЕРИНСТВА
Как и когда рождается в женщине материнство? Когда она девочкой баюкает кукол? А я в детстве играла сплошь в солдатики, в театр да в казаки-разбойники. Что же мне не стать матерью? Или мама просыпается в тонкой девочке в родовых муках? Или в первом ночном кормлении, часа в три, когда очень- очень хочется спать и совершенно всё равно, что вокруг происходит? В твой сон врывается голодный крик младенца, а ты ещё несколько секунд соображаешь, кто бы это мог так орать? И так день за днём, ночь за ночью. С утра забудешь умыть, перепугавшись непонятных истошных дочкиных криков. Мисочка с водой так и будет сиротливо стоять на тумбочке до вечера – никто про неё не вспомнит. Гора пелёнок, необходимость вылечить от поноса, укачивание и пение обязательно отвлекут. Собирая чадо на улицу, перепутаешь погоду и оденешь слишком легко, а потом будешь всю ночь с ужасом прислушиваться: не хрипит ли, не простудила ли непутёвая мамаша?
А ведь сколько книг прочитано, сколько выстроено радужных планов… Кажется, разбуди ночью – и бодро расскажешь, что ты собираешься делать с дочерью в три месяца, что –
в пять, когда плавать, когда читать… Но ночью будет лишь голодный крик младенца, на которого неожиданно для самой себя рассердишься. Вот тебе и теория, и практика.
И, унывая, думаешь, плохая из тебя мамка… А между тем всё незаметно и чудесным образом совершается. В конце концов, научишься всем премудростям ухода за маленьким, в конце концов, поубавится гонору, и просветительские планы уступят место радостной готовности принять любую судьбу – для себя и своего дитятки. И тогда всё встаёт на место – находишь время и для раннего развития (без неофитского фанатизма), и для спокойного наблюдения ежедневных подробностей младенческой жизни, и обретается радость в стирке бесконечных пелёнок. Пока Аннушка спит, а мамка полощет бельё, сколько всего передумается в тишине! И любимый муж оказывается не только папой, но мужем – прежде всего, и воскресает романтическая, совсем юношеская любовь… А вдруг всё это и есть нарождающееся материнство?

P.S. Неофит (от греч. neophytos — недавно насажденный) — в основном значении, новый приверженец (новообращённый) в какую-нибудь религию; 2) в общем, новый приверженец какого-либо учения или общественного движения, новичок в каком-либо деле. Из википедии.

31 марта
МОЖЕТ БЫТЬ, ПЕРВЫЙ ШАГ

На бортике кроватки привязан за верёвочку фарфоровый колокольчик с нежным голосом. Иногда я позваниваю в него, привлекая Аннушкино внимание. Она с интересом смотрит. Случайно задела рукой и удивилась, что он звякнул. Потом задевала раз за разом, словно бы понимая закономерность: прикосновение – звук. Или это была только случайность? Я чуть пододвинула её к висящим над кроваткой картонным птичкам и легонько тронула их Нютиной ножкой. Птички полетели, Анна внимательно смотрела на них. И… раз за разом ударяла ножкой сама, что бы птички полетали ещё. Мне, конечно, хочется думать, что это просыпаются в девочке новые возможности, делается новый шаг вперёд. Но, скорее всего, это все-таки случайность.

1 апреля
ОКАЗЫВАЕТСЯ, ЭТО РУКИ!

Проснувшись утром, Нюта несколько минут неопределённо кряхтела, то ли разговаривая со мной, то ли собираясь попросить есть. И вдруг затихла. Я обернулась. Дочка лежала на боку, выставив перед собой правую руку, и с изумлением глядела на неё. Нюта обнаружила, что у неё, оказывается, есть руки!
Сегодня ей исполнился один месяц.

2 апреля
«КО» — ЭТО КОШКА?

У нас новая игра — щупать ленточки и тряпочки разной фактуры. «Щупать» — это, конечно, громко сказано. Мама обматывает вокруг пальца толстую шерстяную нитку, дотрагивается до дочкиной ладошки и говорит: «Нюта, пощупай, какая шершавая шерстяная нитка!» Потом наматывает вместо неё шелковистую атласную ленточку: «А теперь — гладкая атласная ленточка!» Потом также ощупывается тканая тесёмочка, кусочек канвы, деревянная погремушка. Нюта улыбается. Потом вдруг поворачивает головёнку к тряпичному бортику, украшающему кроватку. На бортике нарисованы собака и кошка. Кошка ближе. Нюта внимательно её разглядывает, возможно заметила её в первый раз, хотя взгляд уже скользил по картинке в другие дни. Она вообще стала теперь много замечать и подолгу молча разглядывать то, что прежде просто видела. Может быть, то, что было раньше скоплением непонятного тумана, обретает теперь очертания и формы. Смотрела, смотрела и вот… «Ко!» — говорит Нюта, глядя на кошку, и начинает что-то лопотать, явно обращаясь к этой «ко». «Ничего себе!» — думает мама, глядя на Нюту. Обе довольны. Но скорее всего, это опять простая случайность.

2 апреля
ТЕЛЕСНОЕ

Удивительно, сколько места занимают в мамином дневнике записки о разных телесных Анютиных проблемах. Почти столько же, сколько о развитии её души и духа. Впрочем, дух растёт невидимым глазу образом, а вот тело явно прибавляет в весе, явно страдает по ночам от колик (да так, что сон младенческий отлетает прочь, гонимый горестным криком боли). То мучились от поноса, теперь вот запор. А, оказывается, хорошо помогают глицериновые свечи. И очень скоро проблемы кончились. Знать бы раньше… Но родительская наука, похоже, так и даётся – обоюдными слезами мамы и детки.

4 апреля
…И ДУШЕВНОЕ

Сегодня Нюта улыбнулась в первый раз по-настоящему – не улыбкой сытого удовлетворения, отвалившись от груди, не блаженно беседуя с Ангелами, смежив очи, а глядя глаза в глаза, в ответ на улыбку. Неужели дочка начинает понимать, кто все эти люди, окружающие каждый день её колыбельку?

5 апреля
МИР НА ОЩУПЬ И НА СЛУХ

Новый объект Нютиных исследований – коричневый вельветовый диван, на котором мы спим ночью втроём. Каждый раз, когда она оказывается здесь, неизменно поворачивает головку к его пузатой ручке и нежно её гладит. А мама без устали приговаривает: «Какой шершавый диван! Тёплый, коричневый!» Иногда мне кажется, что «шершавый», и «гладкий» — слова самые частые в моём лексиконе. Впрочем, так же, на ощупь, мы познаём «географию тела». При переодевании и смене подгузников я по очереди поглаживаю разные части Анютиного тельца, называя их и неизменно прибавляя: «правая рука», «левая нога» — в надежде, что это поможет детке как можно раньше различать правое и левое. Ещё из новых игр – классическое «Сорока», для которой Нюта с удовольствием подставляет ладошку и довольно ловко расправляет каждый пальчик.
Ещё одна мамина забота – звуки, окружающие дочку. Колыбельные, потешки, утренние и вечерние молитвы, разные нежные разговоры – это само собой. А ещё кассеты с музыкой, в основном классической.
Нюта спокойно засыпает вечером, после ванны и плотного ужина, под мамино чтение Псалтири. Я думала раньше, что это просто набор звуков, более-менее ритмичных, успокаивает дитя. А на самом деле – это душа успокаивается, покоится в баюкающих звуках Давидовых песнопений. А раз душа спокойна, то и тело спит безмятежно.

6 апреля
НА БЕРЕГУ МОЛОЧНОЙ РЕКИ

Наконец-то наступило время, когда кормление стало блаженством и для меня, и для дочки. Ушла в прошлое непонятная мне неприязнь к ночным пробуждениям, теперь вскакиваю легко и с радостью. Кончились мои переживания по поводу стерильности моего молока и как следствие – сокращение его количества. А главное, кормление для нас – не только процесс питания, а чудные мгновения жизни. Мы в тишине глядим счастливыми глазами друг на друга, наслаждаемся общением, вкусным молочком и музыкой Моцарта.
Сейчас весна уже настоящая, апрельская. На улице открылся асфальт, вокруг стволов деревьев коричневые проталины и громадные лужи. В комнату влетела муха и колотится в стекло. А утром нас посетила бабочка-лимонница. Жаль, что Нюта спала и не видела. Вот бы удивилась, смешно вытянув ротик трубочкой!

7 апреля, Благовещение
КНИЖНОЕ ПРИТЯЖЕНИЕ

Так же часто, как диван, привлекают Нюту высоченные, до потолка, полки, набитые книгами. Каждое кормление мы усаживаемся под ними, и дочка с явным интересом на них глядит, вызывая неизменное веселье домашних.
Некоторые книжки уже прочно вошли в нашу жизнь. Кроме «Конька-горбунка» и «Царя Салтана», которые я просто, ради музыки слов, читаю вслух, ещё мы очень полюбили картонные книжки с толстыми страницами.
Сегодня целый день лил дождь и дул ветер. Может быть от этого Нюта часто плакала и беспокоилась и всё время просила есть. Каково Благовещенье, такова и Пасха — это примета такая. Неужто на Пасху солнышка не увидим? Жаль, что мы пока не можем быть в храме. Вот и праздничный день какой-то не совсем праздничный вышел. Скорей бы уже окрестить детку…

8 апреля
БОЛЬ, ЖЕСТОКАЯ И НЕИЗВЕСТНАЯ

То же, что и вчера, хотя вместо дождя и ветра — тёплое солнце. Аннушка спит беспокойно и много плачет, напрягаясь всем лицом. Когда спазмы проходят, она затихает, потом всё начинается снова. Раньше она кричала по вечерам, перед сном, а теперь обязательно после каждого кормления, что меня очень беспокоит.

9 апреля
ЕЛИЦЫ БО ВО ХРИСТЕ КРЕСТИТЕСЯ… (Гал. 3:27)

Ну, наконец-то! Теперь наша дочка не младенец бессловесный, подверженный всем превратностям внешнего мира, а воин Христов, как сказано в чинопоследовании Таинства Крещения. Сегодня крестили Нюсю в нашем деревенском храме Рождества Христова. Опять получилось так же необыкновенно, как и на нашем венчании. Это была не частная радость отдельного семейства, а праздник всего прихода. Даже вокруг купели с деткой ходили не только батюшка и крёстная, но и все, кто был и молился с нами, человек двадцать. Большой круг получился, и ходили мы долго-долго. Обычно во время Таинства Крещения батюшка читает сам, а крёстные — только Символ Веры, а тут весь храм пел. Получилась как бы маленькая служба. И вообще все радовались появлению Нюты в храме, очень многие подходили поздороваться и поглядеть на неё до крещения.
Надо сказать, что Нюта тоже вела себя не так, как в подобных случаях ведут себя младенцы. Тихо лежала на руках, лишь изредка подавала голос, причём было похоже, что она не кричит, а именно поёт вместе со всеми. И когда отец Александр окунул её в купель, она даже не пикнула, только кряхтела от неожиданности…

11 апреля
В ПОЛИКЛИНИКЕ

Ходить в поликлинику, особенно в детскую, — приятным занятием не назовёшь. Но куда деваться, если полагаются регулярные осмотры младенцев. У Нюты та же врач, которая всё детство лечила нас с братом. И видимо, на правах старой знакомой она посчитала нужным ругать нас на чём свет стоит за домашние роды, а также и за отказ от прививок. Давно я не испытывала такого психологического напряжения. Вроде бы врачи должны наблюдать и лечить, а не загружать своими соображениями о жизни, но спорить бесполезно и глупо, лучше промолчать и молиться, чтоб скорее наладились конструктивные отношения.
Врач говорит, прибавка в весе маленькая, у вас неврология, неодинаковые половинки головы. И ещё много разных страшилок наговорила. Что из них правда — я не знаю.

14 апреля
МЛАДЕНЕЦ — БАРОМЕТР

Опять дождь и пронзительный ветер, сдувающий остатки зимы. Впрочем, о том, какая будет сегодня погода, можно было догадаться ещё вчера, глядя на Аннушку. При грядущей перемене погоды она становится беспокойной, плаксивой, плохо засыпает. Всё это вчера и было, а также сегодня ночью и утром. И вот весь день – ветер и дождь.

16 апреля, Вербное воскресенье
ПЕРВОЕ ПРИЧАСТИЕ

…Ещё одна чудесная радость в нашей жизни. Сегодня Вербное, наш храм, как никогда, полон народу. Такое скопление людей будет только на Пасху перед крестным ходом. Тесно, душно, шумно и всё-таки – хорошо как! Все стоят благоговейно с тонкими вербами, в храме полно детей, но почти тихо. Лишь изредка всплакнёт кто-нибудь из тех малышей, кого приводят сюда слишком редко, и они успевают забыть, как хорошо в храме, пугаются духоты и толпы. Какую ошибку делают родители, дожидаясь больших праздников или дня рождения, чтобы принести дитя в храм! Куда спокойнее и радостнее привыкают детки к храмовому бытию, когда они приходят (или их приносят) каждое воскресенье, а то и чаще.

Нюта была великолепна: тиха и безмятежна, не плакала от духоты. Мы пробрались через людей в закуток, как-то сразу нашёлся свободный стульчик, и там, уютно устроившись перекусили.
По замечательному выражению одного батюшки, Нюта «предлежала перед Богом» у меня на руках, поскольку предстоять она не умеет. Может быть, слышанные ещё в утробе литургические песнопения так её умиротворяли, может быть тихий голос мамы, подпевающей клирошанам. А потом мы вместе пошли к Причастию. Какая же это радость, не передаваемая словами… И опять — улыбки и поздравления после службы, как в день крестин, радостная готовность помочь. И вновь было необыкновенное ощущение — будто именины у нас.

17 апреля
ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ ВОЗЛЕ ЛЮЛЬКИ

Целый день возле люльки. Девочка наша засыпать совсем не желает, прерывает бодрствование, только чтобы поесть. От неё не отойти — жалобно кричит, призывая. А стоишь рядом — молчит и во все глаза смотрит. Вот и приходится стоять рядом, петь или читать книжки. А домашние дела напрочь заброшены.

20-23 апреля
СТРАСТНАЯ НЕДЕЛЯ И ПАСХА ХРИСТОВА

Когда родилась Анна, конечно, не стало никакого времени на молитвенное правило — ни утром, ни вечером. Сквозь сон и усталость всплывало только самое памятное — Отче наш… Царю Небесный… Богородице Дево, радуйся… Верую… да ещё Пасхальные песнопения, особенно часто днём, за кормлением дочки, когда хоть как-то уже начинаешь соображать. А утром и вечером никаких сил нет… И ещё жила молитва обо всех, кого люблю, своими словами. Мне казалось этого мало и я очень переживала. Прошёл месяц. Как-то, укачивая Анну, прочла у Сергея Фуделя, как однажды ночью он молился в пустой, без икон, комнате многоэтажки в московском спальном районе, где, конечно, не было храма. Подошёл к окну и молился Небу. И так это было ему легко…Что это точно так, я теперь знаю. В часы долгих укачиваний Анны, в её непонятной боли и криках, молитва изливается сама собой. Чувствуешь себя почти так же, как в храме — стоишь перед Богом. Даже колыбельные потихоньку сами собой перетекают в молитвы. И незаметно мы втянулись — и я, и дочка. Очень часто утренние молитвы я с радостью прочитываю на балконе, когда приношу туда детку для первой утренней прогулки-сна. Таким же образом мы читаем с ней Евангелие или Псалтирь. Малышка мирно и скоро засыпает, а моя душа просто-таки ликует, нашедши такое решение противоречия. И силы откуда-то взялись… Впрочем, я точно знаю откуда.

Как-то не было никаких сомнений у нас с Андрюшей — брать или не брать с собой Нюту в храм. Конечно, брать! …Пустите детей приходить ко Мне…(Мк. 10:14) Вот мы и пошли, взявши с собой коляску. И Нюта очень радовалась, совершенно не хотела спать, всё глядела кругом и удивлялась. Конечно, и устала тоже, ведь ежедневный режим жизни вдруг изменился. И поплакала немножко от усталости. А кушала прямо в храме совершенно спокойно и с аппетитом. А как к Чаше подходить — уснула крепко, так её спящую, батюшка и причастил, нежно и аккуратно.
После Пасхальной Литургии мир всегда другой — чистый, святой. Идём домой по спящей в глухой ночи улице, на небе сияют звёзды, скоро утро. Нюта дремлет в коляске, просыпается дома лишь для того, чтобы поесть, и снова засыпает глубоко, часов до десяти утра начавшегося Светлого Христова Воскресения.

24 апреля
«ГУ» и «КЫ»

Анна всё чаще гулит, особенно когда пребывает в благодушном настроении. Конечно, это не непрерывный поток звуков разной высоты и сочетаний, но всё-таки уже гуление, хоть и отрывистое по временам. Чаще всего повторяется «гу» и «кы». Первое означает радость и удовольствие от совершающихся жизненных процессов. Что означает второе — пока не знаю, оно произносится реже.

26 апреля
КОГДА ПАПА ПОЁТ ПЕСНЮ

Когда папа поёт песню, Нюта затихает и слушает. Папа у нас знает великое множество песен. Из всего богатства я выбираю протяжные народные или красивые, грустные романсы. А папа добавляет от себя бравурные советские марши. Видимо, чтобы по контрасту лучше воспринималоь. Нюта переводит глаза с мамы на папу и наслаждается. Особенно ей нравится, если мы поём вместе. Тогда полагается нам награда — сияющая улыбка.

27 апреля
ДНИ БЫВАЮТ РАЗНЫМИ

Дни бывают разными — то мучительно разорванными криком и бессонницей, то плавно текущими, мирными, сытыми. Сегодня опять целый день дитятко наше плачет безутешно и просит есть каждый час. Неужели расти так больно?

28 апреля
ВЕЧЕРОМ

Вечером, когда все в доме готовятся ко сну, бывает и у нас торжественно и тихо. Вымытая, накормленная Анна мирно лежит в пелёнках в полутёмной комнате рядом с любимым книжным шкафом и, в который раз, неотрывно на него смотрит. Круг от настольной лампы освещает её серьёзное лицо. Она думает. О чём, интересно?
И я думаю, на неё глядя, как диковинно сотворён человек. Вот всего несколько месяцев ей, а она уже может быть совершенно отдельна от меня, и довольно долго. Может уходить в свои глубины, где живут недоступные мне младенческие мысли. И может, когда захочет, перекидывать мостик и возвращаться из своих одиноких мечтаний ко мне, в тепло объятий и сытость. Зависимость и независимость детства от мира взрослых. А ещё говорят, будто ребёнок — чистая доска, пиши что хочешь. Нет, неправда. Может быть, он – дом, полный разных диковин, в который всякому и войти-то можно?

29 апреля.
ВНУТРИ И ВОВНЕ

Мы опять живём в деревне. Так странно снова оказаться в тех же декорациях, что и год назад, но только теперь с новым героем пьесы. Вот на этой голубой скамейке у крылечка сидела в прошлом году мама и вышивала дочке картинку – натюрморт. А дочка была внутри. Теперь картинка висит на стене в детской, а дочка лежит у мамы на руках. И внимательно смотрит на картинку.

30 апреля
УТРО

Такое тоже бывает – оторвёшься от материнских хлопот и увидишь, чего раньше всю жизнь не замечала. Как будто глаза промылись. И носишь потом увиденное с собой, как редкую фотографию. Утро. Изящная графика тонких веток жасмина сквозь солнечные занавески террасы. Жаль, Нюся спит и не видит такую красоту.

1 мая
ПОЭЗИЯ ПОВСЕДНЕВНОСТИ

Сад вокруг нашего маленького домика в деревне ещё прозрачный, светлый. Только кусты у калитки запушились зелёным. Грачи деловито копаются в прошлогоднем мусоре у забора. Папа гребёт сухие листья. У соседей на обочине дороги жгут костры со старой травой и тряпками, к нам тянет дымом. Мама варит на террасе суп, тут же в колыбельке качается Нюта. Иногда спит, а больше — возмущённо кричит, что её оставляют одну, занявшись взрослыми делами.
Утром папа был на Зеленковском кладбище, убирал родные могилы. Завтра Радоница.
Сегодня Анне два месяца.

2 мая
РАДОСТЬ

Нюта дрыгает ножками и показывает маме язык. Мама показывает язык Нюте. Нюта счастливо улыбается, почти что смеётся, и снова показывает язычок. Ободрённая мама продолжает, к восторгу дочки. Так они разговаривают минут десять.

3 мая
МОЖЕТ  БЫТЬ, ЭТО СТАРОМОДНО…

Может быть, это старомодно, но нам показалось значительно и прекрасно — посадить возле крылечка деревцо, Анино деревцо — тоненькую сирень. Пусть растёт вместе с девочкой. Так же, наверное, старомодно дарить книги с надписями на форзаце по случаю рождения. Но нам нравится искать тёплые слова и сохранять их в памяти. Подрастёт девочка, возьмёт в руки книжки — и пусть согреется её душа любовью писавших ей и даривших. Без любви ведь не вырастешь.

4 мая
ПОЛЁТЫ

…Стала замечать пролетающих над головой птиц.
Кажется, впервые за всё время материнства почувствовала сегодня его невероятную свободу. Жизнь совершенно в другом, не житейском, измерении, несмотря на поликлинику и пелёнки. Дышишь каким-то другим, чистым воздухом, буквально летаешь. Внимательно и ласково смотришь на мир, хотя глаза постоянно слипаются, закрываются в ту же секунду, как присядешь куда-нибудь.

5 мая
ДНЕВНИК ОТЦА АЛЕКСАНДРА

Пока укачиваю Анну (а это бывает довольно долго), читаю что-нибудь. Так уже прожито много хороших книг: Астрид Линдгрен, Сергей Фудель, Василий Никифоров-Волгин. Сейчас читаю «Дневники» протоирея Александра Шмемана, человека очень тонкого и глубокого. Много интересного, очень внимательно он рассматривает собственное детство и отрочество.
Не могу удержаться, чтоб не написать:
<«Вы уже не дети — будьте серьёзны!» Но только детство — серьёзно. Первое убийство детства — это его превращение в молодёжь… Взрослый способен вернуться к детству. Молодёжь — это отречение от детства во имя ещё не наступившей «взрослости». Христос явлен нам как ребёнок и как взрослый, несущий Евангелие, только детям доступное. Но… мы ничего не знаем о Христе в 16, 18, 22 года! Детство свободно, радостно, правдиво. Человек становится человеком, взрослым в хорошем смысле этого слова, когда он тоскует о детстве и снова способен на детство. И он становится плохим взрослым, когда эту способность в себе заглушает>.

6 мая
ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРЕДЫДУЩЕГО

Целый день вчера и сегодня – в кресле с Анной на руках и с книжкой «Дневников» отца Александра. Анна совершенно не желает спать, предпочитая, чтобы мама носила её по дому или, в крайнем случае, сидела с ней в кресле. Вот и сижу, испытывая смешанное чувство счастья и беспокойства. Счастья – от хорошей книги глубокого, интересного, свежо думающего о главном человека, к тому же — делящегося внутренним опытом души. Беспокойства – от того, что возвышается в комнате гора не глаженого белья, в кухне витает запах неприготовленного ужина. Анна истошно вопит, временами затихая. О, этот животик! А книжка хорошая, лучезарная, укрепляющая на жизнь

7-8 мая
ПОСЛЕ ЗИМЫ

Все эти дни – за приведением нашего деревенского дома в порядок после холодов. Выбрасываем рухлядь, накопившуюся за зиму. Почему-то очень радостно от таких трудов. Нюся спит на улице, мы вынесли люлечку на травку возле крылечка.

9 мая
«ПАТАПСКИЙ » ЯЗЫК

Папа изобрёл для общения с Анной «патапский» язык, главное слово в котором — «па-та- па-та- па-та» — и глагол, и существительное, и междометие. Каждый раз это журчание эмоционально окрашено совершенно по-разному, что Анне ужасно нравится. Видимо, напоминает ей её собственный лепет, который тоже весь — поток эмоций, изливающихся на разных тонах.

15 мая
ЧЕРЁМУХОВЫЕ ХОЛОДА

Тёплое, уже летнее солнце вчерашнего дня сменила тьма сильнейшего ливня. Одно утешение — от обильной влаги стремительно растут травки и всякие цветы, радуя нас. Наступили «черёмуховые холода». Наслаждаемся с Нютой ароматами цветущего прямо перед окнами дерева. Мелкий дождик брызжет ей на личико. Похоже она пытается догадаться, кто это так прохладно прикасается к её щекам.
Все эти дни без конца просит есть и ест подолгу, каждый раз — как впервые. Наверное опять скачок роста.

16 мая
ЛИЦОМ К МИРУ

Лучезарный, но очень холодный и ветреный день. Гулять сегодня не ходили. Ветки черёмухи сильно сгибаются к земле и колотятся в наши окна при каждом порыве ветра. Нюта удобно устроилась на маминых руках и дремлет, пока мама наспех пишет дневник карандашом. Дочка в очередной раз пытается уснуть, что ей не очень-то удаётся. Она и сама устала от своего слишком продолжительного бодрствования и крика, что уж говорить о нас.
Анна подросла ещё немножко. Теперь ей требуется «общество». Недавно она обнаружила, что с людьми разговаривать гораздо интереснее, чем с цветами на бабушкином диване. Уже очень хорошо говорит «агу». Когда ничего не болит, много улыбается. Очень хорошо и уверенно держит головку, лёжа на животе. А когда мы берём её на руки, крутит головкой во все стороны, обозревая мир. С папиной высоты видно дальше и всего интересней.
Последнее время, беря Нюсю на руки, поворачиваю её не только лицом к себе, но часто — лицом к миру. Ей очень нравится прижаться ко мне спиной и наблюдать из окна жизнь на улице.

17 мая
ЖИЗНЬ НАД НАМИ

Большие старые деревья в саду очень привлекательны для местных птиц. У нас над головами всё время происходит какая-то бурная жизнь — ломают клювом ветки (видно на гнёзда), долбят кору. Там, где папа пилит дрова, много деревянной крошки, в которой копаются галки. В дубовом дупле живут скворцы с маленькими, вечно голодными скворушками. В ветвях за забором тенькают синички и характерно пощёлкивают грачи. Мы так ко всему этому великолепию привыкли, что невольно считаем «своими», «нашими». В ближнем леске кукует «наша» кукушка. «Наш» дятел трещит клювом так, будьте без конца открывает и закрывает старую рассохшуюся дверь. Папа вчера уже слышал «нашего» соловья.
Нюта сегодня много лежит на воздухе в коляске, глядя в небо. Галки парят над ней с распростёртыми крыльями. «Наши» галки.

18 мая
CТИРКА В ЧЕТВЕРГ

Стирала и сушила бельё на солнышке. Почему-то, когда вижу развешанное на длинной, через весь двор, верёвке бельё — детское и взрослое, всегда хочется его сфотографировать. Странное желание ещё с юношеских, «путешественных» лет — в альбомах полно таких фотографий из разных мест. Может быть, от того, что кажется, будто в этих картинках заключена сама квинтэссенция жизни — простой и доброй. Кажется, что в таком доме должна жить счастливая и дружная семья, которой нечего стыдиться своей бедной стираной одежки. Благодарение Богу светится в этих пелёнках, трепещущих на ветру, как флаги.

22 мая
ПЕРВЫЕ ИГРУШКИ

Уже почти неделю Анна неутомимо разглядывает свои руки, когда не спит. Первая встреча произошла с ними давно, на рубеже первого и второго месяца. А теперь она не только удивляется тому, что у неё есть руки, но и играет с ними — шевелит пальчиками, облизывает и целует их. Вложила ей в руку погремушку, а дочка не просто ухватилась за неё, как раньше, подержала и бросила, а стала ею размахивать и греметь довольно долго, потянула в рот, чтобы узнать о её свойствах.

24 мая
МОМЕНТАЛЬНЫЕ ФОТОГРАФИИ

Вчера целый день катались с Анной в машине по Москве. Утром — в поликлинику, днём — по маминым делам в редакцию. Всё время лежать у мамы на руках уже неинтересно, тем более что за окном столько всего происходит. Анна требует, чтобы её подняли и показали. Прислонилась головкой к маминому плечу и смотрит. Одна картинка так живо сменяет другую, как будто чья-то невидимая рука перемешивает моментальные фотографии. А мама поёт дочке то, что видит.
Вот куст сирени на обочине с живописно перепутанными ветками. Смотри, Нюся, а другой куст — совсем другой, у Бога нет повторяющихся творений, всё разное, всё единственное, любимое. Вот машины гуськом упираются друг в друга. Это мы стоим в пробке. Водители (наверняка чьи-то папы и мамы) сначала тихо, а потом громко звереют. Гудят машины, никто никуда не едет, никто никому не хочет уступить дорогу. Будто стадо буйволов роет землю, выпуская пар из ноздрей. А машины у обочины — неподвижные, без хозяев, с выключенными моторами, мирные, как лошадки, привязанные у коновязи с овсяными торбами на шеях.
Мама плетёт и плетёт ниточку дорожной истории, Нюта завороженно слушает и следит глазками. Рядом тормозит серебристая «DAEWOO». За рулём сердитый дядька. А на заднем сиденье, наверное, его жена с маленькой дочкой. И вдруг она улыбнулась и показывает своей дочке на Аню — смотри какая малышка! И машет нам рукой. Мы улыбаемся и машем в ответ. Мрачные тучи пробки нас не касаются.

26 мая
«КАКАЯ-ТО ОНА УЖ ОЧЕНЬ БОЛЬШАЯ….»

— думаешь, глядя на почти трёхмесячную Нюту. Она не хочет только лежать, есть и спать, громогласно требует , чтобы её взяли на руки и показали весь мир. Ходишь и ходишь так с Нюсей на руках по саду, рассказывая и показывая — что это растёт под ногами, кто это поёт на дубу. А она уже тяжёленькая… Мечтаешь о том времени, когда можно будет посадить, наконец, чадо в «кенгурушку». Ребёнку вожделенная вертикаль, а маме — возможность делать дела вместе с дочкой. Устаёшь от хождения вокруг дома, пытаешься схитрить, положить детку в коляску. Детка возмущённо вопит — из коляски видно гораздо меньше.
Нюта добавила новые «фразы» в свой словарь телесного языка: когда хочет чтобы её взяли на руки, выгибает спинку «мостиком» и верещит, упирается всей ступнёй в днище коляски, словно на самом деле пытается встать. Всё это сопровождается плачем, но не надрывным, голодным, а тягучим, с ноткой требования и обиды.

30 мая
«АГУГА» — ЭТО «ЧТО» ИЛИ «КТО»?

Это новое слово в лексиконе нашей дочурки. Когда Нюта блаженствует, оно произносится чаще всего, заменяя односложное «агу», которое, видимо, уже не отражает всех оттенков Нютиных чувств. «Агуга» универсальна. Когда Нюся в обиде, тянет на низких нотах: «Агугуууу…» Получается длинное распространённое предложение, полное эпитетов и сравнений. Чувствуешь, как ей скучно, грустно, голодно. А когда весела, агукает отрывисто, звонко: » Агуга, агугага…» Счастливый гусёнок. С бабушкой Галей у них по вечерам длинные громогласные разговоры. Нюта звучит в разных тональностях, как-будто действительно передаёт с захватывающими подробностями прожитый день, всё, что случилось, пока бабушка была на работе.

2 июня
БОРЩ! БОРЩ!

Больше никогда не буду есть борщ, никогда! Не думала, что эта вкуснейшая вещь может так испортить жизнь младенцу. Я почему-то решила, что раз ей три месяца и проблемы с животиком у нас наконец-то кончились, значит можно есть всё подряд, в том числе и борщ. И вот результат — огромный живот и орущая Анна, безо всякой надежды её успокоить.

3 июня
У КРЕСТА

Впервые Нюта «пела» вместе с мамой на клиросе. Именно не спала, как обычно, а стояла у мамы на руках и глазела во все стороны, иногда подавая голос. И мама могла даже в ноты заглядывать. После службы пошли к Кресту прикладываться — у нас в храме большое Распятие, как раз напротив клироса. Нюта дотронулась лбом до тёплого дерева и вдруг — подняла головёнку и долго, будто запоминая, впитывала глазами страдающее тело Христово, смотрела глаза в глаза. К этому кресту я всю беременность проходила, прося подкрепления.

7 июня
И ЕЩЁ — НОГИ!

Случайно, как всегда, Нюся обнаружила нечто совершенно новое для себя — собственные ноги. К тому, что у неё есть руки, она уже как-то попривыкла, тем более что пока они не слишком послушные. А то, что у неё есть ещё и ноги, привело Нюсю в совершенный восторг. Мы переодевались для улицы, Анна, как обычно, болтала ножками и вдруг остановилась. Повернула ступню туда-сюда и внимательно разглядывает. «Так вот, оказывается, чем я дрыгала всё это время!» — наверное подумала дочь. Она улыбнулась своим ногам, как будто это был кто-то живой, гладила их, брала в руки. Но больше всего ей нравилось шевелить в разные стороны ступнёй и следить за ней. Кажется, ещё немного — и она обнаружит на ноге пальцы. И вполне возможно, решит взять их в рот, что ежедневно проделывает с пальцами на руках.

15 июня
ПОЛНОТА МИНУТЫ

Нюся улыбается и агукает всем. Для неё сейчас все — любимые. Она ещё не знает печали и страха, не прячется за маму при приближении незнакомцев. И каждый, естественно, умиляется, глядя на неё. Сегодня мы в гостях у бабы Нины, Андрюшиной мамы. Она, наклонившись, воркует над внучкой: «Ты моя хорошенькая, ты моя пригоженькая, хоть бы ты поскорей росла, поскорей бы уже бегала…». Я недоумеваю: зачем поскорей? Всему своё время. Разве не чудесен нынешний, единственный в своём роде, час Нютиной жизни, когда она, ещё бессловесная, и, конечно, ещё не бегающая, уже живёт полной жизнью — радуется, общается, болтает ножками, нежно смотрит в глаза, крепко уцепившись за палец, что-то торопливо рассказывает, извергая потоки гласных, щупает, агукает, смотрит… Это что — не жизнь? А что жизнь? Беготня, капризы, работа, зарплата?

16 июня

НЕУЖЕЛИ ЗУБЫ?

Этого, конечно, не может быть. Слишком рано, только три с половиной месяца. Но налицо существенные признаки — без конца текущая слюна и беспрерывное сосание пальцев. А пару дней назад появилось нечто новое: Нюся не просто сосёт пальчик, а силой нажимает им на десну и водит, будто почёсывая. Неужели уже беспокоит зуд
приближающихся зубов?
Дала погремушку деревянной ручкой вперёд — и немедленно она была всунута в рот со сладкими причмокиваниями.

5 июня
РАДУГА

Опять невероятная жара — земля трескается, покрывается глубокими морщинами, жадно впитывает влагу по вечерам, когда таскаем воду в лейке на огород, и ждёт дождика. Нюся измаялась от жары, громко плачет, но зато здорово загорела, такая румяная, смугленькая. Прячу её в тени под яблоню, и она жадно пьёт воду из бутылочки, причём держит её сама обеими руками!
И наконец милость Божия — дождик. Льёт потоком с крыши, у крыльца — настоящий водопад и огромная лужа. Нюся зачарованно смотрит на это нашествие воды. Сразу сильно запахло жасмином, стало легче жить. Но главная радость была ещё впереди. Сквозь ливень сияло солнце, и через несколько минут небеса украсились радугой, огромной, яркой, в полнеба, как рисуют в детских книжках. Это первая Нютина радуга.

28 июня
И НЕВОЗМОЖНОЕ — ВОЗМОЖНО

Дивны дела Твои, Господи! Всего два дня назад Нося только и умела, что лежать на спине или созерцать мир, находясь у мамы на руках, а теперь у неё появилась новая точка обзора с уровня живота. На живот она теперь переворачивается моментально и беззвучно, часто я даже не успеваю проследить, как это происходит. Нюся, довольная, подолгу лежит на пузе, с удовольствием разглядывает картинки в книжке и опять плачет — не сей раз от того, что очень хочется немедленно поползти, но пока не выходит. И мы готовы с замиранием сердца ждать, когда же придёт день, когда она вот так же, вдруг — поползёт… Глядя на родившегося и растущего ребёнка, невольно думаешь: «И как это в мире есть (много!) люди, отрицающие бытие Божие? Ведь так очевидно, что никакая мифическая «сила природы» не смогла бы создать и вырастить человека, случайно слепив молекулы, а сотворить такое мог только Тот, Кто полон любви! Ведь даже самый смурной и тёмный человек, взглянув на ребёнка, невольно улыбнётся, и многие постыдятся при нём поступать дурно. А дерева или камня кто постыдится?»
Очень заметно, что Нюся миновала первую четверть года. Она становится другой. Нет уже той запредельной небесности раннего младенчества, она округляется, приземляется, укрепляется жить здесь. И вот перед нами вечный вопрос всех христианских родителей: как воспитать для Неба, живя на земле? Пытаясь с ним справиться, мы растим дочку в храме, причащая как можно чаще, и покупаем всякие интересные развивающие игрушки. Кроме погремушек, теперь у Нюты появились отличные тряпичные мяч и куб с кармашками. Сшитые из разных по фактуре и материалов и приятные на ощупь, они несут малышке «сообщения» о том, что в мире есть не только пластмасса, дерево и резина, из которых сделаны её погремушки и прорезыватели для зубов, но и плюш, вельвет, трикотаж. В кармашках кубика лежат тряпичные игрушки с разными наполнителями, которые можно грызть и исследовать. В продолжение этой «тактильной» серии я потихоньку шью в деревне тряпичный коврик с нашитыми фигурками из разных материалов (деревенский пейзаж), по которому, я надеюсь, Нюта будет когда-нибудь ползать. Кроме того, видя её неослабевающий интерес к предметному миру вокруг, я постоянно называю предметы, которые она трогает, и их основные свойства, комментирую свои действия (ем, пью, мою посуду, причёсываюсь), в надежде, что так потихоньку пополняется дочкин словарный запас.

5 июля
ГРУСТНЫЕ МЫСЛИ

Плохо, стыдно, противно… Чувствуешь себя как в детстве, когда вытворяли что-нибудь недостойное. Раньше мечталось: будет вокруг меня куча детишек, сколько всего мы с ними сделаем… И вот Господь даровал мне материнство. А я совершенно забыла о трудах по возделыванию сада, забыла о колючках и сорняках, размечтавшись о будущих розах. Позабыла, что требуется в этом деле бесконечная сила сердца и неистощимое терпение.
Наверное, прорезываются зубки, дитя плачет и днём и ночью. Мама, уставши за день, валится с ног, разжимаются руки, держащие детку в объятиях. Вот-вот вынырнет у спящей на ходу мамаши. А дитя всё плачет, уже не надрывно, а так, стонет на высоких нотках, не переставая. И мама сердится, негодует, велит замолчать. Ни капельки тепла и любви, даже простого мужества, чтоб потерпеть — нету. А как же, если бы деток было несколько? Терпи, мам, терпи. Перемелится, мука будет, так, кажется, говорили мудрые люди.

6 июля
СИНЕВА И ТИШИНА

Сияет солнце, но очень свежо из-за северного ветра. После Литургии ( сегодня – Владимирская) легко и хорошо. Все мои трудности кажутся преодолимыми с Божией помощью. Будний день, четверг. После вчерашней душевной бури – тихо. Тихо и в мире, только ветер разбивает легонько лазоревую тишину, так подходящую к Богородицыну дню.
У калитки массой гудят шмели, делая своё шмелиное дело: они опыляют декоративную рябину – нашу живую изгородь. Так бы и нам тихо делать перед Богом своё дело – любить друг друга.

7 июля
ТРИ РУКИ

Анна опять плачет. Одной рукой укачивая дочку, другой перемешиваю овощи на сковороде. Третьей – штопаю папины брюки. По-другому — никак.

11 июля
ПЫТАЕТСЯ ПОЛЗТИ

Нюся занята новым важным делом – пытается научиться ползать. Неутомимо тренируется каждый день и горько плачет – ничего пока не выходит. Она ловко, в один миг, переворачивается со спины на живот, приподымается на руки и пытается оторвать попку от земли. А то ещё примется «плавать» — разводя ручки в стороны, быстро-быстро перебирает ногами. И так уж это трудно – учиться ползать, что дочка несколько раз прямо так и засыпала, посреди трудов, в какой-нибудь уморительной позе.

15 июля
КАК УСТРОЕН ЧЕЛОВЕК?

Похоже, Анна занялась сейчас разрешением этого вопроса. Она уже крепко удерживает всё, что попадает в её руки, и теперь стала исследовать на ощупь не только разные предметы, но и маму, папу, знакомых ребятишек. Детка уже обнаружила, что у неё есть нос, и теперь проверяет, крепко уцепившись, у всех ли людей он есть. Очень любит нежно гладить по щекам, но может и зажать в кулачок. Может и в глаза ткнуть, не зная, что это такое. Но первой мишенью стала мамина косичка, которую так удобно щипать и наматывать на палец. А потом и мамин подбородок оказался во рту вместо соски.

17 июля
КУСАКА

Зубы просто чешутся, вызывая потоки слюны. Когда Анна ест, подолгу задумчиво жуёт сосок, успокаивая зуд в дёснах. А бывает и прихватит, да так, что зубы стиснешь.

19 июля
ТИХАЯ РАДОСТЬ

Многие люди отождествляют жизнь и конкретную деятельность. Если так рассуждать, то младенцы и не живут вовсе, так, небо коптят. А на самом деле от их бытия столько радости всем. Я не видела ни одного взрослого, даже самого хмурого, чтоб он Анне не улыбнулся. Что уж о детях говорить — они так и льнут к нам. Словно от малыша исходит невидимое глазу, но явственно ощущаемое сердцем сияние чистого счастья. Когда Анна улыбается, её личико светится тихой радостью, озаряется кроткой, древнерусского жития, улыбкой, вызывающей ответное умиление. Жизнь из глубины, а не на поверхности.

22 июля
ЗА СТОЛОМ

Очень интересно: как это взрослые едят? Нюся провожает каждую ложку глазами, сидя у мамы на коленках. А началось всё, когда Нюся ещё не умела сидеть, а только лежала. Всегда пронзительно верещала, когда мы садились с папой за стол — не хотела лежать в люльке, хотела быть с нами. И мама ела суп, уже остывший, пронося ложку над дочкиной головёнкой. А Нюся глядела, раскрыв от удивления рот. Конечно, и падало на неё — то капля супа, то лист салата. Но Нюся не сердилась. Это необходимая жертва любознательности. В результате сейчас она сидит с нами за столом весь обед, особенно в воскресенье, когда так весело, приезжают ещё дедушка и бабушка, и поле наблюдения расширяется.

23 июля
РУКИ И НОГИ

Нюта лежит, раскинув руки крестом. Потом резким движением (взмах крыльев) соединяет ручки вместе замочком на животике и счастливо улыбается. Потом опять руки крестом и опять замочком. Тренируется.
Увидев что-нибудь новенькое, тут же хватает своими цепкими пальчиками и тянет пальчики в рот. Теперь вот за очки взялась. К счастью, они в Нютин рот не помещаются.
Если подтянуть её, лежащую на спинке, за руки, легко и с удовольствием садится. Может несколько секунд просидеть сама, опёршись на ручки, выставленные вперёд. Устав, падает носом. Очень любит пружинить на ножках, опёршись на мои коленки. С удовольствием разглядывает себя и нас в зеркале и, похоже, понимает, кто это там. Во всяком случае, улыбается и тянет ручки.

24 июля
ТРЯПИЧНЫЙ КОВРИК

Наконец-то он готов! Почти два месяца ушло на то, что-бы его сшить — в перерывах между укачиваниями и ведением хозяйства. Иногда по целым неделям он был заброшен. И вот теперь Нюся с удовольствием с ним возится. Из старой пелёнки сделала мешок-чехол на одеялко и украсила его аппликациями и объёмными тряпичными игрушками из рваных тканей, пуговицами, верёвочками. Нарочно старалась использовать как можно больше разных материалов (шерсть, атлас, ситец, джинс, трикотаж, лён, бумага), чтобы дочка накапливала тактильный опыт. Получился сельский пейзаж. Наверху — мягкое парчовое солнышко с золотыми лучиками из блестящей обёрточной ленты, синее джинсовое облачко. В центре композиции — дерево из двух шерстяных носков, по сторонам него — мягкий домик с вышитыми ставнями и корова на липучке, набитая рисом, на шее — колокольчик. Возле коровы объёмные маленькие искусственные цветы. Ещё немного ниже — телега с лошадкой, на телеге — тряпичная кукла и мешок с зерном. Телега вязана крючком, колёса — две большие пуговицы. Корова, кукла и лошадка в дальнейшем, когда коврик уже будет не нужен, могут стать самостоятельными игрушками. Внизу плывёт по волнам кораблик с шёлковым серебряным парусом и шерстяными бортами. Нюся лежит на животе и разглядывает коврик, дёргает лошадку за уздечку. Особенно нравится солнце с золотыми лучами.

25 июля

ВОТ УЖЕ И ПЕДАГОГИКА ПОТРЕБНА…

Уже появляется собственный Нютин характер. Она плачет не только от болей в животике или голода, но и в случае несогласия с тем, что с ней делают. Ещё только через неделю будет ей пять месяцев, а она уже хочет, что бы с ней считались, спрашивали её мнения, а не манипулировали по своему усмотрению. Если она не согласна — бурно протестует, сердито так, басом, совсем не по-девичью. Ничего себе! Вот уже и педагогика потребна, а не только гигиена и педиатрия. Разговариваем с ней как с большой, объясняем, уговариваем. Нюта соглашается не сразу. Похоже, ей нужно, чтоб она сама приняла это решение, сама послушалась маму. Ну и хорошо. Так и будем — разговаривать и договариваться. Когда у Нюты счастливое настроение, она протяжно произносит :»Ааааах», будто удивляется и радуется красоте мира.
P.S. Практика налаживания взаимоотношений с младенцем очень важна для обеих сторон. Много позже это переходит дружеские и добросердечные отношения со взрослыми детьми и внуками.

1 августа

СЛЁЗЫ ПЕРЕД ПРИЧАСТИЕМ

Вот Анне уже пять месяцев. Встречаем это радостное событие в храме. Сегодня день преподобного Серафима, и наши друзья иконописцы, у которых тоже маленькие детки, написали для храма большой образ, очень детский и трогательный: Преподобный идёт, сгорбившись, по Саровскому лесу, с топориком и котомкой. Хорошо, что образ большой, заметный, детям будет легко приходить к нему.
За службой в храме Анна больше не спит у мамы в перевязи, а висит на груди в «кенгурушке», жадно обозревая, что делается вокруг. Теперь она службу может хлопать глазёнками и подпевать хору. От этого , конечно, она здорово к концу устаёт, когда как раз самое-то главное и происходит — Святое Причастие. И вот то ли от усталости, то ли от внезапного желания поесть, то ли ещё от чего стала Анна плакать перед Чашей. А я-то думала, что такое бывает у тех родителей, которые редко носят деток в храм. И вот — плачет. А я стою в растерянности и не знаю, что делать. Ведь раньше, ещё месяц назад, Нюся блаженно спала в храме и с улыбкой причащалась сквозь сон. Разные глупые мысли назойливо лезут в голову. Что я не так делаю? Господи, научи!

2 августа

ЧЕТЫРЕ ЛАДОШКИ

Папа говорит:
— У нашей Анны четыре ладошки!
И правда, она так ловко складывает ножки стопочками и шлёпает ими, что кажется, будто в ладошки хлопает. Так и хочется дать ей ещё одну погремушку — в ножки. А вчера, не долго думая, дочка схватила одну ногу руками и отправила в рот. И теперь часто так забавляется.

3 августа

ПОСМОТРИ!

Это слово стало частью нашей с Нюсей жизни. Стоит только сказать : «Посмотри!» — и Нюся радостно поворачивает головку и внимательно разглядывает, изучает. Вообще, сейчас у Нюты проявляется потихоньку способность сосредоточиваться, она может самостоятельно играть 20 — 25 минут, не зовя никого на помощь. Миновали времена, когда всё время она была на руках, даже во время нашего с папой обеда. Очень любит наблюдать действия взрослых. Вот папа топит печку, а в ней так здорово прыгает огонёк! Вот мама моет пол пушистой тряпкой, которая елозит туда-сюда. Вот папа вытаскивает гвозди из досок от старого сарая, и они так интересно звенят, падая в ведро. Вот папа возится на огороде, вот пилит дрова, вот соседская девочка кормит куклу, так похожую на Анюту. Нюта наблюдает, а мы ей всё рассказываем — что делаем и зачем.

3 августа

ПОСМОТРИ

Прочитала у Серзов о нехитром приспособлении, дающем ребёнку новую точку видения мира и помогающем ползать. Обыкновенный тканевый валик с поролоном внутри. У нас нашёлся такой, даже несколько, набитые какими-то мелкими шариками, которые Нюся с удовольствием нащупывает рукой. Теперь она лежит на валике животом, ножки согнуты в коленках, а руки свободны — можно играть. Кроме того, очень удобно наблюдать из такой возвышенной позиции. Дочка довольна, родители тоже. Нютино тельце так постепенно привыкает к положению, которое ей пригодится при ползании.
Вдохновлённая успехом тряпичного коврика, начала делать для Анны новую игрушку — «волшебный мешочек» в стиле «пэчворк» (шитьё из маленьких кусочков пёстрых тканей). Внутри «волшебного мешка» лежат пары ситцевых мешочков, набитых фасолью, горохом, рисом. Они хороши для ощупывания и увеличения тактильного опыта, а в дальнейшем — для упражнения в подборе пар. Потом можно будет положить туда вместо мешочков с крупой точёные деревянные фигурки, чтобы угадывать их на ощупь.

4 августа

…И ПОТРОГАЙ!

Попробовала дать Анне кубики. Она тут же почувствовала, что это какая-то совершенно иная область мира. Не ласковая и подвижная, как её мячики и погремушки, а острая, угловатая и устойчивая. Разумеется, немедленно попробовала кубики на зуб, чтобы окончательно убедиться: куб — совсем не то, что шар.

6 августа

НЕВАЛЯШКА

Вытираю на террасе мокрую посуду. За дверью, в комнате, слышится недовольный плач и кряхтенье. Неторопливо заканчиваю- обычно Нюся так плачет, когда хочет, чтобы все бросили свои дела и занялись с ней. Ничего, большая уже, пусть пока подождёт.
И вдруг — дикий рёв с визгом. Влетаю в комнату. Наша большая кровать у окна, на которой Нюся обычно играет, пуста. Дочка — на полу, лицом вверх. Господи, помилуй! Хватаю дочку, целую, утешаю, сама чуть не плачу вместе с ней, проклинаю свою неосмотрительность. Щупаю ручки, ножки, всё тельце. Через несколько минут, утешенная, немного ещё всхлипывая от пережитого страха, Нюся уже улыбается и гулит. Вот и пришло время, когда нельзя оставить Анну одну. Пора поискать манеж и кроватку с высокими бортами.
Волнующая, но и вразумляющая история получилась. Давно миновали, оставшись жить лишь в памяти, да в этом дневнике, самые первые месяцы Нюсиной жизни, окрашенные торжественным трепетом. Тогда каждую секунду помнилось о хрупкости и драгоценности малышкиной жизни. А вот прошло время — и попривыкла, за хозяйственными делами, ради которых приходится оставлять дочку одну, как-то позабылось, что она ещё маленькая и беззащитная, хотя и не такая крошечная, как раньше. Что дитя — это чудо и хрупкий дар Божий, который беречь надо. И вот Господь напомнил. Чтобы не засыпать в благодушии и не думать, будто материнство подобно шествию по проторенной дорожке. Внимание, терпение, жалость, кроткость, мудрость и мужество. И ещё вера. Вот материнство.
И всё же как хорошо сотворён человек — упал, встал, отряхнулся и живёт дальше. Как любимая Нюсина игрушка — старенькая бессмертная неваляшка, с мелодичными колокольцами внутри целлулоидного тела. Будто только из моего детства, у нас тоже такие были. Вот и Нюся — весела и счастлива, всё уже забылось. А у мамы добавился опыт в жизни.

29 августа
ПРОЩАНИЕ С ЛЕТОМ

Проснулись утром — в окнах медовый свет почти уже осеннего солнца. А на тюлевой занавеске — бабочка. Настоящая крапивница. Это папа вчера вечером топил печку, ходил туда-сюда с дровами, вот она и влетела, ночевала с нами. Пошевелила крыльями, опустилась на Нюсину пелёнку рядом с дочкой. Полный восторг!
Осы заполонили террасу, бесстыдно жужжат вокруг головы. Мухи тоже жмутся к теплу. Все теперь ищут тёплый уголок. Всё чаще топим печку по вечерам. Кончается холодное лето, приближается осень. Какая-то она будет?
Папа разбирал во дворе старый, прогнивший диван, много лет пролежавший за яблоней. А там, внутри, в ящике, в куче сухих листьев спал ёжик. Тоже, наверное, готовился к зиме. Показали его Нюсе — удивлена.

2 сентября
ГДЕ МАМА?

Этот вопрос для дочки теперь самый насущный. Очень важно, чтобы мама была рядом всегда. Если меня нет — плачет до тех пор, пока не придёшь. Правда, бывает и этого мало. Тогда приходится сажать Анну в «кенгурушку» и чистить картошку вместе с ней. Потому что по-другому Анна не соглашается. Ей уже не всё равно, кто берёт её на руки. Несомненное предпочтение отдаёт маме и папе, хотя улыбаться продолжает всем.

3 сентября

ПОД КОЛОКОЛЬНЕЙ

Под колокольней у нас в храме — детское место. Точнее, материнский клуб и детская площадка одновременно. Под лестницей на колокольню стоит скамеечка, где всегда во время службы одна-две мамочки кормят своих младенцев. Здесь же обмениваются материнскими советами и новостями. Спасаются бегством с вопящими голодными или уставшими малышами, чтобы не мешать молиться остальным. Здесь к концу Литургии скапливаются ребятишки постарше, в ожидании Причастия. Здесь робко стоят праздно зашедшие или только начинающие свой путь в Церкви взрослые.

9 сентября

НА ВСЕХ ЧЕТЫРЁХ

Сегодня Анна впервые самостоятельно стала на четвереньки. Кряхтела, кряхтела лёжа на животе в манеже, раскачивалась туда-сюда, приподнявшись на руках и вдруг — прыг на коленки и стоит. Улыбается, довольная, в классической позе ползунка. Но дальше пока ни с места, хотя немедленно пробовала двинуться вперёд. Ручки ослабели, Анна плюхнулась носом и обиженно заревела. А потом, уже без слёз, упорные ежедневные тренировки, иногда по часу кряду.

10 сентября

ПЕРВЫЙ ПРИКОРМ

Нюта по-прежнему с удовольствием и прекрасным аппетитом кушает мамино молочко. За одну трапезу часто высасывает обе груди, так что мы стали уже подумывать о прикорме. Тем более что дочка с неизменным интересом следит, как мелькают у нас ложки за обедом. Она и сама безошибочно отправляет пустую ложку в рот. Так что мы решили попробовать расширить Нютины представления о пище. Оказывается, она бывает не только жидкой, но и протёртой, не только сладкой, но и кисленькой. Это Нюся попробовала яблочко. Сначала пол-ложки, а теперь уже по четыре ложки ест. Следом пожаловали груша, персик, морковка, репа, цветная капуста, тыква. Пресные овощи ей нравятся не слишком. Цветная капуста вызвала такую гримасу, что мы не могли удержаться от хохота. А вот фруктовое пюре ест с удовольствием, похоже, скоро будет съедать всю баночку (100 г). Всегда, если есть такая возможность, стараюсь показать дочке большие яркие изображения фруктов и овощей, которые она ест.

12 сентября

ФИЗИКА. НАЧАЛО

Наша дочка очень любит глядеть на небо, на ветки с листочками, которые колышит ветер. А теперь у неё возник новый интерес — срочно понадобилось разобраться, как устроен окружающий мир. И погремушку Анна трясёт не ради развлечения, а чтобы извлечь звуки разной высоты и громкости. Берёт две и сравнивает — какая громче, какая нежнее. Или щупает шелковистую штору и шершавую тюль, чтобы убедиться, что они разные. Или возьмёт два кубика и колотит друг о друга, проверяя на прочность. Или неутомимо выбрасывает, раз за разом, из кроватки игрушки и следит за траекторией полёта. Мама только успевает подбирать. Но самое интересное — плескаться в воде во время купания и смотреть, как хрустальным веером разлетаются капли.

22 сентября

НЕЖНЫЙ ЛЕПЕТ

Потоки нечленораздельных звуков сменились отчётливым, повторяющимся лепетом. «Пя-пя», «ди-ди» и «ав» украшают наше общение. В минуты особенного восторга дочка ухватывает язычок губами, выпускает пузыри и вместе с ними вылетает»брр». Всё чаще и чаще Анна поворачивает голову, когда окликаешь её по имени.

23 сентября

СНОВА ПОД КОЛОКОЛЬНЕЙ

Открывшиеся новые возможности для «говорения» и беспрерывное ликующее пение снова загнали нас в воскресенье под колокольню. Иначе людям в храме совершенно невозможно молиться. Особенно Нюся оживляется, когда звучит Евангелие или Апостол, и ликующий лепет прямо врезается в благоговейную тишину храма. А может мне от стыда так кажется? Мне-то хочется, чтоб детка была тиха и благочестива, чтоб можно было петь с хором, и вот Господь врачует родительское тщеславие. Краснея, мама пытается увести дочку, а она поёт ещё громче. Мама сердится и выбегает из храма под колокольню. Дочка затихает и смотрит на маму с недоумением. Так и гуляем почти до самого Причастия.
Когда-то давно, ещё до замужества, я особенно любила наблюдать маленьких деток в храме, которых у нас очень много. И никогда не могла удержаться от осуждения нерадивых родителей, которые сами молятся, а за детьми не смотрят. Маленькие плачут, кто побольше — шумят или бегают по храму. Думалось тогда: «Вот у меня бы ни за что так не было!» И вот у меня — так. Дитя моё тоже верещит и мешает молиться. И вот приходится учиться сосредоточенной молитве под колокольней, а то и на улице — гулять с деткой на руках, а душой быть в храме, напевать ей на ушко службу в надежде, что скоро утихомирится, и мы снова войдем под святые своды и постоим тихонько. Учиться никого не осуждать, хотя это ох как непросто грешному человеку…

27 сентября

ВООБЩЕ-ТО ЭТО ОЧЕНЬ ТРУДНО…

Вообще-то это очень трудно — учиться ползать. Но Анна настойчивая — ежедневные тренировки, с того самого момента, как только откроет глаза утром. Пока мама досматривает последние сны, дочка уже целеустремлённо пересекает диван. Часто именно от этого просыпаюсь — от страха, что доползёт и свалится.
Выглядит это так. Сначала долго-долго семенит ножками, раскинув руки и лёжа на животе, будто плавает. Потом собирается с силами и в рывке отрывает животик от дивана на вытянутых руках. Потом вспрыгивает двумя ногами на колени и так на четвереньках стоит некоторое время, переводит дух. Потом начинает раскачиваться вперёд-назад и прыгает всем телом вперёд, падая на руки, врезаясь носом в диван. И не плачет. Полежит немножко на пузе и снова встаёт на вытянутых руках, по очереди отрывает то одну, то другую руку, чтобы схватить привлёкшую её игрушку. И так — часами, с перерывом на редкий сон, чтение и игры с мамой.

5 октября

НА ЦЫПОЧКАХ

Теперь Анна использует любую возможность, чтобы встать. А сидеть ей почему-то не нравится. Обычно из этого состояния она резво вырывается в вертикаль или уползает к игрушкам. Анна ползёт по-пластунски, но бывает, что несколько шагов может проделать и на четвереньках. А встаёт пока на цыпочки. Обнаружила в манеже кольца, за которые так удобно ухватиться и стоять. И громко хохотала, радуясь новой возможности. А потом взялась за бортик манежа и попыталась подтянуться, чтобы выглянуть и улыбнуться маме. Иногда отваживается неспеша двигаться по комнате, держась за край дивана. Довольно долго может простоять, если её «прислонить» к дивану животом и дать перебирать любимые игрушки.

6 октября

МЕЧТАТЕЛЬНОСТЬ ВООБЩЕ СИЛЬНО МЕШАЕТ

Иногда мы с папой мечтаем:
— Вот на будущий год посадим вместе с дочкой по весне репку и горошек!
— И в зоопарк поедем…
— И в музыкальную школу отдадим…
Так размечтаемся, что забудем, что Анна вообще ещё не ходит. Значит, и нас одолела всеобщая родительская болезнь — желание строить планы для своего ребёнка. А он вообще-то отдельный, Богом любимый человечек, и Ему нужный. И у Него, может, совсем другие идеи есть для Анны. Как бы научиться не сочинять жизнь — ни свою, ни деткину?! Мечтательность вообще сильно мешает. Намечтаешься, а потом унываешь, когда всё получается по-другому. Куда лучше — научиться действовать по обстоятельствам, принимая их как единственно возможные и спасительные.
А Нютин сон вдруг стал прерывистым, пунктирным — забывается на час-полтора, а потом опять голосит. В три, четыре утра меня это совершенно не устраивает. Вырываюсь из сна, пытаюсь наскоро утихомирить дочку , но она расходится ещё больше, и очередная волна раздражения окатывает и топит бедную маму. Тьма непроглядная, дождь за окном нашей избушки. Жалко себя очень.
Ну когда же, когда же удастся с этим справиться, когда получится делать своё материнское дело круглые сутки, ровно и внимательно, ничего не ожидая взамен — ни покоя, ни помощи?! Это-то подсознательное ожидание всё дело и портит. А ведь вообще-то мне никто ничего не должен — ни Анна, ни Андрюша, ни все прочие домашние. Ведь не сказано в Евангелии — чтобы все тебя любили. Совсем наоборот. Это ты возлюби ближнего…как себя самого (Мф. 22:39).
Впрочем, это я сейчас, после обеда, так бодро рассуждаю. Как бы исполнить всё это сегодня ночью?

7 октября

«НЕЛЬЗЯ» и «ХОЧЕТСЯ»

Встретились, наконец, два серьёзных противника — «нельзя» и «хочется». Всего семь месяцев человеку, а и ему, оказывается, приходится воевать с собственной натурой. На окнах возле нашей кровати новые, очень приятные на ощупь, шелковистые занавески. Это Анна давно уже поняла, потеребив их неоднократно. Но силушки-то в руках прибавилось, и занавески трещат, грозя оторваться. Вот и возникло «нельзя». А ведь «хочется», интересно, весело. И Анна стремительно перемещается по кровати, вначале по-пластунски, потом на четвереньках. Хвать! Вот она, занавеска! А мама говорит строгим голосом: «Нельзя!». Нюся останавливается в нерешительности. И опять движется вперёд. Ведь «хочется». Но и папа говорит: «Нельзя»! Нюся оглядывается на родителей ещё и ещё. Наверное, это значит: «Ну, пожалуйста!» Нет, нельзя! Вот тебе всякие тряпочки, шнурочки, деревяшки — щупай и дёргай на здоровье, а занавески оставь в покое. Нюся отворачивается от окна и ползёт в нашу сторону. Папа с мамой ликуют. Они-то знают, как трудно одолеть себя, когда «хочется»!

8 октября

ОСЕННИЕ ПУТНИКИ

Опять собираем рюкзаки и пешком отправляемся в город. Очень хочется показать Нюсе осенний лес и чистое, без проводов, небо над полем за околицей. Вообще-то и у нас двор усыпан листьями всех цветов и мастей – поздравления с осенью от липы, дуба, вишни и яблони. А всё-таки хочется побродить с дочкой по осеннему лесу, подышать его влажным грибным духом.
Вечер воскресенья. Отдохнув после службы, управившись с домашними делами, шагаем бодро. Нюся вертит головой, ей всё интересно. А маме только того и надо. Посмотри, Нюся, вот это клён, видишь, какой огненный листок у него! А это рябинка с ягодами, а это – дубочек, как у нас возле дома. На поле неожиданный подарок – каким-то чудом сохранившиеся с лета ромашки. В лесу под ногами попадаются всякие грибы. Съедобные тщательно выбраны, в траве алеют мухоморы. Вдохновлённая терпеливым вниманием Анны, читаю ей по очереди «осеннего» Пушкина, Фета, Алексея Толстого.
«Осень. Обсыпается весь наш бедный сад…» Будто о нашем домике сказано! Довольная такой длинной, неожиданной прогулкой, Анна спит в «кенгурушке», убаюканная стихами. Мы выходим из леса в дачный посёлок, за ним сияют огни в быстро темнеющем небе. Там, среди них светится и окно бабушкиного дома.

11 октября

СВОИ И ЧУЖИЕ

Анна больше не идёт ко всем подряд, хотя и продолжает приветливо улыбаться, сидя у мамы на руках. А однажды папа надел зелёную шляпу и вдруг показался Анне чужим, и она заревела в голос. Папа снял шляпу, и дочка заулыбалась. Опять надел – и опять рёв. Вот так-то.

14 октября

ПОКРОВ

Литургия. Длинная очередь малышей-причастников. Скоро и нам подходить к Чаше. Что если опять дочка заревёт на весь храм? «Прости меня, Господи! Помоги и жить по-Твоему, а не по-моему!»… Вот и наша очередь. Анна тихо и торжественно причащается, как взрослая – сама отрыла ротик и серьёзно смотрит на батюшку. Мама ликует, опять и опять удивляясь милосердию Божию. Как бы нам научиться так любить и прощать, и всё начинать сначала, не оглядываясь назад…

16 октября

ЧИТАТЬ!

Анин интерес к миру постоянен и энергичен. Ей очень нравится всякую вещь вертеть в руках, грызть, ронять, стучать. Любит наблюдать за разными домашними делами: на кухне, во дворе, в огороде, всегда внимательно слушает объяснения, словно пытается на самом деле что-то запомнить. С огромным удовольствием рассматривает детские книжки и всегда выхватывает взрослые книги у папы с мамой. И мы решили, что теперь самое время потихоньку пробовать «читать» ей самой, а не только смотреть картинки в книжках. Это давно известный метод раннего чтения целыми словами, когда ребёнок читает, не зная ещё отдельных букв. Просто «фотографирует» слова, впитывает образы слов целиком так же, как и разговаривать он будет не буквами, а целыми словами.

Вроде бы всё это должно расширить пассивный, а потом и активный словарный запас ребёнка, когда он сможет говорить, поскольку у него есть возможность не только слышать, но и видеть произносимые слова. Мы, правда, с папой Андрюшей не относимся к числу яростных сторонников раннего развития, просто интересно, что из этого на самом деле может подойти нашей любознательной и живой дочурке. Получится – хорошо, не получится – придумаем что-то другое.
Для чтения ещё в первый Анин месяц, пока она спала, заготовили листы белого картона с надписями красным маркёром: Аня, папа, мама… Другие серии карточек – это названия частей Аниного тела, игрушек, предметов мебели, одежды, посуды. Слово «кресло» расположилось на кресле, слово «дверь» повисло на двери, слова «чашка», «ложка», «кастрюля» живут на кухне. Все они написаны крупными печатными буквами, чтобы сразу бросались в глаза. Каждый раз, когда у Анны подходящее настроение, мы просматриваем пять-семь карточек, сначала ощупывая предметы, а потом уже и «читая» слова, их обозначающие. После «урока», который длится, наверное, пару минут, целую и хвалю дочку. Она смеётся, ей нравится. Не знаю, что больше – чтение или поцелуи? Ну, во всяком случае, я надеюсь, постепенно малышка поймёт, что слова не только говорят, но и записывают.

20 октября

ЖАЖДА СОВЕРШЕНСТВА

Как всё-таки удивительно тонко сотворён человек! Вот Анна. Хрупкая, со слабенькими косточками, которые запросто могут переломиться, лезет вверх, цепляясь за диван, за книжные полки. Лежать не интересно. Даже ползать. Интересно стоять прямо, как человек. Дух совсем ещё маленького ребёнка, а вот тоже – жаждет совершенства. Малышка тренируется изо дня в день, и бесконечные падения её не пугают. Стоит… Упала, заплакала, кряхтя поднимается. Опять стоит, опять упала, опять заплакала, опять поднимается. Опять стоит, опять упала. Не плачет, поднимается. С пятой или с шестой попытки стоит ровно, долго, крепко и улыбается. Страха у неё нет совсем.
Только бы эта жажда совершенства жила в ней всегда…

22 октября

КОГДА ЖЕ?

Нютины пальцы – частые гости во рту. Дочкином, мамином, папином. Очень ей интересно, что это за белые штучки, которые у взрослых есть, а у неё — нет? Впрочем, зубы-то детке не очень-то пока и нужны. Потому что она – человек молочный. Это мама с папой — люди «мясные», «рыбные» и «фруктовые».

24 октября

ЛЮБОВЬ

Случайно встретила фразу: Господь любит каждого больше всех. Вот это да! И ведь на самом деле так. А мы так любить не умеем. Вообще, я очень долго думала, что любовь – это такое прекрасное, возвышенное состояние души, когда все тебе милы. А на самом деле… Оказывается, это действие, а не состояние, притом действие часто совершенно обыкновенное, рутинное, ежедневное, чего я раньше никогда не понимала и не ценила. Анна с Андрюшей потихоньку учат меня любить. Мыть тарелки без досады в сердце на бесконечную грязь и постоянную необходимость греть воду в печке, чтобы что-то отмыть или постирать. С лёгкостью вставать ночью и ласково кормить прожорливую дочку. Не ругаться на чём свет стоит, когда под напором дождя протекает ветхая крыша.
Как говорит батюшка в нашем храме, конечно, мы не святые, но давай попробуем жить так, как будто мы ими уже стали — не раздражаться, не унывать, не перечить, а всё самое обыкновенное, домашнее, делать ради Христа.
Привычки прежней, бездетной, жизни исчезают очень трудно. И главная из них – всецелая принадлежность себе: своим мыслям, чувствам, желаниям… Не искать в другом себя – вот задачка-то!

30 октября

ПЕРВЫЙ СНЕГ

Анна увидела его раньше всех. Мама занята обычными утренними хлопотами, в надеже успеть всё переделать, пока детка спит. А детка уже незаметно проснулась и глядит в окошко.
— Спала бы лучше! — оборачивается мама.
А детка всё смотрит и смотрит.
— Да что там такое?
Первый снег! Изумлённая мама отдёргивает занавеску и видит то, что дочка давно уже разглядела.
Комната наполняется новым, особенным, снежным светом. Он, наверное, и разбудил Анну и поразил своей новизной. Мокрые пушистые хлопья облепили чёрные ветки, которые теперь такие нарядные. Всегда в такие дни веет в воздухе чем-то андерсовским. Яркие пятна ещё сохранившихся листьев так по-детски наивны, как брызги краски на белом листе бумаги. И настроение детское. Серьёзные люди никогда не замечают первый снег. Он лишь внезапная помеха дорожному движению — скользко и грязно.

1 ноября

ПОЛЗКОМ ЧЕРЕЗ ДОМ

Холодно по-настоящему. Ветер устрашающе гудит, задевая пустые мокрые ветки. Снег исчез, у крыльца две огромные лужи. Сыро, пусто, темно в саду. Только какая-то случайно уцелевшая календула проглядывает оранжевым глазком в чёрно-сером месиве клумбы. Папа убрал урожай в погреб — капуста, репка, морковь, свёкла, картошка. Можно зимовать. В сущности, до весны нечего делать теперь в деревне. Но главное — Нюта отлично ползает и уже не собирается обитать на широкой родительской кровати у окошка. А полы в нашем домике старые, щелястые, холодные. Где тут ползать?
И самая важная новость грустная: Андрюшина мама в больнице, с ней нужно быть каждый день. Поэтому мы перебираемся в город насовсем, до лучших времён.
От бабушкиных городских паркетных полов Нюта в восторге — так здорово по ним ползать, открывая комнату за комнатой. Правда, скользко, как на льду и дочка периодически падает на животик, но продолжает свой путь. Вот перед ней пятилитровая баклажка с водой. С радостным воплем малышка хватается за ручку, пытаясь поднять. Бутылка падает, катится — открываются новые возможности. Теперь Анна больше похожа на маленького циркового медвежонка, который катит бочку, старательно перебирая лапами. Или вот мячик, маленький резиновый, с разноцветными полосками. Любимая Анина игрушка. То она вгрызается в него, как в спелое яблоко, держа обеими руками, то примется ползать, толкая мячик перед собой и догоняя. Но веселее всего — играть в футбол с папой, бегая наперегонки на четвереньках.
Но бывают и серьёзные дела — настоящие маленькие опыты. Например, привязана в манеже погремушка-колечко. Простенькая такая игрушка, а вот Нюся занимается с ней минут десять, пока мама на кухне готовит. Вдруг затихла. Что такое? Надо пойти посмотреть. А это Нюся, присев на ножки, раскачала колечко как маятник, сложила ручки на животике и сосредоточенно наблюдает.

5 ноября

Теперь, когда мы перебрались в город на зимовку, пойти в храм в воскресенье — целая история. Нужно дождаться, когда вернётся папа из больницы от бабушки, быстро собраться, одев дочку потеплее, посадить её в «кенгурушку» и бежать на электричку, а потом прыгать, если повезёт в автобус, у которого возле храма — конечная. Долго это всё, трудно и сегодня мы отправились пешком, через поле, через лес, как ходили уже не раз летом.
Снег мелкой крупкой оседает на дочкином комбинезоне, и она не понимала, что это такое — холодное, мокрое. Видишь, Нюся, это снег. Белый, новый, чистый. Значит скоро зима. Воздух крепкий, лёгкий, идти совсем не тяжело, хотя дочка уже килограммов восемь весит. Так и хочется пробежаться по промёрзшей земле, топоча ботинками, и взломать лёд на лужах, как в детстве.
Вышли из лесу, а там — поле, всё в серебре! Серебряные былинки, серебряная замёрзшая колея. Синие стройные деревья вдоль. Красота идиллическая, нездешняя, из позапрошлого века, из хрестоматии со стихами Пушкина. «Отъезжие поля». А тут ещё совершенно натуральные охотники попались — с ружьями и собаками. Интересно, на что они надеются возле нашего людного Рождествено? Кого мечтают подстрелить — кротов, мышек?

15 ноября

БАБУШКА И ВНУЧКА

Бабушка болеет и долго ещё, должно быть, будет болеть. Папа забрал её из больницы домой. Весь день она лежит в своей комнате. Иногда, очень редко, встаёт. Очень плохо видит и быстро всё забывает. Анна стремительно появляется у неё, звонко шлёпая ладошками по скользкому паркетному полу. Смотрится в зеркало бабушкиного шкафа и щебечет. Она не знает, что бабушка больная. Она хочет с ней поиграть. И хватает за палец. Бабушка смеётся, хотя видит лишь туманные очертания внучки.
Когда у мамы так много дел, что на Анну совершенно не остаётся времени, приходится малышке сидеть в манеже. И она грустным голосом зовёт оттуда: приходите поскорее. Пока мама торопится разделаться со стиркой, готовкой и уборкой, бабушка окликает внучку из своей комнаты. Анна оживляется и выдаёт длинную тираду из гласных. Так они разговаривают через стенку к полному взаимному удовольствию.

23 ноября

ДНИ — ОДИНАКОВЫЕ

Вот и настало то время, которое пророчили когда-то друзья: будут в твоей жизни все дни одинаковые. Я смеялась и не верила. Растить ребёнка — такое счастье и творчество, что всякий день всегда разный. В общем, так оно и было, но теперь, когда ещё бабушка болеет, радости мало. Только бы всё успеть, не свалиться замертво и всё-таки найти время заниматься с Анной, а не только кормить-переодевать. Тянутся тихие, одинаковые дни. Мы никуда не выходим, только в воскресенье в храм на часок. Гуляем на балконе.
Первым поднимается папа — в пять утра, ещё темно. Тихонько собирается и уходит, успев смерить бабушке давление, дать таблетки, накормить кашей. Следом просыпается Анна и, подскакивая на попке, хлопает в ладоши, стараясь разбудить маму. Когда, наконец, мама открывает глаза, Анна хохочет — новый день наступил! Около десяти заканчиваем утренние дела, потом — завтрак. Иногда после завтрака успеваем с Анной немножко повозиться на полу с игрушками или «занимаемся» картинками, чтением. Но обычно глаза её слипаются, она яростно трёт их кулачком — спать пора. Около половины двенадцатого Анна уже спит.

Теперь часов до двух надо сделать все домашние дела — прибраться, постирать, погладить, приготовить обед и ужин. Потом — покормить её и бабушку обедом, смерить давление, не забыть дать лекарства, исполнить тысячу мелких бабушкиных просьб, успеть перекусить самой, помыть посуду. Потом опять игры, ползанье по дому, картинки, книжки. Некоторое разнообразие вносит ежедневное купание — Анна учится нырять в ванне.
В семь приходит папа и после ужина «заступает на работу» — дежурит у бабушки до маминого сна. Анна носиться на четвереньках по дому и норовит влезть в мусорное ведро. Так же сильно её интересуют папины ботинки и блестящие гладкие банки с маслинами. Играем с ней в прятки и пытаемся перекатывать мячик друг другу. Перед сном — снова игрушки, картинки и книжки, в полдесятого — в кровать. После десяти наступает самое блаженное время — когда можно побыть с папой, почитать взрослую книжку, написать дневник, помолиться в тихой комнате. И наконец спать. Второй час. Ещё раза три разбудит Анна, но это мелочи. Завтра (или уже сегодня?) — всё сначала.

26 ноября

КАПЕЛЬКИ

Что такое туман, Анна не знает. И очень удивляется, почему это вдруг всё куда-то пропало. Дома, деревья, собаки какие-то нерезкие, что ли. Вроде бы есть, а вроде и нет. Раннее утро, воскресенье, мы торопимся в деревню, на Литургию. Свет немногих фонарей пытается пробиться сквозь туман и создаёт причудливые, будто киношные, картины. Синяя от холода собака с высунутым языком, грустно смотрит, в надежде, что мы ей что-нибудь дадим. Но у нас, к сожалению, ничего нет. В переходе у станции нищенка поздравляет всех с воскресеньем и тоже ждёт. На перроне невыспавшиеся, сердитые люди. Зато луч прожектора приближающегося поезда так хорош в тумане, что сердиться в ответ не хочется. Анна сладко покачивается в «кенгурушке» и смотрит. Может быть , даже запоминает.
Ещё удивительное — капельки на ветках, на самых кончиках почек. Смешные такие стеклянные шарики висят, много-много. Так хочется взять на палец. Избыточная, ни для чего не нужная красота, которую мало кто увидит — спят ещё все.
А вот и нужная! Увидев такое, вмиг сбрасываешь с себя остатки сна и радуешься, что есть в мире Бог. Почему-то всегда в воскресенье получаешь такие неожиданные, трогательные подарки — обычный, надоедливый дождь становится сияющим, грязь, замёрзшая в корку, поёт под ботинком какие-то странные песни. А вот теперь туман и капельки.

27 ноября

КАК РЫБКА

Ну наконец-то! Кажется, теперь малышка поняла, что значит — плавать и нырять. Во всяком случае, бодро молотит ножками по воде и больше не нахлёбывается, когда ныряет. И нет в глазах удивления и испуга. Только удивление оттого, что получается.

30 ноября. ЧТО ТРУДНЕЕ ВСЕГО?

И мама тоже заболела. От умножившихся ежедневных дел навалилась усталость и подкосила. Следом явилось уныние — и душит, и душит. Похлеще кашля. Сил нет ни на что, но отпусков в семейной жизни, судя по всему, не бывает — семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки. Папа тоже устал, но молчит и мужественно тащит тяжести дальше. А мамины силы кончились. Солёная вода моря житейского окатывает с ног до головы.
Папа, уставший после целого дня работы, готовит рыбный суп. В манеже вопит Анна — у мамы температура и совсем нет сил даже взять её на руки. Всё, это конец.
Чёрная туча накрывает наши головы.
— Ты совсем не занимаешься ребёнком! — начинает мама.
Ты… Ты… Ты… И поехало. Мама плачет. Папа, бедный, сидит на стуле, сгорбившись. Будто сыплются на него всамделишные удары. Разгорячённый температурой, мамин мозг выдаёт причудливые версии обвинений.
Мама бушует. Ей кажется: всё, рушится, ломается мир. Папа молчит и терпит. Что ему кажется, сказать трудно. Но долго так продолжаться не может. Сердитая мама уходит в ванну полоскать детские одёжки. И там-то , наконец, до неё доходит, в чём дело.
— Прости! — мама обхватывает мокрыми руками тёплого, терпеливого папу. И теперь слёзы совсем другие, от них легче.
— Да я и не сержусь, — тихо говорит папа.
Счастливая мама уходит усыплять Анну. Теперь — в душ, отмокать от переживаний.

Через десять минут – душераздирающие крики Анны.
— Да что же это, в самом деле! – прошедшее было раздражение оживает.
Теперь понятно, кто был прототипом живучего Змея Горыныча русских сказках. Ты ему одну голову с плеч, а у него ещё три растут. Надо бы все зараз, а сил нет. Шлёпая с мокрыми ногами, с полотенцем на голове, вбегает в комнату мама. Папа пытается утихомирить Анну, ревущую как труба. Это по невидимым проводам переливается в неё электричество маминого раздражения. Бедная девочка! Ещё часа через полтора снова засыпаем, домываемся, сушимся, успокаиваемся. Анна несколько раз судорожно всхлипывает и кричит с перерывами до половины четвёртого утра. Наконец, в забытьи, засыпают все. Папе в полседьмого вставать.
Как же это трудно – всерьёз любить Бога и ближнего! Поститься – нетрудно, очень скоро привыкаешь. Молиться – трудно, без конца отвлекаешься на какую-нибудь ерунду. Но если всё-таки каждый день, утром и вечером, как лекарство – втягиваешься, и невозможно не помолиться хоть немножко. А вот любить и смиряться… Легче огород пропалывать, воду носить, сено сгребать на солнцепёке, перемыть гору посуды, или даже весь дом. Всё хочется, чтобы было по–твоему. А вот что есть. Уставший, замотанный папа, которого очень жалко, заболевшая мама, вопящий без присмотра ребёнок. Капризы, обиды, слёзы… Господи, помилуй! Но раз это всё есть, значит, только оно и потребно сейчас для спасения! – вспыхивает внезапно. Ведь Господь-то каждого любит. И в этой утомительной нынешней суматохе каким-то непостижимым, непонятным нам образом воплощается Его Любовь. Только бы суметь её принять…
Иначе – зачем каждый день читать Отче наш, где – да будет воля твоя, а не наша?
Зачем частая исповедь, Причастие, пост, молитвы, книги, если всё – по-своему? Нет, пусть по-Твоему, Господи! Только тяжело очень.
Но стоит только согласиться, принять – волны моря житейского с шипением откатываются назад. Дракон уползает в свою пещерку. Убить, убить дракона!

1 декабря

ПЕРЕХОДНЫЙ ВОЗРАСТ

Наверное, у кого-то он наступает в двенадцать лет, у кого-то — в семь, у кого-то — в три с половиной. А у нас, пожалуйста, в девять месяцев! Тихий, любознательный малыш превратился в маленького капризного монстрика. Чуть что не так — в слёзы. Оставишь ненадолго в манеже — рёв. В кроватке то же самое, только ещё подпрыгивает и трясёт прутья. Куда мама ушла? Мама должна быть всегда со мной! Не дашь то, что очень интересно, хотя мама и говорит, что очень опасно — рёв. Скучно — опять рёв. И так без конца. Конечно, бывают и перерывы — интересные занятия с мамой, интересные игрушки, исследование пространства дома, сон, в конце концов. Но эти чудовищные заряды капризов… Откуда они берутся? Значит, и младенцы могут злиться, завидовать, попрошайничать… Грустно всё это и как далеко от бодрого взгляда на ребёнка, представляющего его не меньше, как Ангела.

6 декабря

МОЛОЧНЫЙ ИММУНИТЕТ

Великое чудо — материнское молоко! И еда, и питьё, и лекарство. Слава Богу, что его много, и Анна сосёт, сколько хочет, хотя вообще-то уже ест всё подряд (кроме мяса). А то что бы мы делали без молока всю эту неделю, пока мама безуспешно пытается бороться с инфекцией? Горло обложено, сопли, слабость, озноб… В кровати не полежишь, надо дочкой заниматься. Попробуй тут вылечись! Но главное — постоянный страх: только бы малышка не заболела. Уже испробованы все старинные домашние средства (парить ноги, пить чай с лимоном, мёдом, малиной, полоскать горло содой, солью и йодом). Всё зря. А таблетку не проглотишь — всё в молоке окажется.
Но малышку Господь хранит. Она и спит со мной, и играет весь день, но совершенно здорова. Так её материнское молоко защищает (правда, я для пущей осторожности, целый день хожу в марлевой повязке, не снимая даже на ночь, только периодически меняя). Со временем нашлось и «действенное» лекарство для мамы — оказывается, нужно полоскать горло настоем ромашки и попеременно — растительным маслом. В масляной среде микробы быстро погибают. И в самом деле, чувствую себя сейчас гораздо лучше, уже не еле-еле ползаю по дому. Даже за компьютер сесть сил хватило.

13 декабря
ХОРОШИЕ НОВОСТИ

И всё-таки есть радости — первый зубок нашей дочушки, крохотная сахарная головка. Стучал-стучал всю неделю о краешек чашки, а не показывался. И вот — выбрался незаметно. Нюся теперь запросто справляется с хлебушком, хотя, казалось, что там прожуёшь, одним-то зубочком? Очень любит ржаной, всегда жадно, как галчонок, открывает ротик, когда его видит на столе. И с удовольствием влезает руками в чашку, чтобы пощупать, чем это мама её кормит. А если получится плюхнуть пюре на столик и размазывать, пока мама не видит, — это настоящий восторг! Но хорошими манерами это назвать трудно. Приходится выдворять экспериментатора из-за стола, сопровождая иной раз и шлепком. Может быть, уже пора покупать краски?
А вот ещё радость — Анна видит даже самую малую мусоринку на полу, обязательно подползёт и ухватит двумя пальчиками, как пинцетом. «Ну, хозяюшка!» — говорит папа про Анну, живо интересующуюся содержимым кухонного шкафа. Самое увлекательное зрелище для неё сейчас — работающая стиральная машина. Она усаживается перед ней на полу и завороженно глядит, как взрослые глядят в телевизор.

14 декабря

… И НЕ ОЧЕНЬ

Упрямство дочкино не кончается, а приобретает какие-то причудливые новые формы. Если она чего не хочет — то не хочет всем своим существом: будет визжать, упираться руками и ногами, но чтобы — «по-моему». Внезапно перестала любить наши продолжительные купания в ванне. Просто бродит по дну, зажав в кулачке резинового китёнка, а плавать — ни в какую, о нырянии говорить нечего. Пробовала — крик, слёзы, цепляется за бортик ванны, пытается даже вылезти. Что же это? Та же участь постигла и наши «уроки» с карточками. Видно, что-то делаю не так. Но что? Может быть «учительский» энтузиазм губит всё дело и надо поспешать медленно. В самом деле, куда торопиться, кому и что доказывать?
Ночами Анна подолгу кричит на очень высоких нотах, извиваясь всем телом. Ни колыбельные, ни укачивания не спасают. Через час-полтора лежания в кровати она просто отключается в изнеможении, чтобы опять проснуться с криком часа через два. То ли это живот реагирует на новую пищу, то ли опять зубы растут.

19 декабря

НИКОЛИН ДЕНЬ

Очень рано. Мама, поскорей умывшись, осторожно переворачивает странички молитвослова, чтобы не шуршали, не разбудили дочку. День высветляется потихоньку, проступая сквозь сумеречную синеву за окном. Малышка спит, уткнувшись в мамину подушку, разметав руки. Папа наш уже на работе. При одной мысли о том, как ему, бедному, неуютно и холодно было шагать в совершенной темноте шести часов утра, у мамы по спине пробегают мурашки. За стеной бабушка скрипит кроватью во сне. Хорошо, покойно, можно пока помедлить, подумать…
Анна просыпается неслышно. Сидит и улыбается. Доброе утро! А вот теперь уже надо поторопиться, не то опоздаем на поезд. Пока мы были заняты обычными делами раннего утра, совсем посветлело. Во дворе — снег, первый за эту зиму. Совсем немножечко, будто солью присыпаны замёрзшие коричневые горбушки земли. А всё равно приятно. И холодок, и ветра нет, и, кажется, будто солнце.
По дорожкам парка нам навстречу бегут люди — большие и маленькие. Скорее, скорее! В школу, контору, в магазин, куда там ещё. А мы не торопимся, любуемся снегом и смотрим под ноги — как бы не поскользнуться. Наконец достигли станции. Интересно, будет ли автобус с поезда? А если нет — топать три километра пешком до храма с Анной на руках и без папы?

Но праздник уже начался, посыпались подарки. Быстро приходит электричка, а в ней — тётя Оля, крёстная. Едем в храм вместе, тревожиться не о чем. В храме тепло, тесно, у нас Святителя Николая любят. Анна оглядывается, улыбается знакомым лицам в ответ, тянется к свечкам. У Распятия , маминого любимого подсвечника нет, и люди кладут свечки горкой, прямо на резную, уступочками, Голгофу. Кладём свою и мы. Анна задирает голову и пристально смотрит на Христа.
Когда начинается Литургия, всегда почему-то бывает ощущение, будто входишь в лодку — и поплыл. Там за бортиком, за дверью храма шумит-волнуется житейское море, а тут тишина, чистый воздух вечности. Только здесь ощущаешь реальность иного, Небесного, мира. Скоро перестаёшь замечать, где ты. Всё — другое, и мы тоже, пусть ненадолго, немножко другие. Читают Апостол, потом Евангелие. Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное (Мф. 5:3). Нищие духом — смиренные, которые ничего своего не ищут, а только Божия, как Святитель Николай. Которым всё хорошо, что бы ни случилось, раз Господь так устроил. Блаженное, недостижимое смирение… Анна притихла, тоже, может быть, слушает. Время не тянется, летит, его просто нет.
После Евангелия батюшка всегда говорит проповедь. И тут Анна напоминает о том, что существует не только вечность. Малышка устала сидеть смирно на маминых руках, ей бы побежать. Рядом ещё девчушка, постарше, они рады знакомству и весело хохочут, мешая слушать. Расстроенная мама уносит Анну поглубже, к свечному ящику, чтобы не было слышно на весь храм дочкиных вскриков. Красная от стыда мама унимает разгулявшуюся дочку. Уже все кругом в этом участвуют, кто-то дал книжку с картинками, кто-то агукает. Неужели опять придётся запихивать дочку в комбинезон и гулять до Причастия? Она неожиданно унимается, увлечённая книжкой. Возвращаемся на клирос петь Херувимскую.

Наконец, Причастие. Открываются врата. Солнце плещется в алтаре, прошивает храм золотыми нитками от окна к полу и опять к окну. Однажды, давно уже, таким же праздничным утром один из первых учеников, теперь рослый парень, а тогда — лопоухий мальчик, сказал: «Знаете, я заметил, всегда солнце, когда причащаешься». Это правда. Анна не хочет лежать, как положено младенцам, пищит и барахтается. Села на руки и теперь довольная , подходит с мамой к Чаше. Тихо, как-то по-взрослому, причащается. Потом у столика с теплотой ей дают кусочек просфоры, и она старательно жуёт двумя новенькими зубами. И теперь молчит, никуда не рвётся. И маме тоже хочется помолчать.
После службы заходим в школу проведать, как там идёт жизнь без нас. Первые ученики — уже пятиклассники, а расставались в конце третьего. Хлопнув дверью, проносятся мальчишки. Счастливое время переменки. Знакомые, румяные с холода, рожицы, есть и новички. Один, белоголовый, крупный, в серых аккуратных брючках, важно интересуется мальчик или девочка наша Анна. Девочки обступают кольцом, каждой хочется что-нибудь спросить, потрогать тёплую Анину ладошку. Переменка кончается быстро, всего-то успеваешь перекинуться незначительными словами. А всё равно хорошо: родное, тёплое всё здесь.

Анна, уставшая от множества впечатлений, дремлет на мамином плече. Теперь скорее домой — ждать папу, кормить праздничным ужином. И вот опять нам маленький подарок — не надо тащиться на электричку, едем на машине до дома. Дома Анна неожиданно говорит: «Ба!» Похоже, она и сама удивлена, что получилось. И потом ещё — ба! ба! ба! И ещё -ам! ма! ава! Ничего себе! Вот папа обрадуется.
…Опять за окном черно. Прошёл день Святителя Николая, такой длинный, яркий — пора спать. Папа гремит на кухне посудой — разогревает обед на работу, переливает в термос. В ванне мокнет бельё, брошенное до завтра. Мама устало поёт про котов, которые идут и идут из-за моря каждый вечер, каждую ночь. И потом про зайчиков, прыгающих вокруг дочкиной колыбели. И про гулю, и про журавлей, про звёзды и ветер. Много разного поёт мама. Анна, наконец, засыпает. Гаснут друг за другом окна в пятиэтажке напротив.

26 декабря
МАМА

Именно это сказала сегодня Анна и посмотрела мне в глаза. Это был не случайный набор звуков, не лепет, а настоящее слово.

6-8 января
С РОЖДЕСТВОМ, АННА!

Надоела бесконечная кастрюльная возня. Жаль, что нельзя обойтись без неё под праздник. Но стол сам собой не накроется, вот и приходится печь пироги, поглядывая одним глазом, что делает дочка. Хорошо, что папа дома и может немножко повозиться с малышкой.
Наконец, Праздник. В самой большой комнате бабушкиной квартиры сияет ёлочка, под ней вертеп из старой коробки. Игрушечные лошадки, овечки, круглые крымские камушки, сухая трава. На задней стенке приклеена рождественская открытка — Христос-Младенец, Богородица, Иосиф. Ангелы с пастухами. Нитка с огоньками спускается на крышу вертепа, освещая его изнутри. Анна сперва шумно удивляется, глядя на блестящие ёлочные шары, потом заглядывает в вертеп и хлопает в ладоши. Это её первая ёлочка. Снега всё нет и, похоже, долго не будет. На улице — трава, набухшие почки. Кажется, будто не Рождество ждём, а Пасху.
Одиннадцатый час. Электричка привезла нас и уехала. На площадке перед платформой, где всегда толпятся машины частников, маршрутки и автобус, пусто, темно. Придётся топать пешком. Из Рождествено , далеко, через поле и дома, уже слышен звон — скоро служба. Мы и идём в темноте на звон. Фонари освещают дорогу лениво,  вполсилы, будто тоже уже спят. Странно: ни снега, ни холодного ветра, а чувство Рождества крепнет и крепнет в душе.

Пришли. В храме полно народу, особенно детей, хотя служба ночная, длинная. Но праздник-то самый детский — как же не прийти? Для малышей, которые скоро устанут и уснут, постелены в уголке возле батарей маты. Там они и будут отдыхать до Причастия. А старшие, школьники, всегда долго бродят по храму, подпевают хору, где могут. Анна удивлена — столько людей и света! Спать она не желает, смотрит на знакомые иконы, огоньки свечей. Посреди храма — новый большой вертеп из еловых веток и белых лилий, почти вся Анна может вместиться туда.
Всенощная и Литургия идут своим чередом, дети засыпают друг за другом, а мы с Анной ходим и ходим по храму. Присядем на лавочку, споём вместе со всеми тропарик, опять походим, задуем свечку, помолимся шёпотом о домашних, о друзьях, опять ходим, опять свечки, опять поём. Половина третьего. После Херувимской, Анна, наконец, засыпает, чтобы проснуться к самому Причастию. Удивительно, как дети всегда чувствуют, когда пора причащаться. Сами просыпаются, редко кого приходится будить. После — радостная суета, обмен подарочками с друзьями. Дома мы только в восемь утра. Устали очень, а на душе тихо, как бывает, когда сидишь возле кроватки.
В январе, школьная ёлка со спектаклем и фейерверком. Мои ученики и новые, незнакомые, дети разыгрывают рождественскую историю. Весёлые дочкины глаза. Разве она что-нибудь понимает? А вот, однако, хлопает вместе со всеми, волны радости вливаются в её душу. И опять — подарки. Если сложить их под ёлку, получится внушительная горка. Особенно много детских книжек, которые мы немедленно взялись читать утром другого дня.

17 января
ЛЕКАРСТВО ОТ УНЫНИЯ

Утро, день, вечер,ночь, утро, день, вечер, ночь. Закрутишься так, что и в окно некогда посмотреть. Вдруг кухня вся как то светлеет — оказывается там, на улице, солнце, которого уже два месяца не видели.
А вот другой маленький подарок, лекарство от уныния, которое часто нападает от суеты. Дочка стоит, опёршись животиком о диван, и рассматривает книгу с картинками. Увлеклась, отстраняется от дивана , переворачивает странички и стоит как ни в чём не бывало. «Ну и пусть себе стоит», — устало думает мама и собирается опять что-то там делать — стирать, гладить, готовить. Стоит?! Как стоит? Сама? Сама! Ничего себе! Незаметно для нас прибавились ещё силы в детке, и вот — стоит, будто всегда так было. Мама ждёт не дождётся папу, чтобы сообщить счастливую новость. Какое там уныние!

19 января
КРЕЩЕНИЕ ГОСПОДНЕ

Шлёп! Шлёп! Шлёп! Жидкая жёлтая грязь брызгает во все стороны. Мокрая деревенская дорога к источнику, лужа на луже. То ли октябрь, то ли апрель. Нет, середина января, Крещение Господне. Над грязью плывут поверх человеческих голов небесного цвета хоругви и рядом — сияющие, золотые, солнечные, лучистые. Что им грязь, когда Праздник? В Царстве Небесном, наверное, всегда солнце. Крестный ход осторожно пробирается через лужи, останавливается на горке, спускается вниз, к источнику. Батюшка освящает там воду. А с небес воды уже сыплется на нас — идёт и идёт дождик. Крещенский! Люди, стоящие сверху, переговариваются о чём-то житейском в ожидании воды, от источника долетают лишь обрывки священных слов. Только по привычке догадываешься, что сейчас должно быть. Во Иордани крещающуюся Тебе Господи…(праздничный тропарь Богоявления Господня). Душа поёт сама, без подсказки, без нот. Крупные капли пляшут по Аниному лицу, мы уже изрядно мокрые. Незнакомая женщина участливо раскрывает зонтик над бестолковой мамашей с дочкой. Бабушка с пластмассовой канистрой вздыхает : «Вот не хотим окунаться в прорубь, Господь нас сверху поливает». Люди поёживаются, вздрагивают от холодных ручейков, текущих за ворот. Но толкотни, обычной в таких случаях, слава Богу, нет, всё чинно. Обратно идти ещё веселее — душа прямо скачет, и сама грязь стала лучистая какая-то, светлая. Господь всех нас покропил, вот и светло, и чисто. Умытые все — и праведники, и грешники.
Анна от холодной крещенской воды блаженно-крепко спит. А дождь всё идёт и идёт.

20-21 января
CТРАХ

Вот всегда так: после большой радости — большие печали. Пришли с Анной из храма весёлые, а к вечеру она закапризничала, хнычет и хнычет, горячая вся. Пробиваются очередные зубы или простуда? Или что посерьёзнее?
Ставлю градусник. 37,2; 37,6; 38,5; 39,2; 39,9… Неужели поднимается дальше? Страх, липкий и холодный, охватывает сердце. Анино сердечко колотится быстро-быстро, она дышит тяжело. Хватит ли у неё сил справиться? Одиннадцать, полночь. Звонить в «скорую»? Но в этом маленком бабушкином городке «скорая» знает только два способа помощи — укол и больница. Нет уж, лучше дома. Хочется зареветь и плакать долго-долго. Эй, стоп, а где же вера твоя? Словно кто-то хлопнул по голове. И в самом деле?!
Раньше, в старину, люди говорили о болезни:»Господь посетил». Как это в тысячу раз спокойнее, мужественнее, красивее, в конце концов, чем истерика у кровати больного ребёнка. Спасительная мысль — и вот уже не качается земля под ногами, уже сама собой уже уверенно творится молитва, а руки приготавливают, что нужно. Раздеваем Анну, обливаем всю целиком крещенской холодной водой, поим ромашкой. Девочка по-прежнему мечется и горит, но пламень уже как-то тише.
Три часа ночи. Анна почти не спит, задрёмывает ненадолго и всю ночь без перерыва сосёт, сбивая температуру. Полшестого. Анна дышит ровнее, спит, наконец. Термометр показывает 37,2. Слава, Тебе, Господи! Утром Анна ещё горячая, а глаза весёлые, хлопает в ладошки. Днём играла, читала со мной книжки. А вечером снова — 38,6, значит всё сначала? Да, всё сначала. Но вторая ночь уже легче — к часу Анна уже спокойно спит, дышит ровно, тихо. И просыпается только в шесть утра.
Начинается новый день.
P.S. Вы так не поступаете? Потому что страшно? Знания и выдержка, вера и надежда в такой ситуации большие помощники. Дело в том, что вирусную инфекцию так и можно победить, не доводя ребёнка до осложнений.

22 января
У ДРУГИХ

Когда волна страха за жизнь ребёнка откатывает, когда появляется время осмотреться и подумать, этот страх кажется нелепым и мелочным. Недавно рассказывали об одной тридцатилетней девушке, в которой двадцать четыре килограмма веса, она сейчас живёт в реанимации. И о родителях, у которых ребёночек прожил всего один день. Рядом с такими историями выглядят наши беды глупыми и неважными.

23 января
КАК МАМА

Анна каждый день наблюдает, как мама работает на кухне. Раньше это был всегда скандал: теребила за подол, канючила — поиграй со мной. Заниматься хозяйством можно было только во время дочкиного сна. А теперь ей интересно делать, как мама. Рубашка взлетает у неё над головой и повисает на верёвке. Анна провожает её глазами и тянется за ползунками в тазу, словно пытается помочь. Они шлёпаются на пол. Глажу Анну по голове: «Спасибо, доченька!» Но самое интересное — «варить кашу». Для этого нужно выделить маленькой хозяйке кастрюльку, деревянную ложку, принести куклу и медвежонка — и можно спокойно заниматься своими делами минут двадцать. Как раз успеешь разогреть и подать бабушке обед.

25 января
СНЕГОПАД

Крупные белые хлопья, почти перья, падают и падают. Анна смотрит через стекло и пытается их схватить. Неужели, наконец, зима? «Мороз и солнце…» А люди как-то оказались не готовы, попривыкли к зелёной травке в январе. Ворчат — холодно, ветер. Да полно, всего восемь градусов мороза, разве это холодно! Радость какая! Снег!. Холмы намело за полчаса. Дворники сперва шуршали лопатами, а потом бросили и пошли по домам чай пить. Бесполезно. Пусть метёт, накрывает землю тёплый снежный платок.
К вечеру поднялся настоящий снежный буран.

27-30 января.
ЗА РУЧКУ

Анна крепко встала на ножки. И уже решилась, наконец, прогуляться не вдоль дивана, а так, вообще, везде, ведь интересно. Взялась за мамины пальцы и вперёд. Топ, топ — раздаётся по дому. Это Анна осматривает его с высоты своего собственного роста. Она ходок неутомимый, так бы и ходила без конца, если бы мама не уставала с ней ходить. Меряет и меряет шагами свой маленький мирок. Сначала ходила босиком, потом приспособилась в сандаликах, теперь даже в тяжёлых зимних сапожках, — кряхтит, но идёт, высунув от старания свой язык. А когда устаёт, садится на коленочки и играет. Или ползает быстро-быстро, почти бегом.

31 января
ЧТО ЕДЯТ ВЗРОСЛЫЕ

Малышка распробовала сыр и уплетает его маленькими кусочками. Так же запросто расправляется и с курицей в бульоне, уже не надо делать протёртое пюре. И овсянку не надо молоть в кофемолке, прежде чем сварить, так ест, лишь бы хорошо была сварена. Но, что замечательно, по-прежнему обязательно требует молока, даже после весьма плотной трапезы. Без маминого молока и еда не еда, а так, поле для экспериментов.

2-4 февраля
АННА И КРАСКИ

Сначала это были не краски, а обыкновенный толстый плотницкий карандаш. Малышка с интересом наблюдала, что это мама пишет в блокнотике, и вырывала ручку — сама хотела попробовать. Да ничего не получилось, только пачкалась в чернилах. А у папы был карандаш — толстый, простой, как раз подходящий. Анна схватила его в кулак и давай махать. И вдруг с изумлением увидела, что карандаш оставляет дорожки. Чирк! Чирк! Ещё и ещё дорожки. Кажется, она потихоньку сообразила, что они как-то связаны с карандашом, во всяком случае, её движения стали не хаотичными, а плавными. Будто специально вела руку, чтобы получилась дорожка.
Потом попали Нюсе мелкие — толстые, разноцветные, восковые мелки. Красные, синие, жёлтые линии и точки, закорючки пересекают белое пространство листа в разных направлениях. Похоже, Анна экспериментирует с цветом пока не как художник, а как маленький учёный. Пытается понять, откуда что берётся.
А вот и краски. Влезла в синюю баночку с гуашью пятернёй, мнёт кисточку, пытается всё это немедленно съесть. Живописать оказалось интересно. Взмах — и синее море растекается по листу. Минут пять повозилась с красками и пошли отмываться в ванную — с головы до ног. Потом подождём пару дней, слишком сильное эмоциональное потрясение. Позже попробуем по этому синему фону порисовать другими цветами.

7 февраля
ЧТО ЗА ШТУКА ПЫЛЕСОС?

В бабушкиной комнате работает пылесос, и Анна, конечно, тут как тут — интересно? Она и раньше с удовольствием наблюдала, как мама возит тряпкой по полу или папа надраивает в прихожей ботинки, но пока попробовать не решалась. А тут решилась. Немного боязно гудит эта штука, которой мама чистит ковёр, но так заманчиво блестит у неё в руках длинная трубка! Анна храбро берёт предложенный пылесос и несколько минут повторяет мамины движения. Всё, устала. Отползла недалеко и смотрит, как он работает дальше. «Умница! Помощница ты моя!» — говорит довольная мама.

8 февраля
СЧАСТЛИВЫЕ ВРЕМЕНА

Как хорошо! Анна крепко спит уже которую ночь подряд, лишь изредка пробуждаясь подкормиться. По утрам с удовольствием занимается рисованием и рассматриванием картинок. Уже нарисованы первые две «картины» — гуашью и мелками. В одной сине-жёлтой, явно угадывается море с солнечными бликами на воде, в другой — пылающий костёр с летящими угольками. Конечно, это бессознательное рисование, безо всякой попытки выразить впечатления жизни. Ни моря, ни костра Анна никогда не видела. Скорее, это выражение внутреннего состояния, внутренних потребностей. В этих картинках действительно живёт Нюта — в отрывистых, спешащих линиях и глубокомысленных точках.
С энтузиазмом «читает» карточки со словами, хватая их, как только попадутся где-нибудь в комнатах. Но самое радостное — Анна теперь подолгу играет в большой комнате, лишь изредка взглядывая на маму, копошащуюся на кухне, словно проверяет, здесь ли. Здесь? Ну всё в порядке, можно спокойно тормошить зверюшек и разбрасывать кубики. А сегодня был настоящий подарок — малышка взяла свои книжки, вытащила любимую, со стихами Барто, переворачивает страницы и хохочет, будто и в самом деле читает. А может, вспоминает, что читала мама? И долго так возилась, мама успела приготовить завтрак. Неужели такое и в жизни бывает, а не только в книжках про хороших детей?

12 февраля
ПОШЛА!

Вот и дождались. Теперь Анна — не ползающий младенец, а человек прямоходящий. И сама, наверное, удивляется, что может ходить, как папа и мама. Интересно, что с пустыми руками она пока ходит с трудом, а стоит дать что-нибудь в руки — топает гораздо увереннее и быстрее. Собственно и ходить она так научилась — пошли утром на кухню кашу варить, дала Анне два маленьких пакетика с молоком, и она, забыв, что ходить ещё не умеет, вдруг затопала следом. Я думала: ну, сделает пару шагов, как обычно, и шлёпнется. А она всё шла и шла, пока не испугалась собственных новых возможностей, и присела на корточки.
Опять и опять, глядя на дочку, не перестаёшь удивляться, как нежно и вдохновенно лепит Господь человека. Как каждому в свой срок, ни раньше ни позже, даёт родиться, задышать, поползти, пойти, сказать первое слово.И дальше, без конца, во всю жизнь ведёт человека с любовью за руку. Только бы сам человек не вырывался и не убегал. Ну почему, почему нужно прожить такую длинную жизнь, наделать кучу ошибок, родить, наконец, дитя, чтобы это понять и обрадоваться? Глядя на вышагивающую детку, наверное, и самый самоуверенный человек не скажет: это я сделал. Но куда девается это радостное смирение удивления, когда мы начинаем учить дитя мыслить, читать, писать? Почему в школьных буднях эти мысли возникают так редко? Ведь и там не всё зависит от учителя, от методы, от ученика. Не всё. Помни об этом, помни.

13 февраля
«БАБМ-БАБМ!»

Анин словарь пополнился новым странным выражением — «бабм-бабм», что означает: «Мама, это очень вкусно, дай скорее ещё!» А если мама медлит, Анна нетерпеливо подпрыгивает на месте.

14 февраля
СЛОВА И ЛЮДИ

Анна уже хорошо и часто выговаривает «папа», «мама», «баба», причём это не просто слова, как раньше, а обращения к совершенно конкретным людям. Вчера папы долго не было дома, малышка взяла мамин мобильник, бродит с ним по комнате и грустно так зовёт: «Папа! Папа!» И как же обрадовалась, когда папа пришёл!

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

А затем был первый день рождения. Подарки, наряды, пирог с одной свечкой. Анна, конечно, потянулась к свечке и, конечно, обожгла пальцы…
Как изменилась за эти двенадцать месяцев (нет, двадцать один месяц!) наша дочурка! Наверное, больше никогда в её жизни, даже очень занятой,взрослой, не будет такой плотности событий на единицу времени. Изменились и мы. Сейчас смешно и грустно вспоминать первые самые страхи, и неумелость, и упоённость собственными переживаниями. Как хотелось бы многое забыть и исправить, но это было бы уже нечестно — что написано пером… Ведь это всё наша жизнь.

Cейчас Анна ни минуты не сидит без дела. Не хнычет, не бродит по пятам за мамой, как ещё несколько дней назад, а находит себе занятия сама. То варит кашу для медвежонка и куклы, то разгружает грузовик, полный кубиков, то выдвигает один за другим ящики комода и опустошает их, то катает по полу вязаный мячик, то примется за книжки. А в книжках ей интересны не только отдельные изображения животных, ягод, фруктов, но и целые рисованные истории. С не меньшим удовольствием она возится с кубиками-буквами. Мы подумали: раз Нюсе нравится «читать» карточки со словами, почему бы не познакомить её с отдельными буквами? Глядишь, потихоньку догадается, что слова из этих самых букв состоят.
Анин день длинный, полный хлопот. Только сон, сражающий её внезапно, может остановить в познании мира нашу ненасытную дочурку. Закончен первый класс родительской школы. Иногда кажется — сколько всего мы теперь знаем и можем. А ведь так всегда кажется первоклассникам.
Жизнь продолжается, слава Богу.
И мы снова хотим ребёнка.

Е. Литвяк. Книга НЕБО НАД КОЛЫБЕЛЬЮ
Дневник мамы
Небесное и земное

P.S. Вот и перевёрнута последняя страница. Всякий раз, когда находится повод перелистать и вновь прочитать эту книгу, наполняешься каким-то теплом, светом, добротой.  Думается книга была полезной для родителей-первоклассников — ведь делать первые шаги всегда трудно. Успехов и радостных открытий всем!

Давид Самойлов

Давай поедем в город,
Где мы с тобой бывали.
Года, как чемоданы,
Оставим на вокзале.

Года пускай хранятся,
А нам храниться поздно.
Нам будет чуть печально,
Но бодро и морозно.

Уже дозрела осень
До синего налива.
Дым, облако и птица
Летят неторопливо.

Ждут снега, листопады
Недавно отшуршали.
Огромно и просторно
В осеннем полушарье.

И все, что было зыбко,
Растрепанно и розно,
Мороз скрепил слюною,
Как ласточкины гнезда.

И вот ноябрь на свете,
Огромный, просветленный.
И кажется, что город
Стоит ненаселённый,-

Так много сверху неба,
Садов и гнезд вороньих,
Что и не замечаешь
Людей, как посторонних…

О, как я поздно понял,
Зачем я существую,
Зачем гоняет сердце
По жилам кровь живую,

И что, порой, напрасно
Давал страстям улечься,
И что нельзя беречься,
И что нельзя беречься…

1963

Советская поэзия. В 2-х томах.
Библиотека всемирной литературы. Серия третья.
Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.
Москва: Художественная литература, 1977.

А.Дементьев

О БЛАГОРОДСТВО ОДИНОКИХ ЖЕНЩИН…

О благородство одиноких женщин!
Как трудно женщиною быть.
Как часто надо
Через столько трещин
В своей судьбе переступить…

Всё ставят женщине в вину:
Любовь,
Когда она промчится.
Когда с печалью обручится,
Оставив надолго одну
В воспоминанья погребённой…
А люди уж спешат на суд
И всё — от клятв и до ребёнка —
Словами злыми назовут.

И пусть… Зато она любила…
Где знать им,
Как она любила!
Как целовала —
Аж в глазах рябило,
Как встреч ждала,
как на свиданье шла…
О, где им знать —
Как счастлива была!

Пускай теперь ей вспомнят
Все пророчества…
(Да, осторожность, —
Ты всегда права…)
Пускай её пугают одиночеством.
А женщина целует руки дочери
И шепчет вновь
Счастливые слова.

В настоящее время в медицине идёт прогресс и активное внедрение новых технологий, особенно в области хирургических вмешательств. Пластическая хирургия широко использует новинки. В нашей стране всё большей популярностью пользуются услугами не только косметологов, но и пластических хирургов.

Предлагаю вашему вниманию выдержки из книги ИСПОВЕДЬ ПЛАСТИЧЕСКОГО ХИРУРГА с Парк -авеню. Автор КЭП ЛИСЕСН — знаменитый пластический хирург, практикующий более двух десятков лет, обладатель престижных профессиональных премий.

Кто знает самые сенсационные тайны богатых и знаменитых?
Адвокаты и журналисты? Супруги и возлюбленные?
Нет! Люди, которые делают их красивыми.
Заглянуть за кулисы индустрии красоты приглашает вас ведущий пластический хирург США Кэп Лисесн — человек, на приём к которому за месяцы записываются не только звёзды Голливуда, поп-дивы и топ -модели, но и известные политики.
Миллионеры требуют, чтобы их жёны и любовницы были идеально похожи…
Герцогини пытаются повернуть время вспять, чтобы удержать молодых возлюбленных…
Олигархи угрожают врачу смертью в случает неудачной операции…
Вот лишь немногое, о чём Кэп Лисесн рассказывает в своей увлекательной книге, ставшей международным бестселлером!

ПРЕДИСЛОВИЕ
НА СТОЛЕ
Кошмар каждого хирурга — мой пациент умирает.
И я не знаю почему.
Ли Маккензи, семидесяти лет, в прошлом литературный агент с Манхэттена, лежит на столе в моей операционной под наркозом. Может, ей снится подтяжка лица, на которую она пришла, — Ли много лет копила деньги, прежде чем смогла позволить её себе. Она была уверена, что эта операция даст ей новый заряд энергии. Так говорила она несколько месяцев назад, когда пришла ко мне в офис по совету подруги, которой я делал подтяжку век. «Когда ты отвратительно выглядишь и тебя отвергают, это осложняет жизнь», — сказала Ли. Если бы в следующий момент она высыпала мне на стол кучу монет и чеков, которые она добывала всю жизнь, я бы не удивился.

У Ли были толстая шея, тяжёлые веки и двойной подбородок – в общем, её вид вполне соответствовал возрасту. Сравнивая эту семидесятилетнюю женщину с её же фотографиями в возрасте сорока и сорока пяти лет, я решил, что мы получим гораздо лучший результат – хорошо очерченную линию шеи, чётко обозначенный подбородок и выраженную линию скул, — если сделаем круговую подтяжку лица и уберём лишний жир. Подобные операции я делал, наверное, сто тысяч раз.
Если не будет осложнений, та через три с половиной часа она уже окажется в послеоперационной палате. Отёки и синяки сойдут через две с половиной недели, и Ли будет выглядеть так, словно сбросила десяток лет.
Но перед операцией мы должны убедиться, что она действительно этого хочет. В целом состояние её здоровья не вызывало опасений. Ли никогда не курила. Не мучелась с сердцем. Результаты предоперационного обследования – ЭКГ, анализ крови, радионуклеидный стресс-тест – в полном порядке. Утром она так радовалась, что, дай ей волю, сама вкатила бы себя в операционную.
И вот два часа спустя я всё ещё в мыле, а Ли лежит на столе передо мной, разрезанная от уха до рта, и что-то идёт не так.

До конца операции остался час. Я удалил жир и натянул кожу с правой стороны лица, а теперь делаю то же самое с левой, как вдруг Лиза, анестезиолог, которому я доверяю вот уже четырнадцать лет, говорит:
-У меня проблема.
-Что случилось?
-У неё падает давление, кислород, и я ничего не могу сделать.
-Что значит – ничего не можешь сделать?
-Я уменьшила процент анестетика в растворе, увеличила дозу, ввела лекарство, чтобы нормализовать давление, но выше девяноста на пятьдесят оно не поднимается.
-Дай сто процентов кислорода, — говорю я.
Лиза даёт – не помогает. Через две минуты уровень кислорода у Ли всё ещё низкий, а давление опустилось до восьмидесяти на пятьдесят.
Мои руки работают с максимальной скоростью. То, что у пациентов на некоторое время падает кислород или давление, это нормально, но в данном случае эпизод затянулся. Я же не могу просто взять и перестать оперировать. Я должен её зашить. Но сначала остановить кровотечение.

-Мне это не нравится, — говорит Лиза. – Давай скорее.
Как и большинству анестезиологов, Лизе платят за то, чтобы она, помимо всего прочего, оставалась спокойной. Мы вместе прошли через многое и доверяем друг другу; я проводил подтяжки лица и другие операции пациентам, которых она мне рекомендовала. Но подобные симптомы – что-то новое для нас обоих. Мой мозг начинает искать подходящие объяснения.
Сердечный приступ? Может быть, хотя ЭКГ Ли не изменилась.
Аспирация? Не вяжется с тем, что давление упало.
Синокаротидный обморок? Тогда с кислородом всё было бы в порядке.
Может, это нормальное давление Ли? Всё равно не ясно, почему упал кислород.
Что-то не в порядке с сосудами головы или нервной системой? В истории болезни нет неврологических проблем.
Легочная эмболия? Вряд ли, женщина довольно подвижная, тромбов нет.
Даже не смотря на то, что ЭКГ Ли не изменилась, я прихожу к единственно разумному выводу: сердечный приступ. После двадцати с лишним лет учёбы и частной практики это мой первый пациент, у которого во время операции произошёл сердечный приступ.
-Выводи из наркоза, — говорю я Лизе.

Она перекрывает вентили, и стандартный коктейль из фентанила, пропофола и верседа перестаёт поступать, а я быстро закрываю надрезы, зашиваю их тонкими нейлоновыми нитями, и вставляю никелевые зажимы куда следует. Наконец-то у Ли начинает подниматься давление. И кислород. Наркоз действует теперь только местно. Ли просыпается – одна сторона её лица всё ещё вскрыта и напоминает разрезанную дыню – и заплетающимся языком спрашивает:
-Уже всё?
-У нас проблемка, -говорю я.
-Какая?
-У вас есть боли в груди?
-Нет.
Фу, значит, сердечного приступа не было.
-А дышать не трудно?
-Нет. Что за проблема?
-Нам не понравились некоторые показания.
Ли смотрит на меня так, словно я ненормальный или свалился с луны – забыл, для чего мы все здесь и зачем я вообще выбрал эту профессию.
— Мне наплевать, умру я или нет, — заявляет она. — Я всю жизнь терпела, чтоб наконец-то выглядеть хорошо. Не хочу больше ни одного дня иметь такой вид, как сейчас.
Её взгляд пронзает; анестезия прошла без следа.
— Просто сделайте всё как следует, — наставляет она меня.
Несмотря на неважные показатели, я уступаю желанию Ли и завершаю подтяжку. На сей раз всё стабильно. Закончив, мы вызываем «скорую», чтобы её перевезли в больницу и установили наблюдение.

Когда сотрудники «Скорой помощи» перекладывали Ли со стерильной повязкой на голове на носилки, глаза её закатились и она посинела.
«Ну всё, — подумал я. — Мы её теряем»,
Вот теперь у неё сердечный приступ.
К счастью, Ли реагирует на очередную инъекцию и приходит в себя, её сердце не остановилось. В ту ночь, лёжа с катетером в руке в переполненном приёмном отделении, она спросила меня: «Вы сделали всё как следует?» Этот вопрос Ли задавала мне каждый день в течение недели, потребовавшейся, чтобы она поправилась и её выписали из кардиореанимации.
Я кивал.
— Тогда я счастлива, — сказала она. А если я несчастна, то всё остальное не имеет значения.

ВВЕДЕНИЕ
Наверное, мы, пластические хирурги, стоим на втором месте после психиатров в том, что касается сохранения врачебной тайны и деталей чужой личной жизни. Впрочем, как врач я только обязан соблюдать строгую конфиденциальность. Разглашение какой-либо информации не просто неэтично — противозаконно, и я могу лишиться лицензии. Вообще-то пластический хирург не узнаёт своих пациентов, встретив их на каком-нибудь мероприятии, — если только они сами не делают из своей операции секрета.
За последнее десятилетие в моей профессии, и в её восприятии обществом произошла настоящая революция. Теперь люди охотнее решаются на косметические операции.
Зато я могу подсказать, на что нужно обратить внимание, чтобы узнать, делал ли человек пластическую операцию:
1. Ямочки на ногах. (Липосакция.)
2. Симметричные рубцы. (Под мышками: субпекторальное увеличение груди; на бёдрах, задней или передней поверхности ног: липосакция.)
3. Рубцы перед ушами (Круговая подтяжка лица)
4. Волосы на голове отсутствуют рядами. (Круговая подтяжка лица.)
5.Кожа на лице отличается от кожи на тыльной стороне ладони или, точнее (поскольку лазеры легко удаляют морщины и коричневые пятнышки на руках), от кожи на голени. (Круговая подтяжка лица.)
6. Слишком выделяющиеся скулы. (Скуловые имплантанты.)
7. Шрамы на верхних веках, иногда заметные только при закрытых глазах. (Подтяжка век.)

Сегодня многое изменилось. Гораздо больше людей открыто говорят о процедурах, которые им провели. А поскольку техника и медицина не стоят в своём развитии, популярными стали и нехирургические амбулаторные процедуры, например «впрыскивания». Снижение цен на услуги по омолаживанию и улучшению внешнего вида, и в особенности кожи лица, повлекло за собой рост числа желающих среди людей со скромным достатком. Те, кто раньше выбрал бы подтяжку лба (средняя стоимость по стране — две тысячи восемьсот долларов), сегодня предпочитают инъекции ботокса (триста семьдесят пять долларов раз в пять месяцев).
Однако несмотря на положительное, в общем, отношение к пластической хирургии и на расцвет, переживаемый моей профессией, хирург — хороший хирург — по-прежнему остаётся за кулисами. Ибо для пациента главное — изящество, и врач, обеспечивающий такие результаты, конечно, получает своё вознаграждение, но — негласно.

И вот я повторяю: зачем врачу вроде мня писать подобное сочинение?
А затем, что благодаря своему опыту пластического хирурга и практическим навыкам — начиная от пересадки кожи лица до пластики жировой ткани, устранения остаточных явлений после беременности и других изменений, происходящих со временем, — я пришёл к видению, постижению и осмыслению того, как много у нас мечтаний и разочарований, решительности и страха. Посвятив два десятилетия своей жизни совершенствованию человеческих тел, я видел, как меняются мои пациенты. Оставаясь мастером своего дела, преобразующим физический облик пациентов, я был свидетелем и психологической трансформации, которая начинается задолго до того, как сходят отёки.
Нравится мне это или нет, но я наблюдаю жизнь своих пациентов до, во время и после операции. Многих из них вы встречаете на обложках журналов, в кинофильмах, телепрограммах. Некоторые выходят на подиум. Другие выставляют свои кандидатуры на высокие посты. Есть среди них аристократы, рок-звёзды, политики, воротилы международного бизнеса. Вы видите их имена (или имена их супругов), набранные жирным шрифтом, в колонках светских сплетен и на деловых страницах. Моя фирма располагается в средоточии мира пластической хирургии — в деловом центре из восьми зданий, растянувшихся вдоль Парк-авеню между Шестьдесят четвёртой и Семьдесят второй улицами, где находятся офисы ведущих специалистов, которые (среди прочих) стараются угодить богатым, знаменитым и красивым.
И зачастую несчастным.

Я не психиатр, но не раз сидел, слушал и изо всех сил старался не делать выводов, когда будущие пациенты, войдя в мой офис, поверяли мне истории, доказывая простую истину: даже самые успешные, привлекательные и, казалось бы, хладнокровные люди подвержены многим стрессам, которые преследуют всех нас, вне зависимости от статуса. Все мы одинаково радеем за свою внешность, опасаемся времени и страдаем от того что с годами не становимся моложе. Мы боимся, что наш внешний вид со временем делает нас всё менее любимыми защищёнными, желанными и сексуально привлекательными.
Большинство моих пациентов — люди от сорока до шестидесяти, остальные или моложе, или старше. Женщины в этом возрасте особенно ранимы. Детей они уже родили, и те живут своей жизнью. Их родители, возможно, уже умерли. Они стали людьми старшего поколения. В основном они хотят, чтобы я вернул им утраченную юность, их девятнадцать, двадцать шесть, тридцать пять или сорок семь лет. Решимость вновь обрести счастье перекрывает всё остальное.
Я устанавливаю со своими пациентами доверительные отношения на короткий период или надолго. Обычно мне удаётся хорошо их узнать — наверное, даже слишком хорошо. К тому времени как будущие пациенты решают появиться в моём офисе, они уже успели осознать многие очень личные и иногда довольно болезненные вещи — самовосприятие, отношение других людей, свои цели.

Объекты моей деятельности — мужчины и женщины, которым нужна пластическая операция; предмет моей деятельности — кожа и ткани увядающих лиц и тел. За время своей практики я стал свидетелем небывалого прорыва инновационных технологий — включая лазеры, ботокс, коллаген, скульптуру, рестилан, технику минимального разреза и эндоскопическую хирургию, — которые позволили качественно улучшить результаты операции с минимумом отёков, шрамов и времени, требующегося для восстановления. Другие медицинские инновации, не предназначенные специально для пластической хирургии, также позволили повысить качество работы и улучшить впечатления пациентов. Например, пульсоксиметр — приспособление для измерения уровня кислорода в крови, позволяет нам постоянно контролировать анестезию, таким образом обеспечивая более безопасное и точное управление наркозом, а также проводить операции непосредственно в офисе. Версед, производное валиума, и фентанил, наркотик, стали популярны благодаря своему кратковременному действию; когда операция окончена и мы прекращаем анестезию, остаточные явления у пациента проходят в течение нескольких часов, а не дней.

Но не только технические новинки, новые лекарственные «вливания», появившиеся в последнее время, терзают моих пациентов. Проведя тысячи операций, я узнал об анатомии то, чего не написано в учебниках. Я узнал о свете и тени. О том, как заживает кожа. О её упругости. О количестве жира, которое нужно удалять (и как лучше удалять: оперативно или отсасывать). Когда и почему хируруг должен оставлять больше кожи. Как лучше всего маскировать шрамы. О возможных неточностях компьютерного моделирования. О том, почему важно изучить, как менялось лицо со временем, а не только его теперешнее состояние. Как надо и как не надо ухаживать за кожей. И ещё тысячу бесценных уроков получил я, важных и не очень. Благодаря этим знаниям сегодня я оперирую гораздо лучше, чем во время своей первой круговой подтяжки лица зимой восьмидесятого года, когда, будучи стажёром Стэнфордского университета, я ассистировал на операции сорока двухлетней матери троих детей.
«Естественность» — ведущий эстетический принцип моей деятельности. Делая операцию на лице, я ставлю перед собой две задачи: придать своим пациентам феноменальный внешний вид и добиться, чтобы никто не заподозрил, почему они выглядят феноменально. Я хочу, чтобы, откидывая волосы назад, они не обнаруживали шрамов. Пациентка из Техаса подарила мне один из моих самых любимых комплиментов: «Благодаря вам я выгляжу моложе, умнее и сексуальнее».

Многие хирурги планируют свои операции как стандартную процедуру, не принимая в расчёт физиологию или индивидуальные особенности пациента. Я ощущаю, как моя профессия деградирует усилиями тех практикующих врачей, которые производят однотипные операции по видоизменению носа, лица или тела пациента. Но загруженные до зубов хирурги Лос-Анджелеса, Майами и других мест вставляют практически идентичные грудные имплантаты огромных размеров бессчётному числу своих пациенток (включая офисный персонал, жён и даже дочерей), и каждая женщина, выходящая из их офиса, щеголяет двумя арбузами. Результаты выглядят до того рукотворными, что многие из нас не перестают удивляться: «И о чём только думал этот хирург? О чём думала сама пациентка?» И хотя я дни напролёт провожу с женщинами и среди моих знакомых есть множество женщин, я до сих пор не нашёл ответов на многие свои вопросы.

С другой стороны я усомнился бы в тех ответах, которые кому-то кажутся очевидными. Например, я считаю, распространенное мнение, что Майк Джексон — жертва пластической хирургии — мифом. Все считают его жертвой, в том числе и он сам. Если он ненавидит своё лицо (и себя самого), зачем тогда ложится под нож снова и снова? Знаете, что я думаю? Я думаю, Джексону нравится его внешность. И даже очень. Если бы ему не нравилось то, что сделали с его лицом, и он захотел бы вернуть первоначальный вариант, то мог бы это сделать , до определённой степени. Но он знал, чего хотел, и просто следовал своему пути. Нам может показаться, что он выглядит ужасно. А он, по-моему, совсем так не считает.
И вот ещё один миф: люди, сделавшие пластическую операцию, часто недовольны результатом. Нет, обычно это не так. Те, кто не делал операции, как правило преувеличивают мотивацию тех, кто их делал. Большинству моих пациентов такое решение даётся легко. Они просто хотят исправить то, что им не нравится. И точка. Никакого фрейдистского анализа, никаких раздумий. Почти каждая критическая статья о пластической хирургии написана как раз теми, кто такой необходимости никогда не ощущал.
Ещё одна причина, по которой я пишу эту книгу: я много размышлял о лице, коже, старении и пластической хирургии и хочу поделиться своими открытиями с пациентами, с теми, кому интересна пластическая хирургия, и с коллегами, которые специализируются в других областях медицины. Чем больше будет известно о моей профессии, тем лучше для меня, моих коллег и, что самое главное, для будущих пациентов. Ведь без этого тому, кто впервые придёт на консультацию, не разобраться, какие качества должен иметь хирург и о чём его спрашивать. Но ничего: я вам подскажу.

Мне нравится быть пластическим хирургом. Нравится, что моя профессия требует от личности недюжинных интеллектуальных способностей и технического мастерства. А больше всего я люблю приносить людям счастье. Я нахожусь со своими пациентами на всех стадиях процесса, я рядом, когда накладывается каждый шовчик. Многие из пластических хирургов Парк-авеню не видят своих пациентов после операции: ими занимается стажёр или персонал, осуществляющий послеоперационный уход. Но только не я. Мой руководитель в университете Дьюка доктор Дэвид Сэбистон, внушил мне, что эти люди становятся моими пациентами с того момента, как входят в мою операционную, и остаются ими до заживления швов (иногда на это требуется больше года). Как капитан корабля я ответственен за всё, что с ними случается (всё, имеющее отношение к пластической хирургии), пока я забочусь о них. Этот простой урок ответственности сделал из меня неплохого хирурга, потому что, глядя как происходит заживление, я замечаю множество нюансов, которые, не наблюдай я по собственному почину, остались бы непонятными. А поскольку пациенты постоянно видят меня, а неизвестно кого, то и относятся ко мне с большим доверием.

Это ещё одна причина, по которой я пишу данную книгу: хочу рассказать об истинной жизни пластического хирурга. Среди книг, написанных пластическими хирургами, ни одна не рисует в деталях жизнь, которую мы ведём, перипетии и суровую реальность, с которыми мы сталкиваемся каждый день. А книги о пластических хирургах, написанные журналистами, хотя и представляют хорошее исследование, абсолютно не раскрывают сути нашей ответственности, которую мы несём за каждого пациента, количества деталей, которые необходимо учитывать во время каждой процедуры, не объясняют, почему мы принимаем свои решения и порой совершаем ошибки. Моя книга — это взгляд изнутри на то, чего не видят обыватели, поскольку живут иначе, чем мы.
Вот, например, такой парадокс нашей жизни: разве может человек, профессия которого требует установления близких отношений, при этом не приносить в жертву — или не ставить под угрозу — свою личную жизнь? Обычно я отправляюсь на работу ни свет ни заря, поэтому мне приходится ложиться очень рано. Меня часто приглашают на светские вечеринки, праздники и благотворительные собрания, где я обычно встречаю бывших и будущих пациентов, но я появляюсь там от случая к случаю. От меня ждут поведения дипломата, спокойного и сдержанного, всегда выдержанного. Один бокал вина, чуть-чуть еды, и только до половины восьмого — я же врач и должен быть ответственным. Я должен сосредоточиваться на хирургии.

Профессия накладывает свой отпечаток даже на мои увлечения: я не умею отключаться. Бродя по залам Метрополитен-музея или музея Фрика и разглядывая живописные полотна или скульптуры, я невольно начинаю оценивать эти произведения искусства, как своих пациентов.
Это вне офисное ЧПХ — чутье пластического хирурга — активно не только когда я брожу по залам музеев; часто оно просыпается на общественных мероприятиях и не покидает меня во время обеда с дамой. Обычно мне не приходится долго ждать вопроса, что моей спутнице нужно переделать, — и мой ответ не всегда нравится. Одна женщина прямо во время танца на нашем втором свидании спросила меня: «Кэп (это моё уменьшительное имя), как вы считаете, какого размера моя грудь?»
Что я мог сказать?
Что объём её бюста триста двадцать пять кубических сантиметров? Что оболочка имплантантов «гладкая» (в противоположность «текстурированной», поверхность которой иссечена крохотными бороздками)? Что я могу даже назвать производителей этих имплантантов?
— Как раз то, что надо, — ответил я. — И прекрасно выглядит.
Я оперирую мужчин и женщин. Изменяю их физически и психологически, но сам при этом должен держать дистанцию. Я перехватываю их инициативу и иногда даже вдохновляю на перемены, однако при всём том должен давать себе отчёт — у всех могут быть слабости характера и порой неадекватная мотивация.
Моя профессиональная мания — изъяны. Моя цель — совершенство.

Я согласен с Аристотелем: цель моей жизни — счастье. Разберись, что самое главное в жизни, а потом иди и добивайся этого. Если есть физический недостаток, который можно устранить,сама процедура сводит риск к минимуму, но способна изменить твою жизнь к лучшему, то почему не решиться? Я не собираюсь принижать риск, связанный с хирургическим вмешательством, потому что любая операция — это возможная опасность. Но каждую неделю я вижу, какие плоды приносит пластическая хирургия и как жизнь пациентов меняется в лучшую сторону. Я обожаю фразу Фернандо Ламаса, которую произнёс Билли Кристалл в фильме «Мистер субботний вечер»:»Лучше хорошо выглядеть, чем хорошо себя чувствовать». Да, звучит весьма тщеславно и легкомысленно. Но для многих людей это не так уж и далеко от истины. Для них чувствовать себя хорошо и хорошо выглядеть — одно и то же. Привлекательная внешность усиливает положительные впечатления от телесного образа, а приятный телесный образ положительно влияет на психику. Люди начинают видеть вас в ином свете. Чаще замечать и лучше оценивать. Вы скорее получите повышение. Вы получите гораздо больше от жизни.
Как сказал мне один из моих пациентов на послеоперационном осмотре: «Вы поменяли мне голову».
КЭП ЛИСЕСН
P.S. Каждый помнит: «Встречают по одёжке, а провожают по уму». И не всегда красивая внешность делает человека счастливым. А риски хирургического вмешательства бывают велики.

ЮНОСТЬ (без хирургии)

Нельзя родиться хирургом. Природа такими талантами человека не наделяет. Не бывает, что бы люди появлялись на свет как раз с такими руками, которые прекрасно подойдут для хирургии — для футбола или игры на фортепиано может быть, но не для хирургии. Обычно хирургами (вообще врачами) становятся, мечтая помогать людям, потому что эта область деятельности чем-то привлекает — в интеллектуальном, техническом, эстетическом, психологическом планах, или же имея пример перед глазами. На меня повлияли все три фактора. Мой отец, Джон Лисесн, был врачом (сейчас он на пенсии), терапевтом старой школы, ходил по вызовам представителей среднего класса в Детройте, где я, самый старший из шестерых детей, рос в шестидесятые годы. При такой практике, теперь почти забытой, врач лечит и наблюдает два, а то и три поколения одной семьи. Он был аллергологом, специализировался на астме. Иногда я ходил на вызовы вместе с ним. Пока отец находился у пациента, я сидел в машине и пытался различить в окнах дома его силуэт — меня, ребёнка, зачаровывал мир взрослых. Время от времени я садился на велосипед, заскакивал к нему в офис или, став взрослее, в больницу святого Иоанна на Мак авеню. Я и представить себе не мог, что эти визиты сыграют свою роль в будущем: больницы ассоциировались у меня с присутствием отца, это были места тёплые, даже зовущие, можно сказать,святилища, куда люди приходили, чтобы поправиться. Для меня больница никогда не являлась тёмным муравейником с коридорами и аппаратами, так пугающими большинство людей.
Но хотя я гордился отцом и его очень ценили в профессиональной среде,существует и другой устойчивый образ отца,такой же незыблемый.
Отца, которого никогда нет дома.
Потому что он всё время работает. И очень часто возвращается домой только к ужину. Для своих пациентов он был готов на всё. Хорошо зарабатывал. Ни к кому никогда я не испытывал такого уважения.
Ещё мальчишкой я втайне надеялся, что судьба уготовила мне куда более интересную долю.

Готовясь к поступлению в Принстон, я всё ещё не знал, кем хочу стать, когда вырасту. Но точно не врачом.
В Принстоне — похудевший и гораздо более уверенный в себе — я готовился к испытаниям на новом месте.
Хотя я уже начал учиться, но всё ещё не определился. Мною руководило желание уйти от старого — возможно, уехать за границу. Но я и понятия не имел, каким образом это сделать.
Я продолжал занятия греблей, потому что они мне нравились, и, кроме того, во мне прочно обосновались навыки самодисциплины, которые я развил в себе ,будучи юнцом.
В первый же год я понял, на чём нужно сосредоточиться. Несправедливо, что мои родители должны платить за четыре года, не получая при этом взамен ничего ощутимого. Когда прошёл этот год, полный неразберихи, меня больше тянуло в далёкие места.Но какой самый короткий путь к этому? Конечно же, то, что постоянно находится у меня перед глазами: международное право.
Имея практически под боком известную во всём мире Школу Вудро Вильсона — в каких-то четырехстах метрах от моего общежития, трудно было представить себе лучшее место для получения диплома специалист по международному праву.
Пока некоторые обитатели общежития веселились — съезжали по перилам с шестого этажа, планировали поездку в женский колледж, кидали летающие тарелки-фрисби во дворе, — я сосредоточился исключительно на занятиях. Сходил на местный склад пиломатериалов, купил фанеру, гвозди и молоток и вернулся в свою маленькую двухкомнатную каморку. Я твёрдо вознамерился уделять всё внимание учёбе до конца своих институтских дней.

Я забил окно фанерой, оставив тонкую полоску снизу, для воздуха.
Перестал гулять до ночи по выходным. Даже завязал с греблей. Это время можно было с пользой потратить на учёбу.
Но мне по-прежнему хотелось есть, и я стал захаживать в одну из самый известных студенческих столовых института — «Конфедератка и мантия», где всегда было полно парней, и девушек. Жизнь кипела в обеденное время , и я обнаружил, что чувствую себя вполне комфортно в этом окружении. Много раз я завтракал с миловидным умным игроком в сквош по имени Мэг, которая спустя несколько лет стала для меня примером стойкости. Я следил за её жизнью и по окончании учёбы, потому что она вышла замуж за будущего хирурга и наши пути время от времени пересекались. К Мэг профессиональный успех пришёл не сразу — в компаниях, где она работала, дела шли плохо. Однако Мэг не унывала и в конце концов возглавила крошечную неординарную фирму.
Которая называлась «И-бэй».
Теперь Мэг Уитмен — президент мультимиллиардной компании, одна из самых влиятельных и успешных женщин делового мира.
Таких людей в университете было немало. Чтобы преуспеть, я решил работать так же упорно, как они.
Существовала только одна маленькая проблема с моим грандиозным планом стать экспертом по международному праву — мои подготовительные курсы.
Я их ненавидел. И не справлялся.
Как же быстро растаяла моя мечта стать юристом и пересечь континент! Я оставил её, потому что не решил этой новой задачи? Нет. Случай с командной по гребле, то, как я поступил в Принстон и избавился от двадцати килограммов, доказывали мне, что я не боялся трудностей, какими бы сложными они ни были.
Я отпустил свою «мечту», поскольку не хотел посвящать свою жизнь тому, что мне неинтересно.

Однажды та международная деятельность, о которой я мечтал, станет реальностью. Встречу английскую принцессу в Эскоте. Буду летать на далёкие расстояния в частных самолётах, чтобы выполнить порученную мне работу. Обедать с дипломатами из ООН и голливудскими режиссёрами. Помогу одному из самых влиятельных политиков из США справится с проблемой, которая, как он считал, грозит его карьере. Приму приглашение первой леди пересечь страну и встретиться с ней. Познакомлюсь с красивыми, умными, образованными женщинами. Всё это станет частью моего будущего.
Только в то время я этого ещё не ведал.
Завершая первый семестр второго курса, я был подавлен, не зная, кем же всё-таки хочу стать. Мечтая на занятиях, я находился в каких-нибудь двух неделях от открытия своей подлинной страсти. И эта страсть, как мечта Дороти из «Страны Оз» о доме, была передо мной всё это время.

У МЕНЯ НЕТ ТОГО, ЧТО НУЖНО

Сосредоточься — и вперёд.
Трудно подобрать более подходящие слова, объясняющие, как стать хирургом.
Сосредоточься — и вперёд.
Именно этим определяются мои последние два года в колледже. Я ходил на все подготовительные медицинские курсы, которые пропустил в первые два года.
На четвёртом курсе я ещё умудрился влюбиться. Виктория была второкурсницей из Нью-Йорка. Умная, заинтересованная в учёбе, ростом метр пятьдесят три сантиметра, брюнетка с уменьшительным именем Тори. Мы вместе ездили на велосипеде и играли в теннис. В общем, приятно проводили время вдвоём. Я знал, что однажды женюсь, заведу детей, может, даже нескольких — совсем не удивительно для того, кто вырос в большой семье и оставил о детстве счастливые воспоминания.
Тори пришла на вручение дипломов. Жизнь была прекрасной. Но ещё больше приятностей ждало меня впереди.
Медицинская школа.
Именно в медицинской школе Университета Дьюка я научился быть врачом.
Глупо, правда? Ходить в медицинскую школу, чтобы учиться быть врачом.

Однако так случается не всегда. Конечно, в медицинской школе, на занятиях и клинической практике, можно приобрести базовые знания. Понять, что такое заболевание и как его лечить. Получить представление о лекарствах.
Но как быть врачом, как заботиться о своих пациентах, а не просто общаться с ними — это глубокое понимание в медицинской школе не проходят. Мне повезло, поскольку я уже ощутил, что это такое, видя, как предан отец своему делу, как ощущает свою правоту. Даже его поздние возвращения — а я знал, как сильно он нас любит, — убеждали меня, сколь важна ответственность за жизнь пациента. Смешно, но именно его частое отсутствие дома — а это было главным препятствием,мешавшим мне в детстве принять решение стать врачом, — теперь явилось мне в новом свете и подготовило к трудностям будущей профессии.
Но как научил меня отец, — когда я следил за ним из окна машины, пока он звонил очередному пациенту, когда видел его раз в несколько месяцев в больнице, когда скучал без него дома, — это вторично. (Позднее он стал — и остаётся по сей день, даже на пенсии, ещё большим профессионалом…)
Автор КЭП ЛИСЕСН.

P.S. Действительно, в медицинском не учат как стать врачом, дают базовые знания — и только. Мне повезло на встречу и очень длительное сотрудничество с заведующим отделения крупнейшей клиники нашего города и зав. кафедрой ЛОР болезней Аркадием Яковлевичем Мариупольским. Он был (и по сей день остаётся) для нас, молодых ординаторов, примером во всём. Превосходнейший стратег и тактик, умеющий всё разложить по «полочкам» у самых сложных пациентов, предвидевший прогноз, возможные осложнения, показывавший тактику бережного хирургического вмешательства и умения балансировать на грани — всегда восхищал нас! В полном смысле мы все были объединены идеей служения больным и всегда помогали друг другу в трудных ситуациях.

Мой первый преподаватель в Университете Дьюка, доктор Дэвид Сэбистон, показал мне, как врач должен вести себя день за днём. Подобно моему отцу, он был предан своим пациентам, упорно трудился и соблюдал порядок. Но откровением для меня стала манера обращения доктора Сэбистона с коллегами. Я никогда не видел, чтобы эта суперзвезда от медицины — вообще любой из врачей — вёл себя неуважительно со студентами-медиками — негласной прислугой в нашей профессии. Если мы, студенты-медики, делали что-нибудь неправильно, — доктор Сэбистон никогда не упрекал нас публично.
И тем не менее он был строгим. Каждую неделю на протяжении моей практики все мы должны были предоставлять врачу, другим студентам и некоторым из наших ординаторов обзор истории болезни пациента. Главный ординатор проводил с нами подготовительную беседу, но нам полагалось всё вызубрить, чтобы ответить на любой вопрос об истории болезни и о том, какое лечение назначено пациенту. Всё это происходило в одной из лабораторий школы — обитой деревянными панелями комнате, увешанной фотографиями предыдущих главных ординаторов, видимо, преуспевавших в таких вещах. А при этом за удачный обзор становился звонок на последнем году обучения — доктор Сэбистон звонил главе программы ординатуры, о которой можно было только мечтать, и возносил тебя до небес. А если обзор не удавался? Давайте не будем даже говорить об этом. «Может быть, хирургия — это не ваше?» Каждый раз, дождавшись своей очереди, я чувствовал, как душа уходит в пятки и дрожат колени. К счастью, мой халат прикрывал их.
Именно доктор Сэбистон научил меня основополагающему принципу в моём врачебном арсенале: никогда не назначать лечения без предварительного диагноза.
Опять же глупо, правда? Как можно назначать лечение, если нет диагноза?
Автор КЭП ЛИСЕСН.

P.S. То, что студенты-медики являются негласной прислугой, это истинная правда. До сих пор помню, как взбунтовалась на цикле травматологии в субординатуре у врача, который с большим удовольствием использовал как безропотную слугу. А много позже, занимаясь с ординаторами, делала им замечания в присутствии пациентов и сейчас испытываю угрызения совести по этому поводу. Однако огорчает то, что большого интереса к выбранной профессии и повышению уровня знаний и навыков не всегда увидишь у некоторых ординаторов.

Но всё гораздо сложнее. Вот на что следует обратить внимание: прежде чем быть врачом, вспомни, что ты учёный.
«Разберись в проблеме. Обдумай её. Не назначай лечение без предварительного диагноза».
Вам может показаться, что эта последняя установка известна любому врачу — а если и неизвестна, он сам может до неё додуматься. А вот и нет. Это фундаментальное положение (я бы сказал, врачебный эквивалент клятве юриста обеспечить своему клиенту лучшую защиту) теперь обесчещено, забыто и выброшено на помойку столькими докторами и больницами, что вы даже представить себе не можете.
Врач начинает лечение, даже не установив диагноза, и тем самым наносит вред пациенту, а не приносит ему облегчение.
Почему так происходит? Этим врачам просто лень? Они недоучки? Не знаю. Но каждый пациент имеет право на чёткое объяснение того, что с ним происходит, как это нужно лечить и почему отвергаются другие методы в пользу одного — единственного. На кону ваше тело и ваша жизнь, не говоря уж о том, что решение принимать вам. Не бойтесь просить объяснений. Если даже после этого вы всё равно не поняли, то спрашивайте снова, задавайте более целенаправленные вопросы. Если ваш врач не может внятно объяснить, что происходит, значит он не понимает ситуации. Найдите другого врача.
В общем и целом доктор Сэбистон научил меня главному — как быть врачом.
Автор КЭП ЛИСЕСН

P.S. К сожалению, беседуя с пациентом о причинных моментах возникших проблем, не всегда чётко возможно их озвучить. Нередко пациент в силу каких то обстоятельств иногда не говорит правду, либо говорит не всё; возможно не придаёт значение «мелочам», которые являются провоцирующим моментом заболевания. Возможно врач не задал нужного вопроса, либо не находит важного для него ответа о проблемах со здоровьем, когда беседует и осматривает пациента, поскольку в это время и идёт поиск причинных моментов заболевания и постановки предварительного диагноза. А в трудных случаях, и патологоанатом не всегда расставляет точки над «И».

На первой своей практике я попросился в отделение педиатрии.
В конце моего первого месяца в педиатрии, по какой-то кармической причине, поступило больше количество неизлечимо больных детей за короткое время — шестеро в неделю.
Сколько вы думаете, умерло из них к концу следующей недели?
Двое?
Один?
Трое?
Все. И я видел, как умирает каждый.
Когда умер последний, шестой, я вышел из больницы и сел на ступеньки у входа. Я был более чем подавлен. Я был поражён, можно сказать, впал в шоковое состояние от того,что пришлось увидеть. Мне было очень плохо.
Я не мог себе представить, каким образом выдержу это на протяжении всей жизни, ежедневно видя смерть стольких детей, просто не мог. Конечно, педиатр не обязательно должен работать в онкологической детской больнице. (Стоит заметить, что благодаря достижениям последних лет некоторые виды детских онкологических заболеваний, например лейкемия, стали поддаваться лечению, в том числе и в Университете Дьюка. Он был и по сей день остаётся одной из лучших педиатрических клиник в мире.)
«Да что же со мной не так?» — думал я, сидя на ступеньках университетской больницы.
«Я врач и не могу справится со смертью? То есть из меня получится никудышный доктор, какую бы специальность я не выбрал?»
Печально, но тогда, как и теперь, молодых врачей в детских онкологических больницах не хватало. Но мне не достало храбрости пополнить их ряды.
Сидя на ступеньках и переживая в одиночестве, я не становился неудачником и никаких неудач в медицине это не предрекало. По-моему, я это тогда понял. Но меня подавляло, что во мне недостаёт чего-то, необходимого врачу, именно такому, каким я надеялся стать.
Автор КЭП ЛИСЕСН

P.S. Большая часть людей сталкивается со смертью родных, близких, знакомых. К такому исходу жизни привыкнуть нелегко, вдвойне тяжело, когда вкладываешь в пациента всё возможное и, тем не менее, пациент умирает. Не зря говорят, у каждого из врачей своё кладбище.

Чем больше операций я проводил как врач или ассистент, тем сильнее утверждался в решении стать пластическим хирургом. И хотя моего отца обрадовало моё стремление быть врачом, он радовался куда меньше, узнав о желании стать хирургом, и ещё меньше — когда я заговорил о пластической хирургии (хотя со временем он принял это моё решение). Пластическая хирургия ставила передо мной такие интеллектуальные задачи, какие не могла поставить ни одна другая область, — здесь требовалось планировать, проявлять внимание к деталям, а полем для работы являлось всё тело, а не отдельный орган. Это молодая хирургическая дисциплина, где ещё вполне можно сделать открытия. Пациенты выздоравливают. Они не умирают. Меня интересовала проблема красоты. Я хотел помогать людям, делать их жизнь ярче. На тот момент я уже достаточно хорошо себя знал, чтобы понять, что я не обладаю качествами, необходимыми, например, кардиохирургу.
Моё обучение в Университете Дьюка закончилось, доктор Сэбистон — мой учитель, самый лучший учитель, какого я когда-либо знал, — предложим мне остаться у них ординатором. Я много всего постиг в Университете Дьюка, но вежливо отказался. Меня уже приняли хирургом-ординатором в Стэндфорд, на программу повышения квалификации. Я дорожил предложением доктора как предпоследним комплиментом, который только мог заслужить.
Я говорю «предпоследним», потому что последний комплимент он сделал мне позже, когда на пороге моего офиса на Парк-авеню появилась женщина, чтобы проконсультироваться по поводу подтяжки лица. Когда я спросил, откуда она обо мне узнала, посетительница сказала, что её давний знакомый доктор Дэвид Сибистон из Дарема, назвал меня лучшим.
Покинув Северную Каролину, я утопил педаль газа в пол, превышая допустимую скорость в каждом штате, который пересекал, чтобы как можно скорее добраться до Калифорнии и стать наконец хирургом.
Автор КЭП ЛИСЕСН.

P.S. К сожалению и в пластической хирургии случаются трагедии, врача и пациента могут ждать неудачи, поскольку любое вмешательство — это всегда риск.

ПОВСЮДУ КРОВЬ

Двадцатого июня восьмидесятого года я окончил медицинскую школу. А два часа спустя уже мчался на Запад, набив пожитками свой синий «ниссан». Поездка заняла шестьдесят часов. Я спал в машине. Проехав полстраны на пути к самой престижной из хирургических программ в мире , я думал:
«Мне страшно.
Не знаю, получится ли у меня. Или я всё завалю? Вдруг я кого-нибудь убью?»
В хирургической регистратуре я намекнул — впрочем это скорее походило на мольбу,- чтобы меня не ставили сразу в кардиологическое отделение. Как насчёт урологии? Хм, нет ночных вызовов. Лёгкий старт. Только, пожалуйста, не в кардиологию. Не хочу с неё начинать. Через кардиологию всё равно придётся пройти в моём цикле, я это знал, так было со всеми хирургами-ординаторами, но отделение пользовалось ужасной славой — много работы, большие физические и психические нагрузки, самая трудная часть практики. Я надеялся выкроить время, чтобы пообвыкнуть, начать с чего-то менее обременительного.
Вывесили расписание всех первичных практик.
Лисесен, Кэп: кардиология.
Одна дверь закрывается. Другая открывается.
Итак, у меня не будет передышки. Но именно в кардиологии я и научился быть хирургом, и, подозреваю, именно так происходило и со всеми прочими. Первый месяц был самым интенсивным, самым изматывающим и страшным в моей жизни, именно тогда мне больше всего пришлось доказывать себе и окружающим, чего я стою на самом деле. Я начал, чувствуя себя абсолютным идиотом. И совершенно ничего не зная. Но прежде чем испугаться окончательно, вспомнил курс, которому научился в Университете Дьюка.
«Разберись в проблеме. Обдумай её».

И тогда произошла интересная вещь: мне понравилось в кардиологии. Очень. Поначалу испугавшись, теперь я обнаружил- работа вдохновляет меня, а мои наставники-хирурги настолько приятные и преданные своему делу люди, что я даже мог бы стать кардиохирургом. Я трудился в первоклассной команде: некоторые из её членов являлись ведущими специалистами нескольких клиник по всей стране. Никто не вдохновлял и не поражал своим мастерством до такой степени, как Норман Шамуэй. В свой первый день — в субботу двадцать восьмого июня — я явился в половине седьмого утра на инструктаж в своём белом халате. Когда я шёл по коридору, доктор Шамуэй догнал меня и сделал то, чего никто никогда до него не делал.
Он назвал меня «доктор Лисесн».
На инструктаже нам, новичкам, несколько раз напомнили, что, если у нас возникнут какие-нибудь вопросы или трудности, мы можем обращаться за помощью. Это был самый главный урок за день.В остальном всё прошло нормально, даже спокойно. Я ушёл из больницы в шесть вечера.
«А всё не так уж и плохо, — подумал я. — Может в кардиологии не столь и тяжело».

На второй день мне дали задание. Пациент — юрист из Одена Юта, которому на следующий день назначили внутрисердечное шунтирование, — пришёл на предоперационный осмотр, и доктор Шамуэй, занятый другими пациентами, велел мне подготовить мистера Дженсена — взять историю болезни и провести смотр (измерить давление, проверить сердце, лёгкие и так далее). Но как только я вошёл в смотровую и объяснил мистеру Джексену свою миссию, он посмотрел на меня с отвращением. Поняв, что я ещё совсем зелёный, он настоял, чтобы позвали доктора Шамуэя.
Я повиновался, нашёл доктора и привёл его в смотровую.
— Доктор Шамуэй, — сказал мистер Дженсен, — я не позволю какому-то пацану осматривать себя.
Я покорно открыл дверь и хотел было убраться, как вдруг ощутил твёрдую руку доктора Шамуэя себя на плече:
— Останься, парень, — пробурчал он. Позже выяснилось, что это его манера разговаривать и в операционной, и за её пределами.
Доктор Шамуэй повернулся к пациенту:
— Мистер Дженсен, доктор Лисесн — мой ассистент. Если вы не позволите ему провести осмотр, я не смогу вас оперировать. Так что или он вас осмотрит, или можете идти на все четыре стороны из этой больницы, вам понятно?
— Хорошо, — сказал мистер Дженсен.
— Вот и замечательно, — пробурчал Шамуэй и похлопал меня по плечу. — Итак, доктор Лисесн вас осмотрит и мы с вами увидимся завтра на столе.
— Хорошо, — снова сказал мистер Дженсен, покорно кивая.
Автор КЭП ЛИСЕСН

P.S. В самом деле, когда занимаешься с ординаторами, пациенты нередко возражают, чтобы манипуляции проводили ординаторы (что не навредит больному), и приходится объяснять, что все начинают врачевание под началом старших, иначе практической стороной работы не овладеть. Дело в том, что начинающий сам боится и всё делает очень осторожно.

ПОВСЮДУ КРОВЬ

В хирургии, особенно в кардиохирургии, нет такого понятия — «постепенно разгоняться». Ты начинаешь с самых высоких оборотов — с разгона утапливаешь педаль газа в пол и мчишься на всех парах. Именно так и случилось со мной на моей первой операции в Стэнфорде.
Я работал под началом доктора Шамуэя и Алекса, его ординатора. Одному банкиру проводили внутрисердечное шунтирование. Это очень серьёзная операция: блокируются жизненно важные сосуды, связанные с сердцем, человек умрёт, если её не сделать.
Сам шунт — «замена» блокированного сосуда , взятая из какого-нибудь места того же человека (в том случае из ноги) — пришивается с другой стороны сердца, таким образом позволяя обойти блокаду.
Мне было поручено сделать разрез на ноге, начав от внутренней стороны бедра и до лодыжки. Чтобы освободить вену, которая была нам нужна, — сафенную, похожую на ветку с отростками, — Алекс обрезал её со всех сторон, затем перевязал все отростки, ведущие к ней (они называются перфораторами). Таким образом кровотечение остановилось. Сафенная вена отлично подходит для шунта: она длинная, сплошная и способна растягиваться.
Пока доктор Шамуэй накладывал швы на аорту, чтобы ввести трубку, я начал свою скромную работу — принялся зашивать кожу на ноге. Алекс украдкой посмотрел на меня. Ординатор последнего года, он был куда опытнее.
— Доктор Шамуэй, — как бы между прочим сказал старший ординатор, — он ему так ногу изуродует.
— Мы займёмся ею позже, — буркнул доктор Шамуэй. — Ребята из Университета Дьюка тугодумы, — подколол он.
Хирургический юмор. Всё шло отлично.

Доктор Шамуэй приподнял сердце пациента, чтобы добраться до левой передней нисходящей артерии. Продолжая зашивать, я услышал, как Алекс воскликнул:
— Твою мать!
Я поднял глаза. Алекс, которым я восхищался за его сдержанность, застыл. Его лицо побелело как мел, а глаза под маской расширились. Я посмотрел в том же направлении, чтобы узнать, в чём дело.
Наверное, у пациента из груди хлынула кровь. Настоящий кровавый гейзер.
В сердце образовался разрыв. Задняя стенка отошла, когда доктор Шамуэй осторожно поднял его, чтобы наложить шов.
Пациент истекал кровью, умирая у нас на глазах. Я окаменел.
— Что делать, шеф? — прохрипел Алекс.
— Алекс, — сказал доктор Шамуэй, не опуская рук, это испытание для настоящих мужчин.
Кровь была на полу операционной. Насквозь пропитала хирургические салфетки, которыми обложили грудь пациента. Банкир впал в кому.
Доктор Шамуэй приказал немедленно подключить пациента к аппарату искусственного кровообращения, пропуская обычные подготовительные шаги (проверку давления в насосе и готовность ассистента — операционный ассистент работал с доктором Шамуэем несколько лет и, наверное, знал работу доктора, может быть, даже лучше, чем он сам. Доктору Шамуэю пришлось допустить, что всё в порядке.

-Качай, — сказал он.
Насос аппарата искусственного кровообращения зажужжал. Кровотечение становилось.
Теперь кровь во внешние сосуды сердца перекачивала машина, но количество, которое требовалось восполнить было просто невероятным.
К тому же сердце всё ещё оставалось повреждено. Если не восстановить его как можно быстрее, пациент не покинет стола живым.
Доктор Шамуэй потребовал проленовую нить. Ассистент уже протягивал нужную нить врачу. Доктор Шамуэй, самый уравновешенный хирург, которого я когда-либо встречал, начал проворно зашивать порвавшееся сердце двумя проленовыми нитями. Его пальцы бегали как челноки ткацкой машины — туда-сюда, туда-сюда, спокойно нанося стежок за стежком, перерезая нити. Его сосредоточенность и умение были просто невообразимы. Мы с Алексом стояли как каменные. А пальцы доктора Шамуэя не переставали двигаться.
Наконец они остановились и Шамуэй гаркнул:
— Вену!
Доктор Шамуэй взял поданную вену, обрезал её до нужной длины и провёл трёхсосудистое шунтирование.
Когда его работа была сделана, пришло время отключать пациента от аппарата и запускать сердце. Доктор потребовал калий, медикаменты и дефибриллятор и велел нам отойти — иначе нас поразит ток. Он приложил электроды прямо к сердцу.
Бум!
Бу-бум. Бу-бум.Бу-бум.
И сердце банкира снова застучало.
Выражение лица доктора Шамуэя не изменилось.

— Кто у нас дальше? — спросил он, выходя из комнаты.
Алик отмёрз. Он продолжал заниматься кардиохирургией и стал одним из лучших кардиохирургов Юга.
Неделю спустя двери Стэндфордской университетской больницы открылись, и банкир — с веной из ноги, соединявшей теперь его проксимальную коронарную артерию с основанием сердца, — вышел на калифорнийское солнце.
Вот такой была моя первая операция в качестве ординатора.

Что самое важное в жизни?
Спасать людей от смерти. Но ведь люди постоянно умирают.Старики, молодые. Подростки, беременные женщины. В этом нет никакой справедливости, никакой системы оценок, ничего хорошего и ничего плохого. Просто люди умирают. Плохие гены, злая судьба. Что с этим поделаешь? Разве можно привыкнуть к тому, что гибнет так много детей? Кому-нибудь это удалось? Тебя воспитывали в англиканской вере, ты посещал воскресную школу, ходил в церковь. Ты не знаешь во что веришь. Читаешь Библию, Тору, Коран, Бхагавадгиту.
Люди постоянно умирают.
Когда видишь смерть день за днём, приходится смотреть на неё позитивно. Да, мы помогаем людям. И это замечательно. Спасапешь их от скорой смерти. Спасаешь от жизни с болезнями, от несчастной жизни. Хорошо.
А как же ты сам? Почему в безвыходном положении ощущаешь отчаяние?
Тогда ты вырабатываешь здоровое отношение к жизни: каждый день неповторим. Ты понимаешь, что это может быть твой последний день.
Добро пожаловать в жизнь ординатора-кардиохирурга.

МЕРЗКИЕ ХИРУРГИ, МАЛО СНА И ДРУГИЕ МИФЫ

В Стенфорде, как и во время обучения по всем остальным хирургическим программам, я в основном учился и занимался реконструктивной хирургией, а не косметологической хирургией — хирургией кисти, головы, реконструкцией шеи, восстановлением после ортопедической операции, когда требовалось скрыть обнажившийся имплантант. Конечно, позже я узнал в деталях и косметологическую хирургию; но не ждал, что пойму пространственное измерение, взаимосвязи в трёхмерном изображении, толщину кожи и анатомические плоскости, пока не переделаю столько операций, что собьюсь со счёта.
Но в общем и целом именно будучи ординатором я понял, что требуется хорошему хирургу.
Наблюдая за великими врачами и работая с ними, я перенимал их общие черты. Они были решительны.(За дверями операционной хирурги часто задумчивы, даже мнительны; а в операционной они тверды в поступках.) Если возникала проблема, не было никаких колебаний. Ты и глазом моргнуть не успевал, как они уже работали над решением или предпринимали новый подход. Их руки всегда в движении. Они знают все процедуры вдоль и поперёк и имеют великолепные технические навыки, но — что не менее важно — обладают ещё и изворотливостью, изобретательностью ума, благодаря которым могут взглянуть на вещи под иным углом. Словно великие игроки в шахматы, самые опытные из низ планируют свои действия на несколько ходов вперёд.
Автор КЭП ЛИСЕСН

P.S.  К. Лисесн прав, говоря об особенностях косметологической хирургии. Должно быть прекрасное видение пространственных взаимоотношений и взаимосвязи в трёхмерном изображении. Хотя, по большому счёту, операции на ухе (и не только) тоже требуют не только превосходного знания анатомии, но и чёткого понимания взаимоотношений анатомических структур, умения приспособиться и принять единственно правильное решение в случае анатомических особенностей, выявленных в ходе хирургического вмешательства.

Быть уверенным для меня означает отдавать себе отчёт в том, что я вложил в работу, что знаю свои возможности и их границы, считаю медицину и наукой, и искусством и сделал всё возможное, чтобы защитить пациента и себя от каких бы то ни было непредсказуемых последствий.
Ещё я видел хирургов, которые не должны быть хирургами. Они медлительны, не подготовлены. Зачастую ведут себя слишком дерзко. (В отличие от нас они не боятся, что что-то может пойти не так.) А когда ты думаешь, будто всё знаешь, то перестаёшь учиться. Или халявишь. Один известный мне лицемерный хирург-выскочка, заведующий хирургией, не считал, что должен находиться в операционной во время герниопластики — обычной, как правило, несложной операции. Он пил кофе у себя в офисе, пока его тринадцатилетнему пациенту делали анестезию. Анестезиолог, находившийся в операционной один, упустил интубационную трубку. Вставляя эндотрахеальную трубку (для дыхания), анестезиолог не мог видеть, что конкретно происходит. Произошёл гортанный спазм, уровень кислорода у пациента упал, вызвав тем самым катастрофическую цепочку событий, которая привела к остановке сердца мальчика и смерти. Если бы хирург был в это время в операционной, он мог бы быстро произвести экстренную тархеотомию — то, чему учат всех дипломированных хирургов в первый год ординатуры.
Автор КЭП ЛИСЕСН

P.S. Не знаю как там, у нас в хирургии любой специальности есть правило: анестезиолог никогда не начнёт анестезию в отсутствии хирурга. Кроме того, работать анестезиологу без сестры анестезистки не принято, поскольку без вводного наркоза ввести интубационную трубку невозможно, либо проводится местная анестезия гортани.
Ординаторы оториноларингологи в условиях ОКБ №2 Тюмени действительно ежедневно осваивают трахеостомию.
Герниопластика — операция по поводу грыжи.

С другой стороны, внимательный доктор прекрасно знает своё дело, но понимает и границы своих возможностей, постоянно учится и стремится расширить круг способов лечения (и скорее всего такой врач будет лечить вас самих, а не ваши симптомы). Потому что внимательный специалист лучше готовится, скорее всего найдёт ошибки в работе ещё до того, как они появятся, и таким образом избежит их. Как ни парадоксально, но именно скромного доктора, знающего свои типичные ошибки, в конце концов сочтут самым умелым и благодарные пациенты, и коллеги, в отличие от врачей, излучающих самоуверенность.
Вот несколько мифов о хирургах и медиках, которые я проанализировал, пытаясь понять, правда это или нет.
Хирурги эмоционально закрыты, порой до безобразия.
В основном ложь — за исключением хирургов, которые специализируются на раковых заболеваниях и известны своей холодностью, но не потому, что они мизантропы, просто слишком часто сталкиваются со смертью. В нашей среде обычно считается, что хирурги-урологи — самые приятные среди хирургов, а кардиохирурги — самые впечатлительные. Пластических хирургов часто называют «сказочными» — поскольку наша специализация связана с красотой и по большей части носит необязательный характер, здесь нет угрозы жизни. Мы, скорее, художники. И по моим наблюдениям, именно в среде пластических хирургов больше всего геев.

Хирурги, а особенно пластические, работают только ради денег.
Конечно, такие есть, но не большинство. Нельзя же считать, что всё в жизни делается только ради денег. Вот, например, Д. Байкер, известный нью-йоркский пластический хирург, сейчас, в свои шестьдесят с небольшим, работает даже интенсивнее, чем в молодости. Мы видимся с ним , когда направляемся в ближайший «Старбакс» в половине седьмого утра в субботу — уже после встречи с нашими пациентами.

Чем лучше офис, тем лучше врач, — ведь это значит, что он много практикует.
Пластические хирурги зачастую превращают свои офисы и комнату ожидания в настоящие дворцы (с внушительными аквариумами, цветочными коллекциями), считая, что это отвечает ожиданиям их богатых клиентов. Доктор Д. Мюррей, блестящий хирург и единственный врач — обладатель Нобелевской премии в области медицины, обставил свой скромный офис простыми скамейками.

Если хирург делает много операций в день, значит, это хороший хирург.
Количество не всегда говорит о качестве. Существует тонкая грань между быстротой и поспешностью, с одной стороны и истинным пониманием операции — с другой. Когда хирургу требуется больше времени чем надо, чтобы завершить стандартную операцию, наверное, это говорит о его неподготовленности или неуверенности в себе. Я слышал, как две женщины хвастались, что их хирург делал подтяжку лица целых семь с половиной часов, подразумевая особую внимательность и тщательность. Я бы сказал, что это свидетельство некомпетентности. Лучшие пластические хирурги поспешают медленно.

Количество опубликованных работ или титулов (например, глава департамента, президент медицинского сообщества) говорит о том, что это хороший врач.
Не обязательно. На самом деле здесь может быть обратная взаимосвязанность. Я встречал несколько хирургов, которые опубликовали такое количество работ, что забросили хирургическую практику. Я бы к такому врачу идти не рекомендовал.

Хорошие врачи много знают.
И нет и да. То есть мы, конечно, знаем много — но только об очень и очень малом, причём лишь в своей узкой области, которая со временем всё больше и больше сужается, и вот почему. Во-первых, врачи стареют и приобретают всё больший опыт; во-вторых, медицина становится всё более специализированной. Я узнал очень много о лицевой хирургии, миллиметр за миллиметром, но очень мало о хирургии рук, а этому меня, как и всех пластических хирургов, тоже учили.

Ординаторы (интерны и вообще студенты-медики) так мало спят, что это плохо влияет на их способности и особенно аналитические.
Миф не то, что они недосыпают, а то, что из-за этого плохо работают. Люди раздувают из мухи слона. Естественно, если ты устал, твой мыслительный процесс замедляется, но ты это возмещаешь. Работая в в больнице, ты со всем справляешься. Я никогда ничего не проваливал только из-за того, что устал, и Бог свидетель — и даже оперировал, будучи уставшим ординатором. Ты в состоянии понять, когда совсем истощён. Больница учит ординаторов, что при малейшей неуверенности нужно обращаться за помощью. Или откладывать процедуру. Эта идея вдалбливалась мне в голову годами, поэтому теперь, занимаясь частной практикой, я переношу операцию, если работаю весь день и чувствую себя нехорошо или тревожно. И пациенты меня понимают. Иногда приходится оперировать и оставаться в тонусе по пять, семь, десять, а иногда и шестнадцать часов к ряду. Ты так концентрируешься на пациенте и поставленной задаче, что тело и разум превозмогают усталость.
Вот лишь несколько уроков, которым научила меня медицина.

Тогда для меня ни общественная, ни личная жизнь не имели никакого значения. Я был зациклен на своём обучении. Впитывал всё, что только мог почерпнуть у великолепных хирургов, окружавших меня.
Я ассистировал одному из моих наставников по пластической хирургии на подтяжке лица, и после операции он снял перчатки и поделился со мной одним из забавных маленьких секретов косметических процедур.
— Самое смешное, Кэп, — сказал он,- что, набив руку на таких операциях, ты начинаешь думать, будто наша деятельность — это «антидарвинизм». Мы изменяем внешность людей, естественное проявление их генов. Благодаря этому люди выглядят слишком хорошо и скоро забывают, что это не их истинный облик. Потом такая пациентка выходит замуж, рожает ребёнка — и тот неожиданно оказывается страшненьким. Огромные глаза, смешной нос, большие уши. Казалось, он наслаждался предвкушением, что пациентка станет такой вот мамашей.
— Мы не можем изменить их изнутри, Кэп, — добавил он.

Я занимался кардихирургией в больнице ведомства по делам ветеранов. В то утро я был на ногах с шести часов утра, на практике с семи и сделал три операции на открытом сердце. В половине седьмого вечера я шёл по отделению кардиологического блока интенсивной терапии в своём белом халате, прикрывавшем забрызганные кровью брюки и рубашку, со стетоскопом, болтающимся сбоку. Я поправлял катетеры и капельницы, регулировал дозу лекарств для своих пациентов. Пять кроватей с каждой стороны, всего десять серьёзно больных людей, надеявшихся выбраться из этой зелёной палаты живыми; их родственники в комнате ожидания или где-то в городе или стране молятся, чтобы их любимые поправились.
Как и в большинстве кардиореанимационных отделений, здесь беспрестанно пищали аппараты искусственной вентиляции лёгких, работали капельницы, машины «ИВАКС», аппараты ЭКГ постоянно измеряли активность ненадёжных сердец здешних обитателей. Когда попадаешь в такое место, даже если постоянно крутишься где-то рядом, в твоём мозгу возникает мысль — иногда отчётливо, иногда нет: «Слава Богу, что я не на их месте».
Автор КЭП ЛИСЕСН.

P.S. Говоря о крайне напряжённой интенсивности нагрузки, Лисесн абсолютно прав. Такие нагрузки, в частности, испытывают и врачи, и средний персонал такой клиники, как ОКБ №2 Тюмени. Большая многопрофильная клиника, оказывающая круглосуточно экстренную помощь населению города и области, всегда работает в наряжённом ритме.

НЬЮ-ЙОРКСКАЯ ПРАКТИКА

После трёх волнующих, изматывающих, сумасшедших лет в Стенфорде я отправился на восток Штатов, чтобы поработать в другой ординатуре, которая специализировалась на пластической хирургии, в Корнелле и Нью-Йоркском госпитале, известном на весь мир. В Северной Каролине я выучился на врача, в Калифорнии — на хирурга. В Нью-Йорке я должен был стать пластическим хирургом.
В Нью-Йоркском госпитале я узнал многое — например, различные виды подтяжки лица, ринопластику, способы удаления ожогов. В онкологическом центре «Слоан -Кеттеринг», где проходил одну из своих последних практик, я занимался реконструктивной хирургией на онкологических больных. Когда работаешь с такими пациентами, то цели совсем другие, чем в косметологической хирургии. Тебя не волнуют шрамы. Ты исправляешь большие дефекты и закрываешь дыры в груди. Ты доволен уже тем, что пациент покидает больницу живым.
Ещё я узнал, кто есть кто в медицинских кругах Нью-Йорка, кого можно считать профессионалом своего дела.
К концу двухгодичного практического курса пластической хирургии в Корнелле у меня было две возможности: либо остаться учеником опытного пластического хирурга (если бы мне удалось добыть такую работу), либо отправится в самостоятельное плавание. Я выбрал второе.

Одной из самых больших трудностей было то,что я не умел себя подать. Я не знал, как сообщить о собственной практике. (Современные хирурги постоянно где-нибудь себя рекламируют — в журнале»Нью-Йорк», в «Тексис манфли», «Эл-эй конфиденшл», по телевизору, по радио.) Я был уверен, что могу делать хорошие операции. Но как мне найти пациентов, чтобы оперировать? Чтобы наконец осилить собственную практику на Парк-авеню?
Я был на мели, в Нью-Йорке меня никто не знал, я оставался пластическим хирургом без практики. У меня не было клиентов. Меня не замечали.
Я знал, что если буду постоянно работать и устойчиво держаться курса, то всё получится, но на сей раз действительно откусил больше, чем мог проглотить.

Несколько лет спустя, после того как я обзавёлся многочисленными друзьями и клиентами, я начал время от времени позволять себе трёхдневные отпуска. Раз в два-три месяца в пятницу я садился на самолёт «Дельта эйр-лайнз», из аэропорта Кеннеди летел в аэропорт Ататюрка в Стамбуле, нанимал такси до гостиницы «Свисс», принимал душ, завтракал, потом до восьми общался с пациентами, развлекался с друзьями на ужине с видом на Босфор — волшебный пролив, разделяющий город на две части, а материк на Европу и Азию, — иногда шёл в клуб и пил кофе до полуночи, потом отсыпался, снова встречался с пациентами на следующий день, а в субботу вечером снова возвращался в Нью-Йорк.

ДОМОЙ ВОЗВРАТА НЕТ

Больше всего в восемьдесят шестом году меня беспокоило то, что цель, которую я поставил перед собой — открыть частную практику в Нью-Йорке, — оставалась недостижимой. Это было мне не по карману. И связей не хватало. Связей именно в среде нужных людей.
К счастью, было место, куда я мог позволить себе приехать, где имел много связей, и именно с нужными людьми — в общем место, в котором я мог бы реализовать свою мечту о частной практике.
Гросс-Пойнт, Мичиган.
Страх практиковать в Нью-Йорке погнал меня домой. Но, покидая город, я совсем не считал этот шаг бегством. Знал, что однажды вернусь.
Родители обрадовались, когда я приехал: меня не было почти семнадцать лет, с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать. И не требовалось искать нору для практики: я разделил офис своего отца на Мак-авеню в Гросс-Пойнте. Через десять дней я окунулся по уши в работу, по большей части благодаря тому, что имя моего отца пользовалось всеобщим уважением в городе. Я вторгся на территорию других, хотя и немногочисленных, пластических хирургов, и они совсем не обрадовались такому повороту событий. И это плохо: ведь когда ты практикуешь, так или иначе возникает конкуренция — возможно по отношению к необязательной хирургии, когда человек может не торопиться и выбрать того врача, который ему больше по душе, это справедливо даже в большей степени. Я обзаведусь множеством клиентов из среднего класса и рабочих Детройта. У меня будет обширная практика. Заручиться поддержкой больниц окажется совсем не сложно. Не повредит и моё первоклассное образование. (Может я и не был прирождённым пиарщиком и не умел расхваливать себя, зато знал, что медицинская школа Университета Дьюка, хирургическая ординатура в Стэнфорде и ординатура по пластической хирургии в Корнелле и Нью-Йоркском госпитале дорогого стоят.)
«И работа закипит», — думал я.

Возвращение в Мичиган оказалось провалом. Уже через несколько недель я понял, что Томас Вулф прав: домой возврата нет. Мне нравилось быть рядом с родителями, но я слишком долго отсутствовал. Я изменился. Повидал мир. Вместо умиротворения, оказавшись дома, я почувствовал тревогу. Мне недоставало большой нью-йоркской жизни.
В конце августа, через два месяца после начала моей мичиганской практики, я оставил офис моего отца на Мак-авеню. Пластические хирурги района, наверное, ликовали, видя, что я уезжаю. Много лет спустя один из них подошёл ко мне на вечеринке. «Если бы мог, то купил бы тебе билет», — сказал он. Я улетел назад, на Восток, чтобы попробовать снова, несмотря ни на что.
Вернувшись в Нью-Йорк, я не собирался сдаваться, хоть и был на мели, как и в начале лета. За мной сохранилось место в офисе.
Я продолжал работать в отделении «Скорой помощи» ради того, чтобы получить рекомендации. Арендовал офис в округе Вестчестер, к северу от города, и наладил связи с больницей неподалёку, расширяя свою базу; было глупо полагаться исключительно на богатых жителей Манхэттена.
Я продолжал работу. Почти всё время я занимался реконструктивной хирургией, что, в общем, типично для начинающего хирурга. Иногда убирал небольшой рак кожи.
Наконец ко мне на косметическую операцию пришла первая пациентка.

Клара Ли, милая женщина лет пятидесяти, появилась в моём офисе, сказала, что я оперировал подругу её дочери, и спросила, делаю ли я подтяжку лица.
Я с готовностью ответил: «Да».
Когда пришло время платить, она достала коричневую бумажную сумку, извлекла оттуда кипу двадцатидолларовых купюр и стала отсчитывать нужную сумму.
Через 2 года ко мне пришли два агента ФБР, мужчина и женщина, и спросили, знаю ли я Клару Ли.
-Да, -сказал я.
-Что вы ей делали? — поинтересовался мужчина, пока женщина вынюхивала что-то в комнате.
-Провёл процедуру, — ответил я.
-Подтяжку лица?
-Да.
-У вас есть её фотографии до и после операции?
-Вообще-то нет. Она не хотела, чтобы я фотографировал её после операции.
Мужчина кивнул. Женщина изучала мои дипломы, развешанные на стене.
-А к чему эти вопросы? — полюбопытствовал я.
-Клара Ли была заведующей отделением «Ситибанка», присвоила два миллиона долларов и сбежала в Южную Африку. Мы пытаемся обнаружить следы её местонахождения.
Удивлённый до крайности, я кивнул, и агенты вскоре ушли.
Наверное, минуту спустя, в мою дверь постучали, и вошла женщина-агент. На вид ей было лет тридцать пять.
-А вы грудные имплантаты вставляете?- шёпотом спросила она.

Всё мало-помалу стало устаканиваться. Я провёл липосакцию рук общительной шестидесятичетырёхлетней женщине, которая снова обратилась ко мне после удачной липосакции жировых мешков (на ногах и животе). Она сказала, что ей нравится ходить в бары и она любит мужчин, но не может спасть с ними из-за своего живота. Через несколько месяцев женщина вернулась и указала на свои бёдра и живот:
-Вы только посмотрите, какая я худая! — Она рассказала, что её интимная жизнь стала гораздо лучше. — Мужчины по-другому на меня смотрят.
Я провёл подтяжку лица пациенту без общего наркоза, что случается нечасто. (Использовал только местную анестезию.) На этом настоял он сам: этот актёр, будучи членом общества анонимных алкоголиков, посчитал, что, если я не сделаю общий наркоз, он не нарушит клятву, отказаться от алкоголя. Было странным встречать его взгляд во время процедуры, а тем более разговаривать с ним.
Операционная — самое любимое место хирургов на свете.Там всё под моим полным контролем. Как говорил кто-то в Стэнфорде, у хирурга есть три страсти: операционная, пациенты и секс.
Поглощённый работой, я поднял голову и обнаружил, что в Нью-Йорк пришла весна, зацвели деревья. Я получал всё больше рекомендаций. Моя мечта стать хирургом казалась теперь не такой уж эфемерной. Мне было тридцать три.

МОДЕЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ

Благодаря тому, что у меня появилось больше пациентов, и ещё школьным и институтским друзьям, которые работали и жили в Нью-Йорке, я начал заводить новые знакомства в этом городе. Хотя мне пришлось умерить своё рвение, потому что врач может вести активную социальную жизнь только вечером, особенно молодой, поглощённый успехом и каждую секунду думающий о пластической хирургии. А вечер в Нью-Йорке, естественно, начинается ночью, каждой ночью. Но я не могу засиживаться допоздна накануне операции, не могу много пить, и уж конечно, никаких сигарет и наркотиков (к последним я никогда не чувствовал тяги; просто не понимаю, зачем нужно то, из-за чего теряешь контроль?). Хотя по выходным я делал попытки выбраться куда-нибудь. По мне, нет ничего лучшего, чем сидеть в центре города. Это интересные, умные и амбициозные люди собирались вместе, потому что были молоды, одиноки и бедны. (Некоторые достоинства, говорю как пластический хирург, присущи только молодости — от эластичности кожи до способности легко переносить недосып). Мы все старались угадать, что нас ждёт. Нам повезёт, и мы окажемся среди тех счастливчиков, которым в Нью-Йорке улыбнётся слава? Или в какой-то момент придётся поджать хвост и признать своё поражение?

В те времена, чтобы иметь практику по косметической хирургии, нужно было обретаться в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе. Я не мог просто отправиться куда-то с бухты-барахты и начать практиковать. Если бы Нью-Йорк пнул меня ногой под зад, то я, наверное, вернулся бы в Сан-Франциско, а может, попытал бы счастья в Городе Ангелов. Уж там-то, конечно требовалось хирургическое улучшение лица и тела.
Я хотел погрузиться в мир культуры Нью-Йорка, чтобы ощутить дух товарищества. Но был болваном, хотя и — благодаря своему медицинскому образованию — дисциплинированным. Помню, как однажды отправился в клуб, чтобы посмотреть выступление молодой певицы по имени Мадонна и… ушёл после третьей песни — на половину восьмого у меня была запланирована подтяжка лба. Для меня — как и для большинства врачей, а особенно хирургов — вечеринка не то же самое, что для юристов или менеджеров инвестиционных банков. Я стоял поодаль и наблюдал, как эта контркультура кипит вокруг меня. И всё же мне нравились вечеринки и ночная жизнь, отчасти потому, что они представляли собой разительный контраст с моей каждодневной жизнью. Строгий распорядок дня, совершенная разбитость вечером — хотя моё представление об «абсолютной разбитости» по нью-йоркским меркам вряд ли можно назвать полным.

Моя активная общественная жизнь становилась выгодной с профессиональной точки зрения. В одном из модельных агенств я познакомился с менеджером, который направил ко мне свою модель. Поначалу мне было трудно поверить, что такое огромное количество моделей — и даже топ-моделей — проходили пластические операции. В основном они обращались за липосакцией ягодиц и внешней стороны бёдер, иногда вставляли грудные имплантаты. Также я делал им биопсию родинок и липом. В то время липосакция была самой распространённой поцедурой, которую я проводил моделям; она и сегодня осталась одной из самых распространённых, а также я вставляю скуловые имплантаты, увеличиваю губы, делаю ринопластику. Фактически все модели используют инъекции либо ботокса, либо рестилана. И хотя я тогда делал увеличение груди, в то время это ещё не было эстетическим требованием в отличие от сегодняшней ситуации, когда модель без грудных имплантатов считают чуть ли не первооткрывателем.
Но не у всех моделей красота рукотворная. Например, Изабелла Росселлини не отличается классической красотой, но она фотогенична. У большинства моделей есть какая-то асимметрия — например, Лорен Хаттон со своей знаменитой щербинкой между передними зубами. (Ещё я вспомнил о родинке Синди Кроуфорд и о том, как бы хотел удалить её; я понимаю, что благодаря ей она сделала свою карьеру, но не вижу в этой родинке ничего привлекательного.) Жизель Бундхен, наверное, ближе всех к эталону, но даже у неё есть недостаток — тяжёлые верхние веки.

Я делал увеличение груди и множественную липосакцию одной из начинающих моделей; три недели спустя позвонил её антрепренёр и сказал, что она выглядит просто сногсшибательно.
Ко мне также обращались две известные фотомодели — у каждой была горбинка на носу. После операции их профессиональные возможности расширились, теперь они могли работать и на показах.
Одна невзрачная двадцатилетняя девушка пришла ко мне за ринопластикой и липосакцией шеи, сказав, что хочет сделать карьеру в модельном бизнесе.
Как ни странно, модели куда дружелюбнее и умнее, чем можно подумать. Я намеревался даже пригласить какую-нибудь из них на свидание, но, как прфессионал, не мог этого сделать. Да и не вышло бы ничего. Наш стиль жизни — график работы и обязанности — не совпадет.
Однажды утром в пятницу мне пришлось как следует потрудиться с моделью — хотя процедура требовалась несложная.
— Звонит Франческо Скавулло, — сказала моя секретарша.
Фотограф с мировой известностью, сделавший себе имя на характерных снимках для обложки «Космополитан», работал с датской моделью для каталога «Тайна Виктории». Она должна была сниматься в стринг-бикини, и Франческо смущал небольшой жирок на бёдрах, из-за которого кажется, будто стринги врезаются в кожу. Конечно же я понял о чём он говорит: пластические хирурги, модные фотографы и модели видят такие недостатки, которых остальные не замечают. Автор Кэп Лисесн.
P.S. На протяжении нескольких лет я не могу отделаться от мысли о том, что стандарты и требования в модельном бизнесе как-то стирают индивидуальность самой персоны. Чего стоит макияж, делающий большинство одинаково безликими. И если уж Мэрлин Монро по сегодняшним меркам считается пышной, то в чём привлекательность неестественно худосочных и плоских как стиральная доска моделей, за небольшим исключением? И слава Богу, что не всем девочкам подросткам приходит в голову подражать модным стандартам.

Скавулло намеревался закончить съёмки через три дня. Они с Анной пришли ко мне в офис. Я сразу понял, что процедура окажется несложной — но как быть с синяком?
— Я должна это сделать, — сказала Анна. — Мне нужна эта работа. Не каждый день выпадает счастье сотрудничать со Скавулло!
— Да, милочка, — кивнул Скавулло. — Ты должна это сделать.
Я был восхищён. Любой мужчина, увидев Анну в этом бикини, наверное, начал бы свистеть; любая женщина позавидовала бы такому телу, есть там миллиметр жира или нет. Но ничего не поделаешь, Анна пала жертвой перфекционизма Скавулло и читателей каталога «Тайна Виктории», которые увидят рекламу.
Операцию я сделал следующим утром, в субботу. До вечера воскресенья мы прикладывали полотенце со льдом, а в понедельник Скавулло провёл съёмку, используя корректирующий крем, чтобы скрыть следы синяка.
После этого антрепренёр Анны, зная, что я могу выручить её клиентов из беды, стала посылать ко мне моделей и попутно замолвила слово своим прежним клиентам, заверив в моей полной надёжности.
Работая с этим новым контингентом, я понял, то затруднительное положение, в котором оказываются бывшие модели.
P.S. Перфекционизм — в психологии, убеждение, что наилучшего результата можно (или нужно) достичь.

Когда-то модели, и журнальные, и подиумные, отличались естественной красотой, хорошей костной структурой и нерукотворными линиями фигуры. Примерно с восьмидесятых это стало скорее исключением, чем нормой. Хирурги стали делать операции в своих офисах, современные кардимониторы и лекарства привели к непревзойдённым результатам косметической хирургии. По сути, новые технологии сдвинули с места и эстетику — это тенденция продолжается и сегодня: с появлением инъекций подростки и девушки двадцати лет (не говоря уже о женщинах старшего возраста) могут увеличить себе шубы за десять минут.
Чтобы соперничать в суперконкурентном мире моделей, где все недостатки разглядываются под микроскопом, большинство моделей в наши дни идут на маленькие или основательные переделки. Незначительные процедуры включают в себя удаление родинок и липом(доброкачественных жировых новообразований), прижигание кровеносных сосудов. Это мы делаем всем моделям, только теперь возраст таких пациенток снижается и снижается, начиная с двенадцати лет у моделей — подростков. К концу подросткового периода круг процедур увеличивается и в него включаются вживление имплантатов за щёки, в область подбородка, липосакция и, конечно, вживление грудных имплантатов. Ко мне вместе с матерью пришла четырнадцатилетняя модель. Она просила вставит ей грудные имплантаты. Я ответил, что не делаю этого до шестнадцати лет. Грудь ещё не развита, поэтому считаю, что проводить подобные операции в таком раннем возрасте ошибочно. (Я отказываю в операции девочкам-подросткам почти всегда по физическим причинам — нет никакого очевидного дефекта или недостатка, а в остальных случаях — по физиологическим: я чувствую, что девочка ещё недостаточно взрослая.)  Автор Кэп Лисесн.

P.S. Безусловно, реконструкцией заниматься можно, если хочется. Каким же будет здоровье лет двадцать спустя? Пример не для подражания — легендарная Людмила Гурченко : лицо — маска, деформированные суставы, как внешняя сторона проблем.

Есть и куда менее известные процедуры, которые проходят модели, — удаление рёбер, чтобы добиться более оформленной, худощавой фигуры, выравнивание челюстной кости, удаление жирового комка Биша (жир в центре щёк).
Круг возможностей пластической хирургии стремительно увеличивается с каждым годом, и думаю, эта тенденция сохранится. Скоро мы и в правду можем сказать, что исполняем «красоту на заказ».
Я пришёл к выводу, что все, вне зависимости от степени совершенства, так или иначе обеспокоены своим внешним видом. У некоторых возникает «пунктик». В сущности, это может быть какой -нибудь пустяк — для всех остальных, но не для них самих. Двойной подбородок, сутулость, тяжёлые веки, мешки под глазами, горбинка на носу, маленькая грудь — список бесконечен. Это одинаково верно и для не слишком состоятельных, и для очень богатых, и для ничем не примечательных и для людей с яркой внешностью. Для всех.
Но через пять или двадцать лет всё изменится. Широко распространённые представления о красоте меняются, и зачастую это изменение деградационное. Если голливудские актрисы вдруг решат, что плоская грудь — это красиво, то скорее всего среди остальных женщин тоже существенно упадёт спрос на грудные имлантаты.
С другой стороны, влиятельные женщины тоже реагируют на культурные и технологические изменения. Теперь они обрели большую профессиональную , финансовую, сексуальную, физическую, психологическую независимость, чем когда-либо. Многие из них сами оплачивают свои имплантаты, как бы делая себе подарок. Мы живем в мире, где со всех сторон слышим, что в нашей власти быть кем угодно и жизнь максимально подстраивается под личность. А если множеству женщин хочется иметь внешность — или по крайней мере грудь, — как у девушки на развороте «Плейбоя», и они могут себе это позволить материально, то их философия проста: почему нет?

Богатый нефтяной магнат из Венесуэлы устрашающего вида обратился ко мне за уменьшением талии.
Однажды в мой офис вошла восьмидесятилетняя итальянка. Это была очень известная фигура: я постоянно видел её на Мэдисон-авеню на каблуках и в великолепных костюмах от Валентино. С начала нашей беседы прошло несколько минут, и она заявила, что ей «срочно нужны грудные имплантаты»,
— Срочно? — переспросил я.
— У меня через неделю свидание со страстным молодым человеком, — сказала она. — Да, это нельзя откладывать!
Тут засияла лампочка на моём телефоне, и я извинился, чтобы ответить на звонок. Стоило приложить мне трубку к уху, как человек на том конце провода тут же принялся осыпать меня оскорблениями:
— Ах ты, сукин сын! Я убью тебя, ублюдок! Что ты сделал с моим членом? Он чёрный!
«Что за сумасшедший?»- удивился я.
— Алло? — Я отвернулся от своей посетительницы. Кто бы ни был этот человек, нежелательно внушать пациенту, который уже находится в моём офисе, неуверенность в правильности своего выбора. — Кто это?
— Это Диего, сукин сын, и у меня чёрный пенис! Даже яйца чёрные! Из-за тебя почернел мой член!
Это был тот самый нефтяной магнат из Венесуэлы, которому я пару дней назад делал липосакцию талии и бёдер.
— Не могли бы вы подождать минуту? — сказал я в трубку и нажал кнопку удержания вызова. Я улыбнулся даме, сидевшей в моём офисе, и попросил её секундочку подождать. Затем перевёл звонок в операционную и снова взял трубку.

— Итак, Диего, успокойтесь, всё в …
— Успокоиться? Ничего не в порядке, понял, придурок, особенно у тебя.! Мой пенис чёрный!
— Подождите…
— Я убью тебя, ты уже труп!
— Диего? — Я слышал, что он тяжело дышит, и паузы хватило, чтобы я мог сказать: — Итак, Диего. Всё в порядке. Никакой у вас не чёрный пенис.И яички тоже не чёрные. Они потемнели, потому что вы не следовали моим указаниям после операции. Или скорее всего переусердствовали, выполняя их. Помните, я велел вам затягивать эластичный бандаж… не слишком сильно? А вы как затянули?
Дышал он по-прежнему тяжело, с присвистом, и наконец тихо ответил:
— Сильно.
— Очень сильно, да?
Наступило молчание… а потом я услышал нечто похожее на глубокий вздох.
— Очень сильно, — признался он.
— А я говорил вам этого не делать — помните?
Снова вздох.
— Значит у меня не чёрный пенис?
— Нет. Слишком сильно затянув бандаж, вы перекрыли кровообращение в паху. Из-за этого кровь не поступала. Через четыре дня всё пройдёт.
Я повесил трубку и вернулся к своей восьмидесятилетней пациентке, и мы назначили «строчное» увеличение груди на следующий понедельник, чтобы к уик-энду она уже была готова к свиданию.
Создание репутации требует времени.

О ЛИЦЕ, НЕ ВДАВАЯСЬ В ДЕТАЛИ

Я изучил лица более чем двадцати тысяч женщин. Я делаю это каждый день, неделя за неделей, год за годом.
Пластический хирург смотрит на лицо по-другому. Как и все люди, я в первую очередь тоже гляжу в глаза и на губы, а потом на цвет лица. Но за долю секунды я разбиваю лицо на отдельные области, а затем прикидываю анатомию. Например, я вижу большую горбинку на носу так, словно бы кожа прозрачная; изучаю её хрящевой элемент, его высоту, ширину, жёсткость, окостенение.
Я изучаю формы. Прикидываю, как сильно эта физиономия отличается от описанного да Винчи совершенного баланса, при котором лицо разделяется на три равных фрагмента: лоб, среднюю и нижнюю части. Например, если у пациента слабый подбородок, я определяю, насколько нижняя часть лица короче верхних двух из-за того, что подбородок недостаточно развит. Может вставить имплантат? Или лучше провести остеотомию — расширение подбородка, — чтобы увеличить длину нижней части и создать баланс, приятный глазу?
Я ищу тени. Асимметрии. Левая сторона губы расположена на той же высоте, что и правая? Чтобы почувствовать подкожные мускулы, я смотрю на лицо так, словно с него снята кожа. Которые из них не работают? Одинаково ли двигает брови лобная мышца? Одинаково двигают губы губные мышцы?

Я разглядываю лицо под другим углом — как меняется моё восприятие, когда пациент поворачивает голову? Что нового я вижу с другой стороны? Не искривлена ли линия подбородка? Не велик ли нос? Не слишком ли большие уши? Я провожу многофакторный анализ лица: представляю его в проекции, каким оно станет в будущем, каким было в прошлом (шрамы, солнечные ожоги, биопсия). Я оцениваю внешний вид лица на свету, его анатомию, генетику (например, бледная кожа ирландца заживает лучше, чем, скажем, кожа представителя негроидной расы).
Я максимально сосредоточен, когда вхожу в свой офис, где уже сидит пришедший на консультацию пациент. Хотя ещё до того,как войти, я знаю, зачем он явился (кстати, многие пациенты, особенно женщины, часто меняют своё решение или вносят какие-то дополнения, когда мы разговариваем); мне нравится думать, что если бы я заранее ничего не знал, то всё равно сумел бы определить цель его визита, особенно если проблемы у него выше шеи. Сэр Артур Конан Дойл, врач, более известный как создатель великого сыщика Шерлока Холмса, преподавал в медицинской школе Эдинбургаского университета и учил студентов ставит диагноз, всего лишь взглянув на пациента.
Мне нелегко пренебрегать своим ЧПХ ( чутьём пластического хирурга), и, верю, в своём профессиональном братстве я такой не один. Бейсболист,обладающий сильным ударом, видит подачу и думает: «Я могу её принять»; писатель слышит интересный разговор и думает: «Я могу записать его»; смотрю на лицо и думаю: «Я могу сделать его лучше».

Стоит мне увидеть физиономию собеседника, фотографию, полотно, — как я тут же (почти всегда) начинаю определять сочетание черт и отличительных особенностей, приятного и отталкивающего. А самое главное — как мастер по усовершенствованию лиц, я «самонавожусь» на возможные исправления, чтобы лицо выглядело более привлекательно с учётом моих знаний медицине, анатомии, эстетике, восприятии и психологии визуальной оценки.
Меня учили этому, хотя с тех пор прошло много времени и, наверное, это просто стало частью моей натуры. Вам может показаться излишне критичным мой подход к изучению лиц, даже отвратительным. Я не советуюсь с теми, кто ко мне приходит, что лучше им сделать и как бы им понравилось то или это. Я делюсь своими знаниями с пациентами, которые обращаются ко мне и просят меня это сделать, которые меня понимают. …люди приходят ко мне, чтобы услышать, как улучшить свою жизнь, просят меня приблизить их к внутренней красоте, указав, что для этого надо сделать с красотой внешней.
Первое, чем нужно «заняться» женщине примерно в сорок лет, это верхние веки. (Однако это справедливо, конечно, не для всех, и некоторые факторы — солнце, курение, генетика, если говорить о трёх самых главных — приближают возраст, в котором это приходится делать). Со стороны этих изменений не заметишь, потому что, глядя в лицо , мы видим прежде всего глаза. Если у женщины тяжелеет веко, то глаз как бы сужается. Когда я делаю подтяжку глаз — то есть на самом деле подтяжку век, — сужение частично исчезает: удаляю кожу и жир из верхнего века, благодаря этому глаз снова открывается, и человек сразу кажется моложе.
Автор Кэп Лисесн.

P.S. Да, сегодня можно делать любые реконструктивные вмешательства. Но следует помнить, что коррекция возможна и в домашних условиях с учётом знаний, в первую очередь, о японском лимфодренажном массаже лица. Благо на просторах интернета можно найти нужную информацию в неограниченном количестве и подобрать для себя наиболее эффективный метод. А скальпель, согласитесь, это мера крайняя. Кроме того, «натекающие» веки — признак начинающегося сбоя гормонального фона, формирующихся проблем метаболического характера по органам и системам. К сожалению, врач терапевтического профиля не поможет, т.к. анализы, скорее всего, будут в норме. И тут следует обратиться к ЗОЖ — питание, сон, исключить вредные привычки, регулярно адекватные  физические нагрузки,  китайские, южнокорейские, тибетские оздоровительные практики. Как говорится — выбинай на вкус.

Первые морщины возникают на лице к тридцати годам, со временем их количество увеличивается, и к сорока они становятся очень заметны — вы прекрасно знаете, какие это морщины: гусиные лапки, глабеллярные линии (вертикальные морщины между бровями), а также морщины в уголках губ. Самые глубокие, назолабиальные складки, появляются появляются ближе к пятидесяти, а в пятьдесят резко выделятся , как и вертикальные морщины, ведущие к верхней губе. (Есть основное правило, известное каждому пластическому хирургу: морщины образуются перпендикулярно к мышце, которая сокращается.)
Примерно в сорок пять шея становится дряблой, потому что кожа провисает на нижней челюсти. Конечно, у тех, кто много времени проводит на солнце, этот процесс, к сожалению, начинается гораздо раньше.
Нельзя говорить о старении, не упоминая о коже.
Я долгое время полагал, что если периодически проводить неглубокое шелушение, то это поможет справится не только с поверхностными образованиями, но также улучшит текстуру кожи и гомогенность пигментации. Я делаю дермабразию с помощью маленьких алмазных буров ручной работы, и мои пациенты приходят каждый год, чтобы ухаживать за кожей.
Автор Кэп Лисесн.

P.S. Надо сказать, что хирургия, как метод лечения, нужна и важна в вопросах жизненной необходимости, пластическая хирургия, в частности, как коррекция при травмах любого характера.
Старение — сложный механизм, который можно приостановить куда более полезными и важными системами оздоровления. Ещё чего, подумают многие, ведь надо прикладывать определённые усилия, разработав индивидуальную программу оздоровления и следовать ей постоянно. Гораздо удобнее пользоваться скоротечно действующей пилюлей, пластикой , дермабразией ( современный метод механического пилинга, в основе которого лежит глубокая послойная шлифовка кожи.)  и прочее, которые с большим упорством и регулярностью следует повторять. Более того, это отнимает часть биоэнергетического ресурса организма, который не каждый может восстанавливать.

О ЛИЦЕ, НЕ ВДАВАЯСЬ В ДЕТАЛИ

Но я все же был недостаточно осведомлён и даже несколько скептически настроен по отношению к важности ухода за кожей. Конечно, о коже я знаю достаточно. Хирурги понимают кожу по -другому, не как остальные врачи, потому что постоянно работаем с её текстурой, глубиной и жировой консистенцией. Мы разбираемся в движениях мускулов и нервов и появлении морщин в результате их взаимодействия с кожей. Я знаю, что чем старше, тоньше и «атрофичнее» кожа, тем быстрее она заживает — рана закрывается чище, а шрам остаётся тонким, — потому что определённый тип коллагена со временем изменятся. Я знаю, что сухая кожа заживает быстрее жирной. Что кожа на лбу и носу обычно жирнее, а на щеках и губах — суше. Я знаю, что у пациентов с расширенными порами (и более жирной кожей) процесс заживления проходит медленнее. Что кожа на веках — заживает великолепно; кожа на передней поверхности уха — хорошо; на сосках — плохо; на спине — ещё хуже. Что кожа на суставах почти всегда остаётся со шрамами, потому что постоянно растягивается.

…я начал коллекционировать мысли об уходе за кожей, которые появились из наблюдений и моих собственных исследований.
1. Удивительно, сколько женщин применяют (даже с большим энтузиазмом, чем следовало бы) масла и кремы для лица — особенно имея возрастные угри или жирную кожу. Если у вас жирная кожа или угри, никогда не используйте увлажняющее средство, дневной крем или какое-либо масло на этом участке кожи. Будет только хуже. Я понимаю, что некоторые виды мыла, а также частое его использование сушат кожу. Но мыло выпускают разных сортов, и состав его различается, начиная с чего-то невероятного, вроде продукции фирмы «Диал», до мыла с оливковым маслом. У женщин, которые умываются водой с мылом, а потом наносят увлажняющее средство на сухие участки, состояние кожного покрова — самое лучшее.
2. Ультрафиолет разрушает коллагеновые связи в слое дермы и способен изменить ДНК клеток на базовом уровне. Это не только старит кожу, но также может спровоцировать появление некоторых видов рака, например рака базальных клеток, плоскоклеточного рака и меланомы. Кремы для кожи с низкими солнцезащитными факторами (от 4 до 20) неэффективны, фактор должен быть больше 20. Но этого недостаточно: если вы потеете, соль разлагает факторы солнцезащитного крема через два часа или даже меньше. И чтобы восстановить его эффективность, необходимо нанести его снова.
Автор Кэп Лисесн.

P.S. Полагаю, что часть любителей «шоколадного» загара примут ко вниманию рассуждения Кэпа Лисесна и подумают, прежде чем решатся идти в солярий. Проблемы с кожей хорошо видны у актрис латиноамериканских сериалов.

3. Как я говорил выше, отшелушивание помогает. И микродермабразия — распыление мелких кристаллов по коже, чтобы разрыхлить отмершие клетки, — и её предшественник, дермабразия, помогают. Благодаря этим процедурам ваша кожа становится нежнее, исчезают коричневые пятна. Их обязательно нужно включать в свою программу ухода за кожей. Как часто их нужно проводить, зависит от вашей кожи. Если у вас множество маленьких неровностей и наростов или кожа угреватая, необходимо прибегать к этим процедурам как можно чаще. Если вы молоды и имеете гладкую кожу, таких процедур требуется меньше.
4. Чтобы справиться с морщинами и коричневыми пятнами, вам понадобится действительно сильное средство — не косметическое, а медицинское, способное исправить гиперпигментацию. Самый современный отбеливатель кожи — препарат под названием гидроквион. Максимально допустимая концентрация разрешённая к применению в препаратах, отпускающихся без рецепта, — два процента.
В последнее время появилась информация, что гидроквинон, вероятно, можно отнести к канцерогенам.
5. Люди тратят огромные деньги на средства, якобы способные уменьшить количество растяжек. Я никогда не видел, чтобы они помогали. Сомневаюсь, что они вообще способны помочь, поскольку растяжки появляются из-за нехватки протеинов эластина в дерме. Чтобы действовать, они должны проникать глубоко в кожу, изменяя сам её протеиновый состав. В этом случае их должно было проверить Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов; а если бы они прошли проверку, то должны были бы продаваться только по рецептам.  Автор Кэп Лисесн.

P.S.  Профессиональная лечебная косметика DermaQuest для клиник и салонов красоты производства США разработала специальную линию «СкинБрайт» на основе богатейшего комплекса современных активных ингредиентов, превышающих результат 2% Гидрохинона в 4 раза! Мощная комбинация отбеливающих ингредиентов входит в состав Ретиноловой сыворотки «Брайтинг» DermaQuest – эффективное отбеливание всех типов пигментных пятен, в т.ч. глубоких и давно существующих. В составе сыворотки: Гексилрезорцинол, ретинол 2% и Бакучиол (имитатор Витамина А, усиливающий работу ретинола). Cайт https://www.dermaquestinc.ru/professionals/topical-issues/gidrohinon-chto-ehto-i-pochemu-opasen.html

Посвятив какое-то время созданию своей линии по уходу за кожей, я по -прежнему был сосредоточен на пластической хирургии. Медицинская дисциплина заставляла меня проводить предоперационные процедуры в одном и том же режиме. Это было прочно вживлено в мое подсознание во время обучения в медицинской школе и ординатуре. Я изучил перечень проверочных операций, чтобы свести риск к минимуму, а потом изучил его ещё раз, чтобы понять, как действовать в случае неудачи. Перед операцией мы с персоналом устраивали прогон. А потом, когда пациент оказывался в операционной, проверяли всё заново, хотя всё уже было проверено.
Мониторы.
Кислородные баллоны.
Все ли медикаменты и лекарственные средства под рукой?
Если отключится электричество, все ли знают, что нужно делать?
Если у пациента случится сердечный приступ, все ли знают, как себя вести?
Это походило на пожарные учения или инструктаж пилота перед полётом. И если на земле команда помогала ему проверить все приборы перед полётом, то никто не мешает пилоту лично проверит их ещё раз.
Что касается самой процедуры, я анализировал её за несколько дней до операции, а потом ещё раз, сразу перед её началом.
В моей операционной есть несколько нерушимых правил. Никакой музыки. Никакой болтовни. Никакой еды или напитков. Никаких картин на стене. Никакого пения. Никаких телефонных звонков.
Автор Кэп Лисесн.

P.S. Действительно, хирургия — это вызов самому себе, умению мысленно провести все этапы операции. Оговорить с операционной сестрой набор инструментов и вспомогательного оборудования, быстро найти выход из нестандартной ситуации. И конечно же ассистент, важная составляющая успеха операции.
Например, в оториноларингологии рутинной считается трахеостомия (во 2ГКБ Тюмени), однако и она требует колоссальной выдержки при подходе к трахее у пациентов с весом более 90-100 килограммов и короткой шеей. Или при удалении миндалин, когда крупные магистральные сосуды или их ветви имеют аномальный ход.
Я, например, тоже не переношу музыки или никчемных разговоров. Другие в состоянии слушать громкую музыку или мурлыкать себе под нос. Основная масса находящихся в операционной отключает телефоны. Естественно, никаких картин, еды или стакана воды во время операции.

ВСЕ ЖЕНЩИНЫ МИРА

Чем моя практика становилась обширнее, а клиентура соответственно разнообразнее, тем с большей уверенностью я заключал, исходя из своего опыта, что люди, принадлежащие к разным этническим группам национальностям и расам, имеют особые склонности. Пластическая хирургия прошла долгий путь и проникла в каждую и этих несходных друг с другом групп. Стало очевидным, что вне зависимости от происхождения всех людей что-то беспокоит. Кого-то — из-за шаблонного мышления, кого-то из соображений материальной выгоды.
Например, когда женщины из Скандинавских стран обращаются за операцией на груди, большинство из них уменьшают, а не увеличивают её. К счастью, их генетика позволяет коже заживать лучше, чем у представителей других этнических или расовых групп; шрамы остаются маленькие, тонкие, более ровные и гладкие.
Итальянцы часто обращаются за ринопластикой, желая исправить свой знаменитый «римский профиль». Однажды на медицинской конференции я представлял фотографии носов, на которых делал операции. Поднялся доктор из Турина. «Могу сказать, что работал с гораздо более сложными случаями», — похвастался он, доставая фотографии пациентов, которым делал пластику носа. (Он не лгал). Итальянским женщинам также нравится плоский зад. У выходцев из южных районов Италии жирная кожа оливкового оттенка, которая плохо заживает, шрамы широкие и пигмента вокруг них больше, чем у женщин из североевропейских стран. Хирург должен точно знать, где сделать разрез.

Из-за того, что француженки много курят, их кожа плохо заживает. Им нравится делать подтяжку лица, но они настаивают чтобы всё выглядело естественно, нежно; за двадцать лет я не встретил ни одной француженки (или жительницы Мадрида), которой бы понравилась натянутая кожа на лице после подтяжки. Они любят пухлые губы. По какой-то необъяснимой причине парижанки, вопреки всем ожиданиям, не умеют пользоваться макияжем — может быть мне это только кажется, но, по-моему, они используют его больше, чем нужно. У них есть чувство стиля как и у любых других женщин мира, они знают, что цвета должны подходить к лицу. И тем не менее злоупотребляют подводкой для глаз и помадой. (Я бы не стал подчёркивать этого, если бы был единственным пластическим хирургом, сие заметившим.)
Французская медицинская система весьма прогрессивна, поэтому многие мужчины и женщины из этой страны, больше, чем другие жители Европы и США, предпочитают инъекции — витамины и мезотерапию, — чтобы справиться с морщинами.
К сожалению, содержимое этих инъекций остаётся загадкой. Иногда туда добавляют силикон или ещё какие-нибудь примеси, вызывающие заражение и негативные реакции. (По моему опыту , больше заражений только у жителей Южной Америки и мексиканцев, поскольку им тоже часто вводят силикон, загрязнённый бактериями.) Последствия такого заражения могут быть очень серьёзными. Ведь силикон — чужеродный материал, его нельзя вывести из организма, поражение прогрессирует и приходится удалять поражённые ткани хирургическим путём.
Испанки — наверное, самые элегантные из всех — обращаются за липосакцией, подтяжкой лица, увеличением губ, другими процедурами и приходят довольно часто. Я старался установить взаимоотношения с ними, ведь моя самая первая испанская пациентка — член королевской семьи — вышла так хорошо (и осталась довольна результатом), что я получил несколько рекомендаций. В Рождество мне часто звонят из Малаги, Севильи или Мадрида. Люди говорят: «Эй, Кэп, как дела?… Я заскочу к тебе в январе, поправишь меня, ладно?»

С немками таких отношений мне установить не удалось. Они не приходят в назначенное время, часто меняют своё решение о том, что хотели бы изменить, и достаточно требовательны. Как и скандинавские женщины, они тоже часто уменьшают грудь и предпочитают липосакцию, особенно на внешней стороне бёдер.
Латиноамериканки обращаются за липосакцией в любом месте тела, кроме ягодиц, потому что хотят быть похожими на Дженнифер Лопес. (Иногда они даже просят вставить туда имплантаты или сделать инъекцию жира.)
Бразильянок шрамы не беспокоят, однако маскировать их трудно из-за тёмной пигментации, поскольку вклад индейцев в их генетическую копилку достаточно велик. Доктор Иво Питанги в семидесятые превратил Бразилию в центр пластической хирургии благодаря тому, что бразильские врачи печатались в западных медицинских журналах, а также не без помощи продуманной саморекламы. Бразильянки любят внушительные формы тела и часто увеличивают себе грудь. Рекламные щиты на дорогах демонстрируют грудные имплантаты. Эта тенденция появилась в последние годы; идеал бразильской женщины до недавнего времени — «девушка Ипанемы» — стройная и с плоской грудью. Девушки в Бразилии вставляют себе имплантаты в грудь довольно рано, гораздо раньше американок (хотя и те не отстают.)
Аргентинки не столь озабочены своим внешним видом и в среднем несколько крупнее бразильянок — обычно приходят, чтобы изменить что-то на лице. Их тип кожи ближе всего к северо-итальянскому и вообще европейскому, поэтому заживает она лучше, чем у соседок по материку, о которых я говорил выше.
Автор Кэп Лисесн.

P.S. Ипанема — пляж и прилегающий к нему престижный район в южной части Рио-де-Жанейро. Ипанема — второй по популярности (после Копакабаны) пляж в Рио-де-Жанейро. Он расположен на юге города и считается одним из самых безопасных и богатых … Cайт https://www.google.ru/

Представительницы Венесуэлы очень красивые и эффектные женщины. Участницы конкурса красоты «Мисс Венесуэла», прибегавшие к услугам пластических хирургов, вовсе не стараются это скрыть; наоборот, конкурсантки щеголяют своими вновь обретёнными прелестями. Им нравятся большие груди, узкие бёдра и пухлые губы. Больших ягодиц они не любят.
А вот колумбийки обожают, если сзади есть за что взяться. У меня был один случай, когда эта страсть привела к негативным последствиям. Юрист из Боготы хотела увеличить ягодицы и сама ввела себе наполнитель, спровоцировала заражение. Когда она пришла ко мне на консультацию, на каждой половинке у неё было по красной ямке. Я сказал, что есть альтернатива: либо принимать антибиотики и надеяться на выздоровление, либо вырезать всю заражённую область. Она, конечно же, выбрала первый вариант. К счастью, через месяц всё прошло.
Для такой маленькой страны Перу просто шикарна. Я работал с теми перуанками, в роду которых были индейцы, и с женщинами более европейской внешности (они обращаются ко мне в довольно молодом возрасте). Перуанки чаще недовольны лицом, чем телом. Они необыкновенно словоохотливы, наверное, самые говорливые из всех южноамериканских клиенток. Рассказывают мне,что делают пластические хирурги в Лондоне, Париже и Мадриде.
Азиатки считают шрамы ужасным позором. Они расцениваются как признак нечистоты и уменьшают их шансы выйти замуж.

Кореянки, помимо прочего, чаще всего требуют трёх процедур, одну из которых я не делаю. Корейские женщины имеют природную склонность к О-образному искривлению ног, и многие из них хотят уменьшить внешний изгиб голени (большеберцовую и малоберцовую кости), некоторые даже просят сделать перелом ног и установить вытяжку. Я знаю, что в Корее такие вещи практикуются. У меня нет. Существует огромный шанс осложнений и неправильного сращения костей. А это может привести к проблемам с ходьбой.
У кореянок квадратные нижние челюсти, и они хотят их сузить. Для этого нужно сделать разрез со стороны рта, с использованием бура или машинки для полирования удалить часть кости, а затем подрезать её сзади и вернуть в исходное положение. Ещё кореянки хотят уменьшить ширину щёк, что также требует полирования костей (верхней челюсти и скуловой кости, формирующих щеку). Эти процедуры я выполняю.
Многие японки хотят, чтобы из лица казались более вытянутыми; они никогда не просят вставить им имплантаты в подбородок или щёки, из-за чего лицо кажется худым. И ещё они никогда не просят увеличить верхнюю губу; гейша, всё ещё идеал красоты, красит губы так, чтобы нижняя выделялась.

Женщины азиатского происхождения, ко всему прочему, хотят удлинить нос, для чего нужно добавить хрящевой ткани, чтобы восполнить недостаток на переносице такого достаточно плоского носа. Во многих частях Азии врачи делают то, от чего мы здесь уже практически отказались, — увеличивают нос с помощью силикона. Но поскольку абсолютно стерилизовать носовую полость во время операции невозможно, бактерии могут проникнуть в силикон, и произойдёт длительное заражение. Естественная реакция тела на хроническую инфекцию — отторжение, выдавливание материала на поверхность. Несколько азиаток приходили ко мне с носовыми имплантатами такой степени заражения, что их уже практически было видно чрез кожу.
Китаянки ростом выше японок и кореянок, не так генетически изолированы и, на мой взгляд, в основном стремятся изменить тело больше, чем японки (хотя женщины корейскоамериканского происхождения тоже движутся в этом направлении). Китаянкам больше, чем другим азиатским женщинам , нравятся западные глаза и грудные имплантаты. Как минимум раз в год я езжу в Гонконг на консультации (хотя большинство моих азиатских пациенток находятся в Лос — Анджелесе).
Калифорнийки все разные, поэтому на их счёт трудно сказать что-то обобщающее. Женщины из Южной Калифорнии предпочитают изменение формы тела, грудные мплантаты и инъекции , особенно в губы. Инъекции могут быть с жиром, с коллагеном, рестиланом или веществом более длительного действия — радиесом. Хотя косметическая пластическая хирургия в Южной Калифорнии, особенно в окрестностях Лос-Анджелеса, в общем достаточно развита, пациенты из этого региона приезжают ко мне в поисках изящества (ведь в ином случае они нашли бы подходящего врача и у себя).

КОНКУРЕНЦИЯ

Мне было приятно осознавать, что мой бизнес на Парк-авеню процветает. Но я знал, что о моих достижениях будут судить по последним результатам. И если я когда-нибудь отойду от активной деятельность, то окажусь в неприятной ситуации. Мне нужно всегда оставаться в курсе того, чем занимаются мои коллеги, однако не в ущерб собственной работе.
Я хотел преуспеть, но многим был невыгоден мой успех.
В обществе бытует мнение, будто пластических хирургов, особенно тех, которые стараются угодить определённой клиентуре и сами являются достаточно зажиточными людьми — тем более практикуют на Парк-авеню, — вряд ли можно объединить словом «братство», и подсиживание в наших кругах обретает всё большее и большее распространение.
Это не всегда справедливо, хотя я не исключаю, что иногда и такое бывает.
Занять здесь своё место — значит приложить неимоверные усилия и пожертвовать многим. «Золотое побережье» — Парк-авеню, от Шестьдесят четвёртой улицы до Семьдесят второй — место, где обитают самые знаменитые пластические хирурги в мире. Какое-то время Бразилия слыла первым номером в косметической хирургии, потом инициативу перехватил Нью-Йорк; Лос-Анджелес, Майами и Даллас тоже не отстают. Пластические хирурги , особенно с «Золотого побережья», мои соперники, но и мои коллеги. Иногда мы обмениваемся информацией или мнениями. Я рассказываю им о новых техниках. Однажды мне позвонил коллега и спросил, делаю ли я надрез под платизмой при подтяжке кожи на шее. «Под? — переспросил я. — Я ухожу на тринадцать сантиметров под неё» Он поинтересовался, как я это делаю и насколько это безопасно, я посоветовал в момент нанесения разреза держать ножницы вертикально, а не горизонтально».

И мои коллеги тоже щедро делятся со мной. Ричард Свифт, отличный пластический хирург, рассказал мне о технике. которую разработал, делая кантопексию (подтяжку нижнего века), благодаря чему эта процедура становилась значительно проще, а результаты значительно лучше, чем у меня в то время. Данный метод отлично подходил для реконструктивной хирургии.
Поэтому, как и в любой области, где конкуренция очень высока, ты остаёшься на высоте только благодаря упорной работе и сотрудничеству с теми, кто тебя окружает.
Есть ещё способ остаться на самой вершине — или удержаться от падения: полагать, что твои конкуренты желают лишь позлорадствовать, — то есть насладиться твоей неудачей.
Адрес на Парк-авеню — это очень престижно, но жульничать, чтобы обосноваться там, просто недопустимо. Ты хочешь быть хозяином положения, но и другие желают того же. Во-первых, не у каждого пластического хирурга в городе есть собственная практика — менее чем у половины. Открыть и содержать её невероятно дорого, она обходится больше чем в триста тысяч долларов в год. Кроме того, ваше учреждение должно быть аккредитовано, причём иметь высшую оценку от одной из трёх самых главных организаций — Объединённой комиссии по аккредитации госпиталей и др. Они должны удостовериться, что ваша операционная готова пройти контроль качества, безопасна и в ней имеются все необходимые средства противопожарной безопасности — другими словами, что вы соблюдаете технику безопасности, проводите обязательные процедуры и имеете всё необходимое: каталки для перевозки больных, источник резервного питания, резервное водоснабжение и так далее. Мой офис аккредитован первой из организаций — по моему мнению, это самое строгое ведомство из всех прочих.

Некоторые пластические хирурги Нью-Йорка работают только в больницах и больше нигде.
Работающие на Парк-авеню пользуются большим уважением, но удостаиваются и самой отборной брани.
Поэтому неудивительно, что многие «коллеги» распускают слухи или даже пытаются ставить другим палки в колёса, чтобы заставить соперника сойти с дистанции.
Одного выдающегося и очень высококвалифицированного хирурга оболгали, распустив слухи, будто он пытался покончить жизнь самоубийством. А он этого не делал. Он сумел избежать нежелательных последствий, его практика снова расцвела, и совершенно заслуженно.
Ходили слухи, что другой пластический хирург трансвестит. И это тоже оказалось неправдой.
Недавно сарафанное радио Нью-Йорка выдало ещё одну сплетню: якобы один из моих коллег — пластических хирургов, который является для меня эталоном, заразился СПИДом.
Его практика пострадала. Да ещё как.
Как выяснилось, слух оказался ложью. Его распустил «коллега» хирург, годам завидовавший успеху своего коллеги.
Инсинуации способны вывести вас из строя надолго. Они могут уничтожить репутацию, разрушить карьеру и личные отношения. Мечтательная пациентка, имевшая виды на своего пластического хирурга, распространила так много слухов о его сексуальных приключениях — он спит с пациентками, контактирует со множеством женщин одновременно, — что его девушка в конце концов ушла: то ли поверила слухам, то ли ей не понравилось, что он так легко может стать посмешищем из-за грязных сплетен.

Клевета на другого хирурга отрицательно отражается и на самом сплетнике, обязательно возвращаясь к нему. Даже если налицо негативный результат какой-либо операции, человек не может делать выводов, поскольку попусту не знает всего до конца. Он и сам способен запросто оказаться в подобной ситуации. Если пациенты обсуждают с вами других хирургов (такое бывает), то уж точно будут и вас обсуждать. Дайте же им повод рассказать только хорошее.
Когда-то в среде пластических хирургов (будем так её называть) ценились научные труды, содержащие в себе революционные идеи, новые техники и методологии, а теперь преобладающей ценностью, которая в гораздо меньшей степени вяжется с духом «братства», является способность рекламировать себя. (Как я понимаю, такое положение дел распространено сегодня во многих областях профессиональной деятельности.) Высокооплачиваемые хирурги Нью-Йорка, Далласа и Лос-Анджелеса рассылают пациентам рекламные ролики, листовки и телепрограммы со своим участием. Востребованные хирурги — и я вас не разыгрываю — имеют смету расходов на рекламу. Некоторые рассылают пресс-релизы редакторам журналов. Узнаваемое имя становится главным критерием. Недавно я оперировал с молодым хирургом в Манхеттенской оториноларингологической больнице, и мы вместе мыли руки перед операцией. Во время операции по увеличению груди, вторым вопросом, который он мне задал, было: «Кто ваш пиар-агент?»
— У меня его нет, — ответил я.
Он посмотрел на меня так, словно я сошёл с ума.
— Вы что, ненормальный?
Новое поколение хирургов считает, что именно выставляя себя напоказ в средствах массовой информации — а не становясь известным благодаря рекомендациям, качеству работы или доверию, — можно взобраться на самый верх карьерной лестницы.
Неужели врачу настолько необходим биограф? Возможно. Но надеюсь, что нет. Я всегда считал: если упорно трудиться, осваивать последние разработки и вносить вклад в нашу профессию, люди узнают обо мне. Но этот способ доживает своё, как и врачи, которые вроде моего отца до сих пор приходят к пациентам домой.

Складывается такое впечатление, что с каждым годом коллег у меня становится меньше и меньше, а вот соперников всё больше — и это не паранойя, а реальность нового времени. Когда я начинал, заниматься косметической хирургией разрешали только дипломированным пластическим хирургам, деятельность которых была лицензирована. А теперь определённые пластические процедуры (подтяжку лица и некоторые виды обширной липосакции) может выполнять кто угодно — дерматологи, хирурги-отоларингологи, дантисты, челюстно-лицевые хирурги, просто хирурги. Различные учреждения по сертификации предъявляют свои требования, осуществляют надзор над этими специалистами. Ни одно из них, по моему мнению, не гарантирует, что человек прошёл необходимую подготовку по пластической хирургии. И в то время, как спрос на пластических хирургов стремительно увеличивается, люди, осуществляющие необходимую экспертизу, не обязательно являются экспертами. (Некоторые хорошо делают своё дело, некоторые не совсем.)
Не стоит думать, что мы, врачи, как личности не уважаем или не выносим друг друга. Мне нравится иногда пересекаться с некоторыми из моих конкурентов, с которыми мы вместе проходили практику в Нью-Йоркском госпитале. Но я стараюсь общаться с ними не слишком часто, и такая сдержанность не является чем-то необычным. Вообще-то порой мне кажется, что мы избегаем компании друг друга. Такова природа конкуренции Пластические хирурги стремятся быть одиночками. (Это загадка из разряда «курица или яйцо»: одиночки стремятся стать пластическим хирургами? Или обучение и образ жизни пластического хирурга, а иногда непрерывный поток пациентов побуждают замыкаться в себе?)

В медицине или науке не бывает инноваций без того, чтобы кто-нибудь не ошибся или не пошёл по ложному пути. Я по-прежнему предпочитая подождать как минимум год, прежде чем опробовать новую технику, открытую кем-то вне зависимости от того, насколько многообещающей она мне кажется, — особенно потому, что никаким медицинским учреждением не требуется её сертифицировать.
Ещё один неприятный момент в нашей профессии, бросающий тень на многих из нас, связан с нашими мотивами.
Почему вообще человек становится пластическим хирургом?
Первое, что приходит в голову, — потому что он хочет помогать людям. Но когда пластический хирург специализируется на косметической хирургии, это означает, что большую часть дня он проводит с женщинами. Подобные люди — это в основном перегруженные тестостероном мужчины, и меня удивляет, когда я слышу, как мои коллеги грубо говорят о женщинах. Такие люди становятся косметическими хирургами по иным соображениям. Иногда я думаю, что им просто не нравятся женщины, и благодаря своей профессии они могут «строить» и контролировать их.
Они стали хирургами из этих соображений? Или такой подход сформировался уже после того, как они начали так плотно работать с женщинами? Я не знаю. Это ещё один вопрос из разряда головоломок про курицу и яйцо.
Чтобы понимать, через что проходят пациенты — другими словами, чтобы быть хорошим врачом, — я старался сам почувствовать всё, что предстоит почувствовать им. Когда в моду вошёл ботокс, я испытал его, введя себе в лоб. (Больно.) Сделал липосакцию у себя на шее. (Не больно, но остались кровянистые бугорки, исчезнувшие только через месяц. Я не торговец, желающий впихнуть новые технику, технологии и лекарства только потому, что кто-то назвал их самыми лучшими. И никогда не стану одним из тех врачей, которые считают, что повысил свою квалификацию, пройдя ускоренный курс за выходные и конференц центре в Лас-Вегасе.
Могу ли я составить достойную конкуренцию ведущим мировым пластическим хирургам, особенно когда дело касается лица и шеи? Безусловно. Наглое заявление, не правда ли? Но я должен думать именно так; должен верить, что так оно и есть Многие хирурги очень талантливы и делят со мной одно здание… К нам приходят одни и те же пациенты, и я сравниваю свои результаты с тем, что видел в своём офисе, когда они посещали меня.
Чтобы оставаться конкурентноспособным, нужно быть упорным.

СТАРЕЮЩИЕ КРАСАВИЦЫ, ОБРЕТАЮЩИЕ МОЛОДОСТЬ

Каролина, сорока двухлетняя жительница Техаса, вспыльчивая и стильная: чёрные кожаные сапоги от Лубутена, кожаная юбка, светло-голубой кашемировый свитер, небрежно завязанный шарф «Гермес», очки от Гуччи удерживают на макушке светло-каштановые волосы. У неё были карие глаза, розовые щёки и заразительная улыбка — но теперь её больше не радовали ни улыбка, ни глаза, и именно поэтому она обратилась ко мне. Недавно пережив развод, Каролина слишком долго не имела личной жизни и перестала заниматься собой. Она находилась в том возрасте, когда гравитация начинает сказываться на лице женщины. Прежде всего на верхних веках — именно там излишек кожи тяжелеет в первую очередь. В нижней части лица откладывается лишний жир и появляется лишняя кожа. Шея обвисает. Опускаются уголки губ. Каролина хотела вернуть свою прежнюю внешность, чтобы снова наслаждаться дружеским общением, сексом и занять своё место в общественной иерархии, чего она, как разведённая женщина средних лет, страстно желала. Конечно, всё это не появляется мгновенно, стоит только очнуться после подтяжки лица, век или увеличения губ. Но Каролина была готова к преображению.
На консультации я согласился, что можно удалить излишки жира на веках, а её губы, хотя и совершенные по форме, всё же тонковаты. Инъекции помогут не сделать губы Каролины только полнее и чувственнее, но и заполнят маленькие вертикальные морщинки около губ под названием rhytides (по-латыни «морщины»), на которых помада размазывается и выглядит неопрятно. Подтяжка век, при которой я вырезаю из века лишний жир, раскроет её глаза и придаст моложавости. (Главное, не увлекаться этой процедурой: если у обладателей природных тяжёлых век — мне вспоминаются Джули Кристи и Фрэй Данауэй — отсечь слишком много кожи, то можно испортить естественную знойную красоту.)

Я был уверен, что обладая таким живым лицом, неутомимая Каролина помолодеет года на три-четыре. Она обворожительно улыбалась!
Три недели спустя Каролина пришла на операцию в восемь вечера, дрожа исключительно от предвкушения. В смотровой она приготовилась — переоделась в пижаму, сняла украшения. Я, как обычно, объяснил все свои действия, а потом вкатил в операционную.
Перед тем как моя бессменная анестезиолог, Лиза, ввела Каролине пропофол, чтобы погрузить её в «полусон» (в этом состоянии пациент спит, но его легко разбудить), пациентка, лёжа на столе, наблюдала, как я маю руки перед операцией.
— Готовы? — спросил я.
Она кивнула, и из-под простыни показалась её правая рука. Поначалу я подумал, что она хочет, чтобы я взял её за руку. Многим пациентам нужно сопереживание перед тем, как им введут анестезию. «Доктор, а я не умру?»…», «Вы же знаете, что нужно делать, да?…», «Я ведь очнусь через два часа, так?…» За четырнадцатилетнюю совместную работу мы с Лизой разработали свой собственный коктейль для лёгкой анестезии отчасти потому, что очень многие женщины — кандидатки на увеличение груди лет тридцати с маленькими детьми — смертельно боятся общей анестезии.
Поэтому я начал проводить подтяжку, увеличение груди и ещё кое-что под лёгкой анестезией, когда пациент через девяноста секунд после отключения капельницы может проснуться. И сразу же отправиться к детям. При этом имея гораздо лучшую грудь, чем даже в студенческие времена.

Итак, Каролина высунула руку — но не затем, чтобы взять мою для поддержки. В руке она сжимала предназначенный мне конверт. Сестра взяла его и положила в карман моего операционного костюма.
— Откройте после операции, — мягко, нараспев сказала Каролина. — Хорошо?
— Хорошо, — кивнул я.
Вся операция заняла пятьдесят минут.
В послеоперационной палате я ждал, пока Каролина очнётся, и изучал её профиль. Красивая девушка спокойно спит, глаза закрыты. Скоро она проснётся и сражу же начнёт говорить — так делают большинство пациентов. Через пять минут будет в полной боевой готовности.
Потом я вспомнил о конверте, который она дала мне перед операцией. Внутри на дорогой бумаге кремового цвета с красными бортиками была надпись сделанная от руки:
«Вы пообедаете со мной в следующий четверг?»

Время.
Оно влияет на всех нас, но иногда кажется, что к некоторым людям время особенно несправедливо. Слишком много женщин, достигших «определённого возраста», общество, и прежде всего, его мужская часть, заставляют чувствовать себя неполноценными, даже незаметными. (Это в большей степени справедливо для такой одержимой юностью страны, как наша.) И это плохо не только для женщин, ощущающих себя непонятыми, но и общество в целом приносит в жертву тот значительный вклад, который эти женщины могут сделать.
С другой стороны, женщина определённого возраста может быть воплощением уникальной силы и красоты этого этапа жизни, и его жестокости тоже. Я вспоминаю одну из самых великолепных фотографий, которые только видел.
Когда я был мальчишкой, некая барышня вышла замуж за наследника промышленной империи Чикаго. Все разговоры в Лейк-Форест, как и в любом другом пригороде, были только о Мари. Судачили все, хотя никто толком ничего о ней не знал, а возможно, поэтому и судачили. Она была не из Иллинойса и даже не из США. Просто «та француженка» — красивая блондинка, стильная, очаровательная; говорили, что когда она входила в комнату, то привлекала всеобщее внимание. Она стала известной во всём мире красавицей, выйдя замуж за американского наследника огромного состояния.
Несколько лет спустя в Нью-Йорке, после того, как я организовал свою практику и постоянно контактировал с людьми с большими связями, я снова встретил «ту француженку». В свои семьдесят лет она оставалась всё такой же красивой, стильной и очаровательной (И ещё у неё было обширное повреждение на лице и руках от ультрафиолета.) Мы с ней поговорили о Чикаго и об Иллинойсе, обсудили общих знакомых.

Как-то, прибыв в Париж на консультацию, Мари пригласила меня в свои апартаменты (один из восьми, находящихся в её собственности). Направляясь в гостиную, я миновал впечатляющее бюро в имперском стиле. На нём стояла фотография в раме, сделанная в конце шестидесятых годов, которую я никогда не забуду. Мари, наверное, лет сорока пяти, под руку с  двадцатилетним мужем, промышленным магнатом. Они стояли перед входом в Букенгемский дворец, собираясь отправиться на правительственный обед. Она великолепна: улыбающаяся, стройная, ослепительная, в вечернем платье цвета аметиста. Мари выглядела прекрасно, как никто, за исключением, может быть, Грейс Келли.
— Какая восхитительная фотография, — сказал я, зная , что её сделали на пике красоты Мари и и могущества её мужа.
— Да, неплохая, — согласилась она.
— Разве она не кажется вам просто потрясающей?
— Может быть. — Она на минутку умолкла. — Знаете, Роберт бросил меня через три недели после того, как был сделан этот снимок, ради этой, этой, этой… Как это сказать? — Она была слишком воспитанная, чтобы закончить предложение. — И женился на ней.
Разочарование испытала не только Мари. (Год спустя она приехала в Нью-Йорк и пригласила меня на коктейль в свой пентхауз на Пятой авеню. Когда я спросил, могу ли прийти с тогдашней своей пассией, она ответила: «Если вы собираетесь прийти не один, тогда лучше вообще не приходите!» — и бросила трубку.)
Может быть, благодаря усовершенствованным диетам, упражнениям и экономической независимости те разведённые женщины и вдовы, с которыми я работаю, гораздо чаще являют собой энергичных и весёлых людей. Как минимум половина известных мне разведённых людей старшего возраста сами инициировали разрыв отношений, а подавляющее большинство из них говорят, что новая свободная жизнь вполне устраивает их в отличие от прежнего существования. Они получают особенное удовольствие от работы, общения с детьми и внуками, с друзьями и от своей активной общественной жизни.

И хотя я не могу сказать, насколько репрезентативен пример разведённых женщин старшего возраста, с которыми я общаюсь, всё же они, несомненно, представляют собой довольно активную и позитивно мотивированную группу. В конце концов, они приходят ко мне, потому что устали от своих проблем, и все препятствия, которые раньше были связаны с пластической хирургией — рукотворность, перемены, страх, дороговизна, неизвестность, — больше уже не кажутся непреодолимыми.Они точно знают, что хотят приобрести контроль над какой-то проблемой, все эти недавно разведённые или овдовевшие женщины. Да, для некоторых случившееся означает новое состязание во внешних данных, но раз уж им придётся бороться с другими женщинами за мужчин, то они хотят при этом выглядеть так хорошо, как только возможно. А кто-то делает это вовсе не ради мужчин, а ради проверки своих возможностей, ради нового заряда энергией.

МОЙ МЕТОД

Я решил выработать собственный подход к пластической хирургии.
Знаю, что он значительно отличается от методов некоторых моих коллег, поскольку пациенты многих лучших хирургов говорили мне об этом. У пластических хирургов бывает так: пациентка приходит, врач её осматривает и делает выводы на основе того, как она выглядит при данном конкретном освещении. Но не у меня. Когда пациентка садится, я, глядя на неё, провожу лишь первый из множества осмотров. Сначала изучаю у себя в смотровой, где флуоресцентные лампы расставленные таким образом, чтобы, обходя пациентку, я смог заметить все тени и контуры. Потому что подвижны у нас не только мышцы и не только их надо разглядеть с разных точек зрения; наш физический мир также нестатичен и влияет на восприятие лица. Насколько большую тень отбрасывает назолабиальная складка? Насколько наклонен нос? Отбрасывает ли он более длинную тень при определённом освещении? Ответы на эти вопросы хотела бы получить любая женщина (потому что они могут повлиять на стиль в одежде или позволить лучше наложить макияж), а особенное значение эта информация имеет для тех, кто собирается делать пластическую операцию, для женщины, готовую изменить свою внешность и, что называется, снова встать в строй. Не слишком ли низко расположены брови и не чересчур ли выдаётся кость надбровной дуги? Я ищу нюансы.
Автор Кэп Лисесн.

P.S. Поэтому работа пластического хирурга сродни работе художника и скульптора. Нужно не только блестяще владеть хирургической техникой, но и уметь смотреть и видеть.

Я натренировал свои глаза так, чтобы воспринимать изображение в обычном свете, а затем переключаться в режим чёрно-белого восприятия, дабы получить полное представление об объекте. Разглядываю тонкие морщинки на лице в совокупности с большими. Отбрасывает ли нижняя губа тень на сублабиальный изгиб (область, которая находится под нижней губой и почти всегда находится в тени)? Отбрасывает ли тень челюсть? Отбрасывает ли тень скула? Затем я внимательно рассматриваю кожу — её текстуру и контур, потому что это тоже повлияет на мою оценку, а значит, и на операцию. Я перехожу от «трёхмерного» к «двухмерному» взгляду, затем назад к «трехмерному»: сопоставляя различные глубины лица, можно лучше «понять» текстуру кожи. Внимательно изучаю все тени и контуры, создавшие все эти углубления и выступы.
Я оцениваю, как тени падают на шею. После сорока пяти лет женщины и мужчины приходят ко мне, чтобы поговорить о своём лице, но, прежде чем разговор завершается, почти всегда добавляют, что больше всего их беспокоит шея. Обычно шея стареет первой. Происходит вот что: до двадцати пяти лет (примерно) две большие подкожные мышцы не провисают — просто не могут провиснуть, — потому что «переплетены», другими словами, волокна внутри этих мышц перекрещиваются, образуя крепкий единый жгут, благодаря чему кожа на шее подтянута. После двадцати пяти лет эти волокна начинают разделяться, образуя правое и левое сращения, и в конце концов кожа начинает провисать.
Так что когда, скажем, сорока семилетняя пациентка садится передо мной, я примерно знаю, что происходит с её анатомией, поскольку то же самое происходит с анатомией практически всех людей её возраста. Но также я знаю, что вижу её в один момент — в «настоящем времени», если хотите. А мне нужно увидеть, какой она была в «прошедшем времени», чтобы как можно лучше создать её образ в «будущем».

Именно поэтому я прошу свою пациентку принести фотографии в возрасте двадцати лет. Существенное значение имеет наше обсуждение фотографий, потому что есть такие нюансы в её анатомии, которые я могу уяснить только с её помощью. Её губы были когда-нибудь полнее? Какими были её груди — ясно, что они не так обвисали, но насколько полными являлись? Это трудно понять глядя на принесённые фотографии, но она сама обязательно упомянет об этом с некоторой тоской.
(Как и другие хирурги, я также прошу пациентку принести те фотографии, которые нравятся ей самой, чтобы определить, какой станет она в будущем; таким образом, пациентка, которой назначена ринопластика, должна принести те фотографии, где нос кажется её самым красивым, а я готовлю обширную подборку снимков до и после операции на носу, и мы просматриваем их вместе.)
Я не занимаюсь компьютерным моделированием по двум причинам. Во-первых, не думаю, будто оно что-то даёт. Компьютерные технологии убеждают пациента, что возможности пластической хирургии практически ничем не ограничены, на самом же деле это не так; тот образ, который вы видите на экране, представляет собой двухмерное изображение, хотя и замаскированное под трёхмерное. Поэтому чаще всего перед вами предстаёт результат, который в реальности получить нельзя. Я достигаю гораздо лучших результатов, работая со снимками, сделанными в разное время под разными углами. Во-вторых, компьютерное моделирование — занятие трудоёмкое и дорогое настолько, что мне пришлось бы нанимать специального сотрудника для этих целей.
На лице пациента я ищу асимметрию. Я знаю, что идеальной симметрии мне достичь не удастся никогда, но мне этого и не нужно: симметричные лица скучны. Наш мозг и глаза устроены так, чтобы не тратить слишком много времени на разглядывание объектов симметричной формы; если хотите привлечь к себе больше внимания, наденьте какую-нибудь асимметричную одежду или украшение. Именно в силу человеческой симпатии к асимметрии я стараюсь делать шрамы как можно более незаметными. Продумывая, в какой области рядом с ухом сделать надрезы при подтяжке лица, я проделываю необходимые измерения и добиваюсь их симметричного расположения. То же касается надрезов под подбородком при постановке имлантатов, а также билатеральных надрезов.

Хотя мне больше нравится работать с областью лица и шеи, я провёл тысячи операций по увеличению груди. (Большинству хирургов процедуры уменьшения груди всё же приходится проводить реже.) Но и в этом отношении моя философия отличается от представления моих коллег.
Нормальная форма верхней части женской груди — вогнутая, а нижней — выпуклая. Я вовсе не ставлю себе в заслугу это наблюдение. Такая форма существует в природе, но её в буквальном смысле перевернули — по крайней мере верхнюю половину. Теперь последний крик моды — вставить грудной имплантат под грудную мышцу, из-за этого грудь кажется выпуклой постоянно, выглядит «вздутой», поскольку мышцам требуется время, чтобы расслабиться. По мне, так она похожа на надутый воздушный шарик
Можно считать, что операция по увеличению груди удалась, если новая грудь отвечает размерам тела женщины — то есть пропорциональна её бёдрам и тазу. За пределами моего понимания лежат причины, заставившие нескольких известных молодых актрис, которых я вижу на обложках журналов, демонстрировать наличие имплантантов. Красуясь на кинопремьерах, они демонстрируют не только «взбитую»грудь, но и границы имплантатов либо по центру, когда их груди прижаты одна к другой, либо на боках, если актрисы надевают платье с вырезами, предназначенными как раз для того, чтобы это показать.

Вставляя грудные имплантаты, я действую почти так же осторожно, как и в случае с процедурами на лице — потому что с точки зрения образования шрамов это столь же неблагоприятное место. Женщины выражают разные предпочтения относительно расположения шрама — некоторые предпочитают подмышки, другие — вокруг ареолы, третьи под грудью, там, где она соединяется с грудной клеткой. Эти предпочтения варьируются в зависимости от характера пациентки, её личной жизни и размера желаемой груди. Шрамы вокруг ареол имеют два значительных недостатка: точность маммограммы может быть искажена, в шрам может проникнуть кальций. Недостаток шрамов под мышкой состоит в том, что пациентка довольно долгое время не сможет носить топы с бретельками через шею или платье без бретелек. Новые данные также показывают, что шрамы под мышками могут стать помехой лимфодренажу, а это обернётся проблемой, если у пациентки разовьётся рак груди; её лечение окажется рискованным. Таким образом, шрамы нужно размещать осторожно.
Даже пациентки, которым требуется увеличение груди , у нас с коллегами разные. Ко мне чаще всего, наверное, приходят женщины с высшим образованием, почти всегда желающие небольшие имплантаты. Моя среднестатистическая пациентка (если здесь уместен подобный термин) хочет грудь размером до «В» в соответствии с пропорциями своего тела. Такие женщины считают, что с большой грудью будут выглядеть толстыми и вульгарными. Однако некоторые пациентки после консультации отказываются от операции, потому что их представления об эстетике отличаются от моих.
Вот именно в таких случаях вкус — а порой и деликатность — выходят на сцену.

Если я ошибаюсь, то лучше пусть это будет с большими имплантатами. Почему? Во время операции по увеличению груди формируется конверт. Этот конверт называется капсулой и состоит из коллагена, который соприкасается с имплантатом. Если имплантат удалить, коллаген сожмётся и тело поглотит его без последствий; если же заменить его имплантатом меньшего размера, то капсула вступит в контакт с новым имплантатом, и никакого дополнительного рассечения не потребуется.
Отдав одиночной практике двадцать лет, я нашёл техники, обеспечивающие мне непрерывны поток пациентов. Новые способы «размытия» жира во время липосакции, чтобы он выглядел хорошо организованным. Прижигание кровеносных сосудов для уменьшения количества застойной крови в ране во избежание отёчности и образования шрамов. Лучшее понимание перфораторов — маленьких артерий, которые отходят от основных кровеносных сосудов и не слишком хорошо описаны в книгах по анатомии — обо всём их разнообразии узнаёшь, только проделав сотню операций (я, например, понял, что лучше обрезать вокруг перфораторов, а не разрезать их самих — как делают другие, — таким образом, мне не нужно останавливать течение крови, и рана заживает быстрее). Я стал разбираться в коже детально и понял, насколько по-разному она заживает у сорокалетних и шестидесятилетних, у женщин и мужчин, на тех или иных участках тела (например, на верхнем веке кожа заживает наиболее хорошо).
Сейчас я стал гораздо лучшим хирургом, чем пять лет назад, и надеюсь, что через пять лет буду ещё лучше.

И всё же опытность — не лучший комплимент для хирурга. А что же тогда?
У него руки «растут» откуда надо?
Добродетель, несомненно, но не главная.
Все знают его работу?
Щекочет самолюбие, но это я не назвал бы самой большой похвалой.
Я доверяю ему?
Вот! Самое лучшее, что пациент может сказать о враче. «Я ему доверяю «.
Вы должны знать, что способны рассказать ему обо всех своих тревогах, и почувствовать, что он вас понимает. А когда хирург скажет вам, что, по его мнению, нужно сделать, почему и как он это сделать собирается, то у вас ничто не должно вызывать сомнений. Вы должны ощущать: он делает лучше для вас, а не потому, что сам считает это лучшим или просто иначе не умеет, как иногда бывает у пластических хирургов, занимающихся увеличением груди, которые любят всё большое и тяжёлое, делая ринопластику, стараются задирать нос как можно выше, а кожу при подтяжке лица тянут, пока не лопнет.
Почему именно доверие так важно? По одной простой причине: вам будут делать операцию. Если что-то случится, когда вы будете под наркозом, и вашему хирургу придётся экстренно принимать решение, лучше, если это решение примет человек высококомпетентный, чьи приоритеты и эстетика соответствуют вашим.

МУЖЧИНЫ
Джордж, лысеющий банкир, всю свою сознательную жизнь проработал в брокерской компании «Пейн Веббер», ушёл на пенсию в шестьдесят два года и вот пришёл ко мне.
— Я мечтал изменить свой нос и сделать подтяжку лица двадцать лет, — сказал он. — Каждое утро просыпался с мыслью об этом. Но боялся однажды в понедельник прийти в офис после подтяжки лица.
-Вся надежда на вас и на неё, — сказал он. — Может быть, вы оба вернёте мне мою молодость.
Я, конечно, был польщён, но вот как мне сделать свою работу? Джордж абсолютно лысый, с низко расположенными бровями. Как же мне справиться с этими трудностями, не оставив заметных шрамов на макушке? Он не хотел носить парик. Мне пришлось предупредить его, что нельзя вернуть молодость на сто процентов. Но я могу сделать так, что он будет выглядеть лучше, несмотря на очевидные трудности.
Я рассказал Джорджу о новой процедуре, эндоскопической подтяжке бровей, предназначенной для маскировки шрамов, но всё равно не мог гарантировать ему отличного результата. Шрамы останутся на передней части головы, но насколько они будут заметны, я сказать не мог. На тот момент я делал эндоскопическую подтяжку лица только у мужчин с волосами на голове.
Джордж был согласен на всё.

Через две надели, ещё до того как он пришёл ко мне в офис снимать швы, я уже волновался. Как Джордж будет выглядеть, когда я сниму швы?
Тревога оказалась напрасной. Мало того, что шрамы шрамы оказались практически невидимыми, Джордж пришёл ко мне с новой женой.
В 2003 году, по данным Американского общества пластических хирургов, мужчины делали только четырнадцать процентов косметических процедур, а с прошлого года число выросло почти до тридцати процентов. Увеличение губ у мужчин возросло на семьсот сорок процентов, подтяжка кожи на лице до шестисот шести, подтяжка ягодиц — до пятисот пятидесяти четырёх, подтяжка бёдер — до ста сорока семи, увеличение подбородка — до семидесяти… за один год. Что касается нехирургических малоинвазивных процедур, то по сравнению с прошлым годом инъекций ботокса мужчинам было сделано на сто пятьдесят два процента больше, микродермабразии — на восемьдесят семь процентов, лечения целлюлита — на семьдесят один процент, лазерного лечения вен на ногах — на сорок два. Отчасти такой рост вызван тем, что с пластической хирургии убрали некое клеймо позора, отчасти благодаря инновациям, позволившим значительно сократить время выздоровления и меньше волноваться по пустякам, а также из-за постоянного давления общественного мнения, благодаря которому человек стремится выглядеть моложе ради профессионального роста. Но возросло и число таких людей, как Джордж, которые приходят ко мне просто потому, что хотят выглядеть лучше, а вовсе не боятся упустит повышение. (Число пациентов среди мужчин и женщин, делающих операции из соображений карьерного роста, сокращается, по крайней мере среди моих клиентов.)

Многие хирурги не проводят подтяжку лица мужчинам. Кожа у них гораздо менее податливая. Концентрация кровеносных сосудов гораздо выше, чем у женщин, поэтому мы больше расположены к образованию кровоподтёков. Мужчинам я советую оборачивать лицо несколько туже, чем женщинам, и ни в коем случае не забывать о том, что нужно прикладывать лёд к отёкам первые сорок восемь часов после операции — здесь они должны проявлять больше дисциплинированности, чем женщины.
Мужчины быстрее решают, что им нужно. Конечно, существуют вариации внутри одного пола. Но когда типичный мужчина приходит ко мне в офис, он точно знает, чего хочет.
— Вы это можете сделать? — спрашивает он. — Какие риски? Сколько это стоит?
Я рассказываю ему про плюсы и минусы. Он принимает решение прямо тут же на месте.
— Когда это можно сделать?
Я отвечаю. Он уходит.
Мужчина вряд ли позвонит за несколько дней до операции. И почти никогда не жалуется. Если сделано — значит сделано.
Однажды, отправившись во Флориду, чтобы встретиться с пациентами, я провёл день у своего андоверского приятеля, Кента Вогеля, который стал лётчиком — истребителем и пригласил меня на военную базу «Тринделл» на границе штата, чтобы понаблюдать за тренировками. Он сказал, что пилотам это понравится.
— Они обхохочутся, когда узнают, что ты пластический хирург!
Я понял, что Вент имел ввиду: то, чем я занимаюсь, — не для настоящих мужчин, и моя профессия представляет собой полную противоположность их роду деятельности.
Я прошёл проверку безопасности (только потом я узнал, что они изучили всю мою жизнь, начиная с подготовительных классов школы), и меня представили полковнику, ветерану Вьетнама, командиру эскадрильи истребителей. Он коротко отрекомендовал меня лётчикам — «Макос», как они себя называли… Все они летали лет, наверное, с шестнадцати и выглядели типичными американскими лётчиками. За всё это время, которое я как пластический хирург провёл среди красивых людей, я не видел более привлекательных и крепких парней.

Сегодня был день воздушного боя, упражнения предназначались специально для подготовки пилотов к настоящему сражению. Кроме того, они постоянно помнили, что из воздушного пространства Кубы может появиться вражеский самолёт. Прежде чем подняться в воздух, пилоты перечитывали свои бортовые инструкции, а я слушал и наблюдал на ними. Радиоэлектроника, гидравлика, энергопитание оборудования, вооружение. Оказывается, то, что делают они и чем занимаюсь я, не такие уж разные вещи: их предполётные приготовления напомнили мне о том, что я столько раз проделывал перед операцией.
Затем они поднялись в воздух.
Полковник позволил мне посмотреть на их полёт из пункта наблюдения. В окружении невероятных приборов я наблюдал, как самолёты выполняют тренировочный полёт — местонахождение, скорость, угол крена. Меня поразило, какие точные технологии применялись здесь. Вот что так привлекает меня в науке: каждый прибор представляет собой усовершенствованную модель своего предшественника и, в свою очередь, прообраз технологий завтрашнего дня. И это справедливо как по отношению к пластической хирурги, так и по отношению к авиации.
Это был замечательный день, полный контраст с тем, чем я занимался. Особенно показательным, даже поразительным, явилось для меня осознание того , сколь различны поведение и психика мужчин и женщин. Вот две профессии, обе высокотехнологичные, обе связаны со строгой конфиденциальностью. Здесь парни кричали в громкоговоритель, «горели» перед своими коллегами, в открытую подшучивали друг над другом (причём парни, гораздо менее привлекательные, чем эти, стали бы делать то же самое).

ОШИБКИ ХИРУРГОВ ИЛИ ЧТО НАДО ЗНАТЬ ЗАРАНЕЕ

Существует один довольно распространённый вопрос: почему многим актёрам и актрисам делают такие отвратительные пластические операции и ужасные инъекции, если они в состоянии позволить себе всё? Даже великие звёзды могут столкнуться с проблемой поиска хорошего специалиста. Одна из таких звёзд, обладательница «Эмми», посещала респектабельного лос-анджелесского хирурга, который оказался настолько недееспособным, что она командовала каждым его шагом. Всё закончилось печально: он убрал столько кожи, сколько было велено, и в результате ночью веки у неё не закрывались, оголяя роговицу.
Почему это произошло? Она ответственно подошла к поиску врача и нашла компетентного специалиста — это хорошо, но между ними не возникло гармонии, и он просто следовал её указаниям, а потом сам же за это ответил. Нечто подобное случилось между мной и одним голивудским продюсером: она пришла ко мне и сообщила, что хочет сделать со своим лицом. Я тогда ещё только начинал. Она приходила ко мне ещё шесть раз, прежде чем мы провели процедуру. Но я должен был сказать — и говорю теперь в подобных обстоятельствах — нет. Подождите. Так будет плохо. Но она говорила: не делайте того, не делайте этого. Те есть диктовала мне.
И вполне естественно ей не понравилось, что я не подтянул больше кожи.
Каков мой совет? Ищите такого хирурга, которому сможете доверять, проведите с ним некоторое время, и если он предлагает вам какое-то решение, лучше последовать его совету. А если он возражает против данной процедуры, откажитесь от неё.

Работа не удаётся по ряду причин. К счастью, в большинстве случаев ещё можно что-то исправить.
Богатой женщине шестидесяти трёх лет из Чикаго сделали подтяжку лица, во время которой обрезали два нерва, в результате, она не могла двигать веками и улыбаться. Её глаза впали, из рта текла слюна. Она улетела в Париж (где у неё была квартира), чтобы её не увидели знакомые. Её подруга, парижанка, с которой она обсуждала свою проблему (и которой я делал подтяжку лица), порекомендовала ей обратиться ко мне. Через шесть встреч я реконструировал её веки так, что они больше не западали и привёл в порядок её рот.
Нерв иногда можно восстановить, но в её случае уверенности не было — всё-таки возраст. Я устранил неприятности, пересадив мышцы с кожи головы, и использовал нити, чтобы поддержать провисшие мышцы. Она стала выглядеть лучше, хотя и не безупречно. К сожалению, паралич лицевого нерва остаётся навсегда.
Когда берёшься исправлять чужие ошибки, идёшь на риск. Если всё получается, тебя назовут героем. В противном случае обезумевший пациент начнёт обвинять тебя больше, чем самого виновника. Именно твоё имя прочно свяжется с этой проблемой, особенно если ты её усугубил. Люди запоминают только последнюю операцию.

Альфа и омега клятвы Гиппократа:
Primum non nocere. Главное — не навреди.
Похвально и не лишено смысла. Это увещевание, которому обязан следовать каждый врач. Но порой результаты не соответствуют ожиданиям — врача или пациента. Иногда проблемы избежать невозможно. А порой она возникает по вине врача. Не так давно у двадцатилетней женщины, которой делали операцию по увеличению груди, в результате обструкции дыхательных путей произошла остановка сердца. Сестра-анестезист, не имеющая лицензии, не смогла справиться с интубационной трубкой; операционная этого хирурга не прошла сертификацию.
Или вот ещё случай в Вестчестере, не менее тревожный: пациентка не могла очнуться после анестезии в течение девяти часов… Наконец хирург собрался с духом и сообщил родственникам, что у неё остановилось сердце ещё пять часов назад.
Такие вещи у компетентных и хорошо обученных хирургов случаются крайне редко.
И хотя позитив в подобных плачевных ситуациях искать сложно (особенно родственникам пациентов), наша медицинская система устроена так, чтобы свести катастрофические случаи к минимуму.
Автор Кэп Лисесн.

P.S. Действительно бывают технические трудности при проведении интубации, чаще это касается пациентов с короткой и толстой шеей, но интубация пациента в России — прерогатива врача анестезиолога. И остановка сердца явление непредсказуемое, может быть обусловлена непереносимостью вводимых препаратов для анестезиологического пособия.
По большому счёту любое вмешательство — всегда риск. Я нередко напоминаю своим пациентам: можно тысячу раз уколоться иголкой, а на тысячу первый умереть от столбняка.

Каждая больница обязана предоставлять отчёты по системе «заболеваемость\смертность», таким образом стимулируют людей сообщать о проблемах и ради увеличения безопасности медицинских процедур устанавливать, что пошло не так. Ситуации, подобные описанным выше, обычно проясняются благодаря программе по обеспечению качества. Такие системы призваны осуществлять надзор за чрезвычайными ситуациями и несчастными случаями в сфере медицины, как Федеральное управление гражданской авиации надзирает за авиакатастрофами и проблемами в воздухе.
И всё же я испытываю разочарование, узнав о таких случаях, особенно если врачу, ответственному за это, безразлично, что будет с пациентом, если он плохо обучен или оставляет больного наедине со своими проблемами. Я имею ввиду действительно трудные случаи, а не те, когда у пациента и врача нет единого мнения по поводу цвета шрамов. В первую очередь, я, конечно, переживаю за пострадавшего пациента. Во-вторых, всё это плохо отражается на врачах, и хирургах в частности. За последние два года произошло несколько несчастных случаев с участием солидных врачей. Среди них упоминается смерть сорокадвухлетней ирландки, произошедшая на операции по ринопластике, которую проводил хирург-отоларинголог, имевший узкую лицензию; двусторонний лицевой паралич, потребовавший госпитализации в отделение интенсивной терапии и вызванный тем, что пациенту ввели самодельный ботокс; смерть после липосакции, проведённой челюстно-лицевым хирургом; остановка сердца во время подтяжки лица в офисе стоматолога. Эти случаи у врачей общей практики или у дантистов происходят довольно часто, что неудивительно, учитывая их подготовку и образ действий.

Иногда проблема возникает по вине пациента. Например, если какую-то процедуру предстоит пройти курящему человеку. то риск осложнений возрастает. Я знаю выдающегося пластического хирурга из Далласа, который просто не станет оперировать курильщика. Конечно, и курильщику операцию делать можно, но нужно сказать ему, что следует соизмерять свои запросы и ожидания с возможностями операционного вмешательства в таком случае. Раны заживут медленнее, шрамы будут заметнее, кроме того, существует риск повышенной пигментации — всё это вследствие курения. Особенно проблематичными представляются подтяжка груди и лица, поскольку в обоих случаях нужно подтягивать кожу. Когда кожа ложится на новое место, для заживления требуется хороший кровяной ток. Таким образом, хорошее кровообращение жизненно важно, а никотин является серьёзным препятствием.
В некоторых ситуация плохого результата можно было бы избежать, если бы пациент подошёл к операции более ответственно и держался подальше от сомнительных врачей.
Но как человеку, особенно впервые решившемуся на операцию, узнать, что спрашивать и чего искать?

Для успешного общения с пластическим хирургом предлагаю вам список шагов, которые нужно предпринять, и вопросов, которые следует задать, — это важно и перед поиском врача, и у него в офисе:
1 Свяжитесь с Американским обществом пластических хирургов( http://www.plasticsurgery.org). Попросите прислать брошюру с описанием процедуры, которую вы планируете провести.
2 Спросите друзей или местных врачей, не могут ли они порекомендовать пластических хирургов.
3 Получив контакты, проверьте, имеют ли эти люди официальную лицензию коллегии. Чуть ли не каждый день у себя в офисе я встречаюсь с пациентами, которые обращаются ко мне после неудачных операций, проведённых не сертифицированными пластическими хирургами, и приезжают они со всех концов страны (причём этих хирургов они находят зачастую по рекомендации).
О какой коллегии я говорю? Об Американской коллегии пластических хирургии (АКПХ). О ней и только о ней. Существуют и другие учреждения, но, по моему мнению, они не предъявляют столь жёстких требований к образованию врача или постобразовательному тренингу. Конечно, я не объективен по отношению к пластическим хирургам. Считаю, что в случае с косметической хирургией именно они осуществят такие процедуры наилучшим образом (по сравнению с дерматологами, лор-врачами, челюстно-лицевыми хирургами, стоматологами, акушерами-гинекологами, хирургами-ортопедами и медсёстрами, которые тоже способны выполнять определённые косметические процедуры). Обычно наше обучение длится дольше, оно более трудоёмкое, и тщательность проверок, которые учиняют нам наши профессиональные организации после завершения обучения, не имеет аналогов.
Чтобы узнать, сертифицирован ли данный врач коллегией АОПХ, сайт http://www.abplsurg.org. Они дополнительно сообщат вам, отвечает ли данный хирург требованиям и является ли активным членом организации в настоящее время (а также не применены ли к нему какие-либо санкции).
4 Позвоните в местную больницу, в штате которой есть сертифицированные коллегией пластические хирурги. Они не допустят к работе некомпетентных коллег, опасаясь врачебной небрежности, поэтому такие места представляют собой отличный источник информации о местных хирургах.
Автор Кэп Лисесн.

P.S. Даже при такой системе защиты качества работы пластического хирурга, как отмечает автор, имеет место масса огрехов и разный уровень квалификации специалистов.
В России существует Официальный сайт Ассоциации клиник пластической хирургии и косметологии http://plasticassociation.ru/

Итак, вы оказались в офисе пластического хирурга. Что подскажет, выбрать его или нет? Ведь на первой консультации вы можете не увидеть хирурга, суть процедуры вам объяснят медсестра или ассистент. Это не значит, что хирург плохой, однако я считаю, что гармонии между пациентом и хирургом не возникнет, если они увидятся только в операционной.
Предположим, вы уже сидите напротив хирурга. Задайте ему следующие вопросы:
1 С кем вы сотрудничаете?
Хорошо, если это окажется престижная больница. (Если же нет, а хирург относительно молод, не надо автоматически отбрасывать его. Чтобы завязать связи, требуется время.)
Если он не сотрудничает ни с одной окружной больницей, вам лучше уйти. Почему? Потому что для получения аккердитации врач должен сотрудничать с окружной больницей. А если такого сотрудничества нет, следовательно, офис не аккредитован (следовательно, качество услуг, инструменты и оборудование могут быть ненадлежащего качества),
Не принимайте на веру его заверения о связях с больницей. Если врач говорит, что там работает, позвоните туда и проверьте, состоит ли он в штате. Во время одного разбирательства врачебной халатности выяснилось, что сотрудничество, о котором заявлял некий нью-йоркский врач, оказалось фальсифицированным.

2. Сколько раза вы проделывали эту процедуру?
Если он говорит, что уже тысячу раз проводил подтяжку лица, присмотритесь к нему. Достаточно ли ему лет, чтобы успеть приобрести такой опыт? Можно допустить, что многие хирурги, и молодые, и пожилые, несколько преувеличивают реальные цифры, поскольку для точного подсчёта надо приложить определённые усилия.
3. Вы сами осуществляете последующее врачебное наблюдение?
Увидитесь ли вы после операции? Хотя хирург не обязан сам наблюдать пациента, всё же это признак медицины хорошего качества.
4. Кто вас замещает?
Это его клиника? Или она принадлежит местное больнице? Другому пластическому хирургу? Он может назвать конкретное имя? Я знаю одного хирурга, которого на осмотре после абдоминопластики заменял челюстно-лицевой хирург. Неудивительно, что он не заметил обширную инфекцию брюшной полости.
5. Каковы предоперационный и послеоперационный режимы, ограничения и риски?
Заслуживающий доверия пластический хирург объяснит вам всё это (попросите записать — иначе забудете). Он говорит вам об ограничениях — например, о том, что пластика бёдер не удалит все морщинки, а только сделает кожу на ногах относительно нежной. Объясняет потенциальные риски? Вам понятны объяснения?

6. Останутся ли шрамы?
После увеличения груди остаются шрамы. После подтяжки ягодиц остаётся большой шрам. Практически любая операция оставляет шрамы. Вопрос в том, насколько они будут заметны. Вам нужно понять, где они расположатся, насколько большими окажутся и до каких пределов расширятся со временем.
7. По вашему мнению, именно это процедура больше всего подходит для достижения моей цели или есть ещё другие?
Чтобы подтянуть обвисшую кожу на веках, один хирург может предложить подтяжку верхних век, в то время, как выгоднее провести подтяжку лба, чтобы добиться лучшего и более положительного эффекта с учётом успеха, риска и цены.
8. Какая анестезия используется? Кто её делает?
Нельзя быть хирургом и одновременно делать анестезию. В операционной должен присутствовать или анестезиолог, или сестра-анестезист. Я предпочёл бы анестезиолога, потому что они больше знают. Но существуют и хорошие сёстры — анестезисты. В любом случае в операционной должен быть ещё кто-то, наблюдающий за пациентом помимо хирурга.
Если вы страдаете хроническими заболеваниями, такими, как диабет, сердечные или аутоиммунные болезни, анестезиолог перед операцией должен связаться с вашим лечащим врачом.

9. Вы не собираетесь уезжать в ближайшее время?
Не надо делать операцию за день до того, как хирург собирается уехать на две недели.
10. Сколько операций за день вы делаете и какого они плана?
Некоторые хирурги делают помногу операций в день — шесть или семь на носу или четыре-пять подтяжек лица, — выполнять подобную работу при таких скоростях довольно сложно, и наложить каждый шов самостоятельно такой врач не сможет, значит, он уходит из операционной, и пациента зашивает помощник (ординатор, сестра или просто ассистент). Я сам накладываю каждый шов не только потому, что меня этому учили. Так легче всего избежать осложнений. К тому же в операционной всегда будут присутствовать два врача (хирург и анестезиолог). Я делаю примерно двенадцать операций в неделю, не считая ботокса и других непродолжительных процедур.
11. Вам нужны мои старые фотографии? (Это особенно важно при подтяжке лица.)
Если не нужны, значит, он видит ваше лицо лишь в один момент времени — сейчас — и не получит представления об изначальном облике (например, ваши тяжёлые веки — последствия старения или они всегда были такими?). А это, в свою очередь, влияет на результат. Возможно, вы будете выглядеть моложе, но при этом иначе, нежели вам бы хотелось.

Ответы на эти вопросы помогут вам понять, насколько удачен ваш выбор. Один вопрос, который я не советую задавать пациентам врачу: что, по-вашему, нужно поправить?. Его мнение может не совпадать с вашим, и вас может обидеть услышанное. Именно вам нужно точно знать, что вас не устраивает в собственной внешности, сказать об этом врачу, а затем спросить, как он мог бы это исправить.
И наконец, критикует ли этот хирург других врачей во время консультации? Если да, насторожитесь. Я считаю, что его критика может быть вполне оправданной, если касается вопиющих случаев недопустимого нарушения профессионального поведения, но если она носит общий характер и не имеет границ, возможно, у него слишком завышена самооценка. Такие нереалистичные представления могут говорить о наличии у врача серьёзных недостатков.
Честный хирург никогда не скажет,что у него всё проходит без сучка и задоринки.
У меня так никогда не получалось, и, будучи перфекционистом, я этим встревожен. Я не могу спокойно спать, сделав очередную операцию. Перебираю варианты того, как можно было бы сделать лучше. Удалить больше кожи? Вставить хрящ покрупнее?
Если же пациент недоволен моей работой, то я задаю себе ещё больше вопросов. Я допустил техническую ошибку? А надо ли вообще было оперировать? Может, дело в пациенте?
Автор Кэп Лисесн.

P.S. Перфекционизм — в психологии, убеждение, что наилучшего результата можно (или нужно) достичь. В патологической форме — убеждение, что несовершенный результат работы неприемлем. Может быть как «нормальной» характеристикой личности, так и невротическим психическим отклонением. (Википедия)

Иногда ничего не получается по причинам, от тебя не зависящим, например это такие факторы, как эластичность или податливость кожа, курение или воздействие кокаина на носовую перегородку. И всё же я переоцениваю операцию, свою технику и наше предоперационное исследование.
Если ты радеешь за своё дело, то трудно оставаться спокойным. Приходится работать упорнее, читать журналы, посещать занятия, лекции, чтобы большему научиться и повысить знания, технику, расширить круг своих возможностей и овладеть более эффективными приёмами
Учиться, учиться, учиться.
…Вывод, который следует усвоить: прежде чем использовать новый препарат («артеколл»), или соглашаться на новую процедуру, подождите хотя бы год с того момента, как эти нововведения появились на рынке, — особенно если дело касается плановой, а не экстренной операции!

ОШИБКИ ХИРУРГОВ ИЛИ ЧТО НАДО ЗНАТЬ ЗАРАНЕЕ

Не всегда возможно предотвратить неудачу. Всё, на что я способен, это снизить её вероятность. Я постоянно помню о том, что должен делать успешный пластический хирург:
1. Не забывайте интересоваться успехами конкурентов (из журналов, бесед, на конференциях).
2. Слушайте своих пациентов.
3. Имейте аккредитованный офис.
4. Оперируйте спокойно, быстро, решительно, осторожно.
5. Планируйте свои операции.
6. Определите возможные неудачи и постарайтесь их предотвратить.
7. Работайте по ночам и выходным.
8. Будьте терпеливы и дипломатичны.
9. Присоединитесь к академической программе.
10. Разнообразьте ассортимент услуг, который вы оказываете… но не слишком увлекайтесь.
11. Проявляйте скромность. Просите помощи у коллег, бывших наставников, пациентов.
12. Запомните раз и навсегда: вы женились на хирургии.
Автор Кэп Лисесн.

P.S. Кажется к этому своду правил нечего добавить. Однако, врач не только должен слышать пациента, доверять его жалобам и ощущениям, интересоваться наиболее удачным эффектом от проводимого ранее лечения, но и желать разобраться в проблемах здоровья пациента, которые не всегда решаются кавалерийским наскоком стандартного мышления.
Пациенту следует внушать необходимость активного и волевого участия в борьбе за выздоровление и здоровье.

ЛЕЧЕНИЕ ПО-КОРОЛЕВСКИ. ЧАСТЬ I

Для пластического хирурга, работающего на Парк-авеню, общение с успешными людьми — профессиональная необходимость. Не у всех, с кем я работал, есть собственный самолет, на у многих имеется — обычно это «Дехавилланд» или «Гольфстрим V». Я стремлюсь к тому, чтобы каждому пациенту, которому я делю подтяжку лица, абдоминопластику или вставляю имплантат в нижнюю челюсть, понравились результаты, и с каждым работаю одинаково ответственно. Но есть пациенты — знаменитые и влиятельные, — которым результаты просто должны нравиться.
Когда вас рекомендует влиятельный человек, это может повлечь за собой большое количество пациентов и ещё большее количество рекомендация — просто огромное количество. И наоборот, негативный отзыв от недовольного пациента, мнение которого имеет вес, способно принести вашей практике огромный ущерб, даже уничтожить её. Мы с коллегами испытываем больше переживаний из-за исков известных ведущих новостных программ, актрис или жительниц Манхеттена, недовольных подтяжкой лба, чем от других исков. (Судебные иски — вредный производственный фактор, и сталкиваемся с ним так или иначе мы все; однако я, пока ещё никогда не проигрывал).
Эти люди первого сорта очень мелочные. Особенно отличаются этим жители Нью-Йорка и Лос-Анджелеса (больше чем жители других городов или иностранцы). Если я говорю им, что надо делать инъекции ботокса каждые пять месяцев, будьте уверены, по окончании сеанса они подойдут к Тане и назначат встречу ровно через пять месяцев. И они более требовательные: если я говорю, что моё расписание забито на восемь недель вперёд, они не верят и пытаются работать вместо моего офис-менеджера.

В общем, если хотите преуспеть на Парк-авеню, трудитесь не покладая рук. Общественная жизнь — это продолжение профессиональной; единственная разница — на вас нет хирургической одежды. Приобретите приличный смокинг. Постоянно следите за ходом геополитических конфликтов и изменениями в торговой политике. Неплохо знать несколько фраз на каком-нибудь языке, кроме английского (я владею французским, говорю по-немецки, по-итальянски, по-испански, по -турецки и по-японски). Посещайте вечеринки, будьте компанейским человеком, станьте членом советов известных музеев, участвуйте в благотворительных раутах.
Находиться в обществе светских людей интересно, увлекательно и приятно. Вы захотите стать из другом, потому что они улучшают качество вашей жизни. Но иногда они становятся большим, чем просто пациентами.
Чем-то гораздо большим.
Я согласился провести подтяжку лица, пластику век и ринопластику одной королеве и её придворной даме. За несколько месяцев до этого её представитель начал расследование в отношении меня без моего ведома. Я так и не понял, что за титул носил Мухаммед; сам он называл себя «посол без портфеля». Привлекательный, ухоженный человек, одетый в прекрасные английские костюмы с отложными манжетами, Мухаммед прекрасно говорил на нескольких языках с небольшим акцентом и мог бы с первого взгляда очаровать кого угодно. На одной коктейльной вечеринке мы постоянно сталкивались с ним. Он включил меня в список приглашённых на правительственные обеды. И был чрезвычайно мил. Я тут же решил, что он один из тех интересных людей, которых можно встретить в Нью-Йорке, Гштаде, Лондоне или Гонконге.

Через несколько месяцев он сказал: «Познакомьтесь с её величеством». Но отказался говорить, в какой стране она правит, хотя у меня были свои подозрения. Я думал, что это обычный визит вежливости — мне будет оказана честь, конечно, но и только. Когда они с Мухаммедом появились у меня в офисе, я не забыл низко поклониться. И быть вежливы. Довольно быстро выяснилось, что мы с ней не сможем общаться ни на английском, ни на её родном языке; но она говорила по-японски, так что пришлось вспоминать чему нас учили в колледже. Она была одета нарядно и изящно, на западный манер. Имела смуглый цвет лица, каре глаза красивой формы и длинные ресницы, а также угри, словно у ребёнка, и из-за этого рубцы. Улыбка легко появлялась на её губах.
После обмена любезностями она стала задавать вопросы:
— Вы делаете подтяжку на лице?
— Да.
— Можете заняться моими глазами?
— Да.
Через десять минут она казалась удовлетворённой.
— Я хочу, чтобы операция была завтра.
Я удивился.
— Но это невозможно. Нужно провести лабораторные..
Тут в дверь постучали. Я открыл и увидел Мухаммеда с папкой в руках. Там находились все анализы королевы- кровь, ЭКГ, стресс-тест.
Автор Кэп Лисесн.

P.S. НАГРУЗОЧНЫЙ СТРЕСС-ТЕСТ
(также называемый стресс тест, нагрузочная электрокардиограмма, тредмил-тест, велоэргометрия, стресс ЭКГ)
Определение.
Тест используется для получения информации о том, как сердце реагирует на нагрузку. Обычно он представляет ходьбу на беговой дорожке или вращение педалей на стационарном велосипеде с постепенно возрастающей нагрузкой и одновременную регистрацию электрокардиограммы, пульса и артериального давления
Ваш доктор использует нагрузочный тест для:
— определения адекватности притока крови к вашему сердцу во время возрастающей физической нагрузки;
— определения эффективности Вашего лечения;
— выявления ишемической болезни сердца и определения необходимости более глубокого обследования.
http://www.intac.ru/state/AH:-1.200006594927/

— Так, — сказал я, — но всё-таки нужно ещё кое-что уладить…
Мухаммед бросил на меня взгляд, говорящий: «Не юли». У меня был опыт общения с кинозвёздами и богатыми южноамериканцами, которые хотели всё сделать быстро, но этот случай прочно занял первое место.
Я позвонил главе операционного отделения одной из больниц, с которой был связан, и спросил, смогу ли получить операционную на завтра — нет, даже две операционные, которые её величество просила для комфорта и конфиденциальности. Прежде чем он отказал, я продолжил: «Это королева. Одной страны. Деньги не проблема».
Мне дали зелёный свет. Я позвонил руководителю отделения анестезии и достал всё необходимое.
На следующий день королеву вкатили в операционную на каталке, следом шёл начальник королевской службы безопасности, приставленный к ней. Тучный, с зализанными назад волосами, ростом метр с кепкой, и то если встать на цыпочки, Али не имел представления о деликатности и вежливости, однако был высококлассным профессионалом. Когда он улыбался, я видел каждый его кривой зуб. Он носил пистолет. На пристяжной кобуре на плече. В стерильной одежде, хирургической маске и колпаке его туша смотрелась несуразно.
Я вымыл руки. Анестезиолог ждал. Собираясь надеть хирургическую одежду и перчатки, я услышал от Али предупреждение, какого никогда ещё не слышал.
— Если она умрёт, — сказал он моему анестезиологу по-английски с сильным акцентом, а по морщинкам, собравшимся вокруг глаз, я догадался, что под маской Али сейчас улыбается своей кривой улыбкой, — я убью тебя и врача.
Анестезиолог изумлённо воззрился на него.
— У меня дипломатическая неприкосновенность, — пояснил толстяк.
Трясущийся анестезиолог повернулся ко мне:
— Это правда?
— Да, — ответил я.

Был поздний вечер. Я закончил операцию; Парк-авеню стихла. «Ле Серк», расположенный напротив, на несколько дней превратился в место встреч и мирный переговоров между израильтянами и палестинцами. Полиция перегородила улицу, так что привычный шум машин за окнами моего офиса радовал свои отсутствием.
Я стоял у себя в приёмной в хирургической одежде, просматривая карты, как вдруг открылась дверь. Вошли два человека восточной внешности. Это был Ясир Арафат и его телохранитель.
Не сказал бы, что среагировал сразу. Арафат оглядел меня с головы до ног.
— Я, видимо, оказался не в том месте, — сказал он по-английски с большим акцентом.
Но не сдвинулся с места, медленно оглядывая офис — комнату ожидания, кипу журналов по домоводству и моде, визитки на столе, из которых явствовало, что я пластический хирург. Он выглядел так же неопрятно, как и на фотографиях.
— Хотя, может быть, и нет, — улыбнулся он.
Я тоже улыбнулся и пожал плечами. Арафт извинился, и они ушли искать «то место».

Я был приглашён на скачки в Эскоте, что в предместье Лондона, и удостоен чести встретиться с принцессой Дианой на приёме перед скачками. В то время Диана ещё была с Чарльзом. Ожидая своей очереди, чтобы поздороваться с принцессой, я вспомнил эпизод, оставивший незабываемое впечатление, — её сказочную свадьбу, которую смотрел по телевизору, стоя у кровати больного в кардиологическом отделении стенфордской университетской больницы и наслаждаясь этой красотой. Я и сейчас не мог отвести глаз. На ней были тёмно-синий костюм и шляпа, и она была бесспорно привлекательна. Но не красавица в общепринятом смысле. Со строго анатомической точки зрения многие женщины гораздо «совершеннее».
И всё же она излучала что-то. Великолепная кожа. Чуть тяжеловатые веки и верхняя губа, придававшая ей сладострастный вид. Прекрасные ясные голубые глаза. А улыбка кроткая и искренняя.
Когда подошла моя очередь, её референт представил меня как «доктора Лисесна, пластического хирурга из Нью-Йорка» — и прежде чем последние слова сорвались у него с языка, принцесса Диана опустила глаза.
— В самом деле? — Она улыбнулась. — Ну что ж, я думаю, нам больше нечего сказать, не так ли?

НЕМНОГО РОМАНТИКИ

Моя практика потихоньку продвигалась, привлекая внимание на коктейльных вечеринках и обедах, даже на премьерах в опере. Наше занятие полностью исключает, чтобы благодарный актёр или удовлетворённый дипломат упомянули о наших умениях и великолепных результатах в каком-нибудь журнале — в отличие от первоклассного шеф повара или дизайнера интерьера, — а на следующий день телефон буквально раскалился бы от звонков. Нет, обычно пластические хирурги с Парк-авеню добывают себе известность совершенно иначе: довольные пациенты «рядовых» профессий — банкиры, юристы, специалисты по международным отношениям, медики — доверительно сообщают своим коллегам и друзьям, что вы Свой Парень. Это не означает, что я испытывал недостаток пациентов из Голливуда или политических кругов; конечно, нет. Обретение обширной практики в Нью-Йорке — это постепенный выход за пределы Верхнего Ист-Сайда, который хоть и является местным пупом земли, но тем не менее остаётся довольно ограниченным пространством.
Однако общественная жизнь и профессиональные перспективы идут рука о руку, особенно в Верхнем Ист-Сайде.
Одна моя подруга на очередном свидании, в ресторане, при свечах, облокотившись на столик, сообщила мне, что вставляла имплантаты в грудь, — я понял это, обняв её в первый раз. И не смог сдержаться:
— Когда же ты расскажешь мне, где делала уши и нижнюю челюсть?

Иногда я не могу заткнуть своё ЧПХ (чутьё пластического хирурга). Идя по улице, или сидя на приёме автоматически оцениваю людей старше сорока: «Есть? Нет? Могу разглядеть такие рубцы, которые не заметит больше никто. Узнать, не были ли изменены ушные мочки и не выглядят ли они лучше, чем должны. И бросить взгляд на основание носа, где прячут шрамы некоторые хирурги.   Это моя болезнь.
Порой невыносимо думать,что только из-за возраста , накладывающего свой отпечаток, женщинам отказывают в адекватной оценке их личности, характера, достоинств, сексуальности. Слишком часто всего этого не замечают. Как, впрочем, и сами женщины. Поэтому они довольствуются гораздо меньшим, чем заслуживают.
Торопливо шагая по Мэдисон -авеню в половине шестого утра в свой офис, я остановился на красный свет на Семидесятой улице и увидел, что зеркальное стекло итальянского обувного магазина на углу разбито вдребезги, а из оконного проёма выходит человек, держа в руках сейф. Нас разделяло метров триста, мы смотрели друг на друга, казалось, одинаково поражённые и озадаченные. Потом я сообразил, что он только что ограбил магазин и вот-вот убежит. Совершенно неосознанно я принялся его рассматривать. Тёмно-синяя куртка, синие джинсы. Рост под метр восемьдесят. Восемьдесят килограммов. Родинка в двух сантиметрах от левой ноздри. Два передних зуба кривые. Карие глаза, из-под кепки виднеется седина. Прыщ вверху на правой щеке. Приросшие ушные мочки.
— Вызови полицию, — сказал он, глядя прямо мне в глаза. — Там внутри кто-то пострадал.
И кинулся бежать по улице.

«Умный шаг», — подумал я позже. В тот момент, когда мы оба застыли, наши головы в бешеном ритме выполняли привычную работу: я, хирург, собирал данные о его лице и наружности, которые могли бы оказаться полезными; он, вор, лихорадочно соображал, каким образом нейтрализовать меня, свидетеля, и удрать.
Ступив в магазин я понял, что он солгал: внутри никого не оказалось — ни раненого, ни здорового. Выбежав на улицу, я приметил фигуру, удаляющуюся от меня к Центральному парку. И снова, не колеблясь, бросился вдогонку. Пробегая мимо жилого дома, я крикнул швейцару, который спал ,сидя на стуле и надвинув фуражку на глаза, чтобы он позвонил 911. Пробежав дальше на запад, я увиде, что вор забежал на территорию парка, а затем упустил его из виду. Выбившись из сил, я вернулся к тому жилому дому, взял трубку и швейцара и дал полиции детальное описание. Затем опять побежал к парку. Через минуту в паре кварталов от меня показалась полицейская машина, и я выскочил на улицу, прыгая, крича и махая руками. Она притормозила рядом со мной. Я, не тратя ни минуты, заскочил на заднее сиденье и сообщил, что являюсь тем человеком, который видел грабителя. Полицейский на переднем сиденье сказал, что они уже блокировали территорию. Когда мы проезжали мимо бреши в стене парка на Шестьдесят девятой улице, я снова отрабатывал описание:
— Бейсбольная кепка «Эл-эй», тёмно-синяя куртка, синие джинсы. Метр восемьдесят. Восемьдесят килограммов. Родинка в двух сантиметрах от левой ноздри. Два передних зуба кривые. Прыщ сверху на правой щеке…
Полицейский, сидевший на пассажирском сиденье, развернулся и уставился на меня.
— Ты кто вообще такой?
Я не понял, что он имел ввиду.
— Никогда не слышал такого описания, — пояснил коп.
— Я пластический хирург.
-Чёрт, надо же, — тряхнул он головой. — Никогда не слышал такого описания.

Через пять минут (к тому времени было уже шесть пятнадцать) поступило сообщение, что другая патрульная машина , объезжая парк, задержала человека, подходящего под моё описание. Преступник выдал сам себя: полицейские увидели человека, который бежит в куртке, синих джинсах и тяжёлых сапогах. Когда они остановили его и спросили, что он здесь делает, тот ответил, что совершает пробежку. В куртке, джинсах и рабочих сапогах.
Оказалось, что его арестовывали тридцать пять раз. Преступника осудили, дали пятнадцать лет. После суда окружной прокурор сказал мне, что впервые услышал такое описание.

ЛЕЧЕНИЕ ПО-КОРОЛЕВСКИ. ЧАСТЬ II

Мне позвонил мой эрудированный друг Мухаммед, человек, представивиший меня её величеству.
— Королева хочет, чтобы вы нанесли ей визит, — тепло сказал Мухаммед. — Она, а также несколько человек из её свиты намерены провести ряд процедур.
Я ответил, что через месяц у меня появится свободное время, когда я буду на полпути к её стране, наслаждаясь долгим уик-эндом во Франции
— Прекрасно, — отозвался он. — Самолёт заберт вас оттуда, где вы решите остановиться.
Мухамед не сказал, о каких именно процедурах идёт речь поэтому мне пришлось переправить в его офис внушительное количество инструментов и препаратов для инъекций, чтобы быть готовым ко всему.

Через месяц я стоял в своём смокинге на террасе «Отель де Пари» в Монте-Карло, потягивая дорогое шампанское и наблюдая за фейерверком над пристанью.
Я наблюдал как Верушка флиртует с молодыми мужчинами. Некогда красивая славянка оставалась худощавой и экстраординарной, но её кожа постарела из-за разрушительного воздействия солнца. Она напоминала мне Брижжит Бордо. «Возраст, — подумал я, — безжалостный и разрушительный обидчик».  Джоан Коллинз сидела на софе, подкалывая Арнольда Скаази; она тоже постарела, но приняла меры, и получилось неплоха. И макияж был наложен как надо.
Какая необычная сцена. «Может быть, моя концентрация на работе действительно чрезмерна», — подумал я. Работа требовала, чтобы в офисе я был к семи, а в постели в десять. Приходилось сдерживать эмоции. Я почти никогда не пил. И никогда не играл в гольф.
А они — Боже мой, они умеют жить!
Теперь, глядя на гавань Монте-Карло и восхищаясь живописным светопреставлением международного фестиваля фейерверков, залившим огнями всё небо, а выпиваю ещё полбокала разбавленного шампанского и понимаю, пора закругляться.
Рано утром к отелю подъехала машина, чтобы отвезти меня в аэропорт. Мне велели подойти к определённому столу за своим билетом. На билете, как и на бегущей строке за столом, не было указано место назначения. Вокруг слонялись пассажиры.
Объявили посадку на мой рейс. Я оказался первым. Ступив на борт «Боинга 737», я взглянул на право, на кресла, и увидел… что там никого нет. Посмотрев налево, где находился бизнес-класс, я тоже никого не обнаружил. Помимо меня, на борту был только экипаж.

— Доброе утро, доктор Лисесн, и добро пожаловать на борт, — сказал бортпроводник, провожая меня на место в первом классе.
Через несколько минут я понял, что являюсь единственным пассажиром на самолёте.
Мы взлетели, самолёт сделал вираж вправо, и я стал смотреть в окно. Я понятия не имел, куда меня везут, и контролировать тоже ничего не мог — такое хирургу выдержать трудновато, — так что решил пустить всё на самотек.
Временами я то засыпал, то просыпался. Один раз даже попытался заговорить с бортпроводником насчёт того, куда мы летим. Он широко улыбнулся и спросил, не желаю ли я ещё чего-нибудь поесть или попить.
Я проснулся, когда мы начинали приземление (это произошло через девять часов после взлёта), и увидел великолепное побережье, окаймляющее Тихий океан. Или Индийский? Потом различил одинокую взлётную полосу. И кроме неё, повсюду только песок и вода, сколько глаз видит. Когда дверь самолёта открылась, меня обдало порывом горячего ветра, лишь слегка смягчённым океанским бризом. Внизу меня встречал знакомый человек.
Это был Али, бочкообразный начальник государственной службы безопасности. Когда мы с ним виделись в последний раз — в операционной в нью-йоркской больнице, где я делал подтяжку лица её величеству, — Али предупредил что, если королева умрёт, он убьёт меня.

— Masa*a Alcair, — сказал я ему не сей раз. С момента нашей последней встречи я овладел несколькими фразами на арабском
Али осклабился.
— Добро пожаловать, доктор Лисесн, — протянул он мне руку. — Могу я взять ваш паспорт?
Я оторопел.
— Он вам не понадобится, — заверил Али, и я вручил мои удостоверения личности.
Он взял его и снова протянул руку.
— И бумажник, пожалуйста.- Не успел я удивиться, как он произнёс: — Он вам тоже не понадобится.
Али уверил, что потом, после операции, мне всё вернут.
— Вы гость правительства её величества, — снова улыбнулся он.
Кто-то мог бы счесть такой жест оскорблением. Я решил рассматривать его как крайнее проявление гостеприимства.

В здании спартанского вида рядом со взлётной полосой толпились арабы в красивых тёмно-лиловых балахонах, отделанных золотом, и русские поставщики нефти.
Меня проводили до чёрного «мерседеса», и мы с Али и водителем отправились в путь. Примерно час мы ехали внутрь страны, по пустыне цвета выцветшей кости. Нигде не было видно даже признаков воды, только песок и небо. Без паспорта и бумажника с документами меня везли через неизвестную страну. Я доверился им так же, как они доверились мне. То тут, то там ветер поднимал песочные вихри. Дюны вздымались и опадали, словно волны, плавные линии сменяли друг друга как контуры человеческого тела. Я помню, как впервые, ещё молодым хирургом, разрезал кожу, это было совсем иначе, чем с животным или трупом. Я ощутил её сопротивление — она будто вжималась в скальпель, такого не вычитать в медицинских книжках, это надо почувствовать. Потом впервые видишь кровь, осознаёшь обратную связь между пальцами и мозгом. «Я становлюсь хирургом», — думаешь ты и понимаешь, как много ещё неизвестного. За окнами машины я не видел жизни, только двухцветный пейзаж — пустыня цвета кофе с молоком и чистая небесная лазурь. Ты сосредоточен на том, что делаешь, и не смотришь на наблюдающего за тобой врача, когда он разговаривает с тобой. Ты напуган до такой степени, что вот-вот намочишь штаны. Сначала руководитель проверяет каждый разрез на всех процедурах. Потом всё реже и реже. Проходит несколько лет, и ты больше не удаляешь аппендицит или доброкачественную липому, а стоишь над человеком с серьёзными поражениями в области лица, и в твоей руке быстро режущий бор, ты вкручиваешь шурупы в череп и работаешь возле его глазных яблок — стоит тебе чихнуть, и ты ослепишь или убьёшь его.
Поразительная трансформация.

Я заприметил козу, нагруженную поклажей и бредущую за стариком. Потом ещё коз, перекрёстки, дома и наконец какой-то знак.
По крайней мере я знал, где мы находимся.
Мы въехали в город. Я опустил стекло и снова почувствовал солёный воздух. Вокруг становилось всё зеленее. Наконец вдали я увидел замок цвета мокрой корицы, с башнями и квадратными парапетами в каждом углу. По всему периметру росли обычные финиковые пальмы, стояли ребята из службы безопасности, солдаты и полиция. Все вооружены. Мы проехали через охраняемые ворота и оказались на центральной площади замка.
Мы вышли из машины. «Ваши апартаменты будут здесь», — сказал Али. Я прошёл за ним в замок и по залитой солнцем площадке спустился по многочисленным ступенькам. Мы снова очутились снаружи, и передо мной раскинулся самый прекрасный пляж, какой я когда-либо видел. Меня захватила его красота, но не безмятежность, поскольку через каждые четыре метра стоял вооружённый караульный одной из трех служб безопасности страны.
— Доктор Лисесн, — обратился ко мне Али, — ваша комната на цокольном этаже.
По проходу, похожему на подземелье, меня, к моему ужасу, провели в тесную сырую комнату. После такого первоклассного полёта и прочих прелестей я был, мягко говоря, изумлён.
-Неужели вы хотите поселить меня здесь? — воскликнул я более эмоционально, чем желал бы. — У меня был долгий день.

— Эта комната вам не нравится? — спросил он.
— Честно? Для её величества было бы лучше, чтобы я остановился в гостинице.
— Хорошо, — кивнул Али.
Через десять минут после того, как в сопровождении Али и другого телохранителя я вошёл в расположенный в центре города «Хайат Ридженси», мимо нас прошли две великолепные местные женщины, одетые в «Шанель», показавшиеся мне знакомыми. Одна из низ обернулась и воскликнула:
— Доктор Лисесн? Что вы здесь делаете?
Взглянув на моих спутников , она тут же всё поняла и продолжила путь.
«Спасибо вам», — подумал я.
Мои охранники посмотрели на меня изумлённо.
— А я и не знал, что у вас здесь есть знакомые, — сказал Али.
-Случайная встреча, — ответил я. Это были сёстры, которым я месяц назад делал липоскацию в Нью-Йорке. Войдя к себе в номер я был уверен, что он прослушивается. Эти ребята ничего не пускали на самотёк. Но момент был волшебный. Я поставил чемодан, открыл окно и ощутил удовольствие, глядя на минареты мечетей, маленькие домики и людей, идущих внизу. В этот момент в горячих пыльных сумерках имамы запели призыв к вечерней молитве. Воздух был напоен ароматами цветов , запахами животных и сладких фруктов на уличных лотках.

Я долго смотрел в окно. Вспоминал, как, учась на хирурга, и подумать не смел, что когда-нибудь окажусь в подобном месте или в такой ситуации. Но тем не менее я жил той жизнью, о которой мечтал ещё мальчишкой . Только оказался я здесь не в качестве специалиста по международному праву, а как врач.
Гросс-Пойнт остался очень, очень далеко.
Я лёг в кровать и погрузился в прекрасный безмятежный сон.
Через час из холла гостиницы позвонил Али:
— Доктор, спускайтесь. Мы готовы ехать.
У гостиницы меня ожидала ещё одна чёрная машина.
На сей раз по обеим сторонам сидели охранники с пистолетами. Меня доставили в поместье у океана, владел которым мой новый друг Али. Там полным ходом шла свадьба. Собралось всё правительство страны, а также местные уважаемые люди. Многие женщины были в западной одежде, а некоторые, с расписанными маслом руками, танцевали в традиционных народных костюмах.
-Чем планируете заняться во время пребывания у нас? — повернулся ко мне Али.
— Хотел бы посетить самые красивые мечети, — ответил я.
Все, услышавшие это, обернулись, улыбаясь мне с некоторым недоумением.
— Зачем? — спросил Али. — Вы же американец, не мусульманин.
— Я видел фотографии , от такой красоты просто дух захватывает. Мне нравятся мечети.
И снова они озадаченно улыбнулись.
— В Нью-Йорке я принадлежу к группе под названием «Друзья исламского искусства» — сказал я.
-Политической группе? — спросил кто-то.
-Группе при Метрополитен -музее, — ответил я.
Их улыбки озарили комнату.

Наконец-то я смог расслабиться и попробовал несколько вин — буквально пригубил. Я ведь не знал, что ждёт меня завтра.
На следующее утро в мою дверь постучали. Меня отвезли в замок, где я наконец сделал то, зачем меня вызывали: провёл дермабразию, шлифовку коллагеном и сделал инъекции ботокаса королеве, жене военачальника, жене Али и ещё нескольким придворным дамам. Больших усилий не потребовалось. (Анестезия была не нужна.) Всё прошло гладко.
Теперь оставалось только дождаться, когда королева поправится, — то есть провести здесь ещё два-три дня.
Я знал, что добиться хороших результатов — в моих интересах.
Ожидая, пока дамы придут в себя, я с эскортом посетил мечети — увидел эти сияющие здания, белоснежные стены и минареты, бесподобный вид, открывавшийся с них на пустыню и море. Я исследовал близлежащую местность и попробовал всевозможные блюда под неусыпным оком Али, начальника полиции и многочисленных охранников. Трудно вообразить более гостеприимных и добрых хозяев. Трудно поверить, что — не дай Бог — случись неприятность с какой-нибудь из королевских особ, они смогли бы убить меня.
Наконец, после очередной проверки состояния её величества и придворных дам, все пришли к единому мнению — работа удалась на славу.
— Может быть, мы ещё когда-нибудь встретимся в Нью-Йорке.
— Дай-то Бог, — традиционно попрощался я.
Я получил назад свои паспорт и бумажник. Первым классом меня доставили в Нью -Йорк. Несколько месяцев спустя мне пришло приглашение на свадьбу одной из дочерей королевы.
С тех пор я время от времени удивляюсь, почему не слишком волновался о возможной неудаче, хотя это, конечно, вряд ли могло бы произойти.
Но я никогда не задумывался об этом.
В профессиональном плане я всегда уверен в себе настолько, насколько это возможно.

РЕКОНСТРУКЦИЯ

Мы с Лизой Гейлорд, моей тогдашней операционной медсестрой, направлялись в мой офис в Вестчестере, когда движение остановилось. Мы не видели, что случилось, и поэтому я припарковался у обочины, вышел из машины и направился туда, где поднялась суматоха.
Минуту назад произошло лобовое столкновение.
В одной машине находился водитель без сознания, весь израненный, но без достаточно серьёзных повреждений. Два человека вытащили его из машины и положили на дороге, подняв ноги, чтобы он не впал в шоковое состояние. Постепенно он приходил в себя.
От другой машины исходил запах палёной резины. Водитель ударился о руль. Мы с пожарным вытащили его.
На вид ему было лет тридцать, пульс не прощупывался. Изо рта шла кровь. Он уже начал синеть.
Через три минуты после полной остановки дыхания начинается гибель мозга. Лиза стала делать ему искусственное дыхание, и сердце забилось снова. Но дыхания всё равно не было. Я попытался подать ему воздух из рта в рот, не не преуспел. Мужчина синел.
Оставалась трахеотомия.
Единственный инструмент, отдалённо напоминавший хирургический, который оказался у нас с Лизой под рукой, был перочинный нож. Я вонзил лезвие в его вздувшуюся шею с большим трудом, таким тупым оказалось лезвие, — и добрался до трахеи, надеясь, что не попал в сонную артерию, поскольку в этом случае он умер бы непременно. Я раздвинул мускулы и почувствовал, как хрящ трахеи упёрся в мой большой палец, Теперь я видел трахею и прорезал «Н»-образное отверстие, но всё равно герметичного пространства создать не удалось, и я не смог привести его в сознание.
К счастью, подъехал полицейский офицер с кислородным баллоном, и мы дали кислород.
Спустя несколько секунд человек порозовел.
Автор Кэп Лисесн.

P.S. Ситуация, которую описывает Кэп, относится к разряду экстремальнейших и требует высочайшего самообладания, быстрого принятия правильного решения. В таких случаях проводят наиболее щадящую и успешную коникотомию — рассечение Адамова яблока — между шитовидным и перстневидным хрящами. Голова пострадавшего запрокидывается назад для выведения хрящей гортани. И хорошо, если это не толстая и короткая шея!
Озадачилась вопросом, есть ли у наших полицейских баллоны с кислородом и самое простое устройство для проведения искусственного дыхания?

Спасать жизнь — это здорово, особенно когда ты видел столько жизней которые не сумели спасти.
Мне казалось, я начинаю понимать, кто я есть и в чём моё предназначение — помогать другим, и мне нравилось делать именно это, но, наверное, ценой моей личной и семейной жизни.
Это ничего. Но меня как пластического хирурга коробила мысль, что медицинское образование открыло мне лишь малую часть потенциальных возможностей. И такой вопрос задаёт себе каждый пластический хирург, причём очень часто:
— Заниматься увеличением груди, подтяжкой лица, ринопластикой или абдоминопластикой здорово, но это же нельзя сравнить с реконструкцией лица или оказанием помощи жертве пожара — правильно?
Нет.
Я не людоед. Не хочу сказать, что реконструктивная хирургия или устранение последствий детской болезни, такой как заячья губа, или пересадка кожи пострадавшему на пожаре неблагодарное занятие. Слава Богу, я могу делать и такое.
Но всё это имеет одинаковую ценность, по крайней мере я так считаю. И многие коллеги со мной согласятся.

Я посвятил свою жизнь пластической хирургии, потому что видел, как она может изменить человеческую жизнь, как способна продвинуть её вперёд. Поэтому, и только поэтому. Да, некоторые изменения имеют более высокую значимость, чем другие, но было бы слишком дерзко решать, какая операция оказала на жизнь человека серьёзное влияние — та или иная. Ведь операция по изменению формы носа у человека, страдавшего от мысли, что он некрасивый, удаление мешков под глазами у женщины, постоянно опасавшейся насмешек, увеличение груди у той, которая никогда не чувствовала себя женщиной, удаление двойного подбородка, чтобы обозначить линию подбородка, у мужчины, полагающего, что коллеги считают его старым… всё это ради того, чтобы люди могли почувствовать себя более привлекательными, уверенными в себе, желанными или просто спокойно пройтись с собакой по пляжу, — это тоже дорогого стоит! Разумеется, с этим можно спорить, вы скажете, что , в конце концов, всё это необязательные операции и сущности человека кардинально не изменить. Проведя тысячи необязательных операций, предназначенных лишь для того, чтобы слегка подправить лицо и тело, я могу сказать, что если человек меняется снаружи, он меняется и изнутри, несмотря на все скептические разговоры.
Был проведён провокационный опрос, результатам которого я верю безоговорочно. Прирождённый оптимист, утверждает опрос, обычно справляется с трудностями, сохраняя природную жизнерадостность, а прирождённый пессимист, вне зависимости от благосостояния, в итоге увидит всё в чёрном свете.

Вот что забавно: многие пациенты приходят ко мне не из-за своего тщеславия — как обычно считается, — а не желая думать о лице и теле! Они хотят погрузиться во внешний мир, не замыкаясь в том, который начинается и заканчивается их кожей.
Поэтому я и стал хирургом. Чтобы видеть, как люди оживают. Чтобы делать их счастливее.
Всё, что я говорил, так же справедливо и для тех, кто чувствует себя старым и непривлекательным или чьё лицо изуродовано в результате автоаварии. Цель пластических хирургов — сделать людей счастливыми. И точка. Поэтому если я помогу женщине, от которой гуляет муж, выглядеть сногсшибательно и почувствовать уверенность в собственной внешности… не сомневаюсь, она испытывает такой же восторг, как и тот, кому я исправил шрам, оставшийся после неудачной операции, проведённой в детстве.
Вице-президент детской больницы «Блитдейл» в Вестчестере — мать одного из моих пациентов — предложила мне начать реконструктивную программу для детей с тяжёлыми пороками развития и уродствами. Меня вдохновила эта идея. На следующей неделе я сел за разработку требований, необходимых, чтобы начать программу. Я ещё не знал, как это предприятие будет финансироваться, пока, сидя в нью-йоркском ресторане с приятельницей, не описал ей эту программу. Одна из посетительниц, сидевшая позади меня, услышала наш разговор. Она представилась как Энн Колли и сказала:
— Извините, что вмешиваюсь, но я знаю одного человека, который мог бы вам помочь.
Энн Колли просто золото.
На следующий день мне в офис позвонила Джанет и сообщила:
— Я работаю на джентльмена, который имеет большой успех на Уолл- стрит. Это религиозный и счастливый человек, у него четверо здоровых детей, и он хочет вернуть свой долг обществу. Но сделает пожертвование только туда, где деньги пойдут непосредственно детям. И желает сохранить анонимность.

Джанет как его представитель пришла, чтобы осмотреть больницу. А через десять минут со слезами на глазах сказала, что хочет уйти. «Блитдейл» — уникальное место, в котором понимаешь, как тебе повезло, что ты здоров.
Через час Джанет перезвонила из офиса, заверила меня, что таинственный благодетель обещает миллион долларов.
— Май босс очень впечатлён, — поделилась она. — Я уверена, что его друзья согласятся профинансировать это мероприятие.
Не надо было заполнять никакие формы. Оказалось достаточным одного телефонного звонка.
Бог действительно существует.
У нас было ещё мало денег, а эти щедрые благотворители помогли многим людям обрести способность пользоваться руками, ходить, жить. Мы работали с детьми , у которых были ужасные уродства, но особенно выделялись двое. Ронни Луго, бездомному мальчику, жившему на улице, в тринадцать лет плеснули кислотой в лицо. Он очень испугался, его челюсть не могла свободно двигаться, левый глаз не видел. Я реконструировал его веко, пересадив кожу. В «Нью-Йорк таймс» заинтересовались «Блитдейлом» и написали о нашей программе. Офтальмолог из университета Колумбии прочёл статью и связался со мной.
-Доктор Лисесн, — сказал он, — я читал о вашем мальчике в «Нью-Йорк таймс». Существует процедура, которая позволит восстановить ему зрение.
Операцию Ронни сделали через месяц, и он, собиравшийся покончить с собой, теперь решил стать детским психологом.

Другой случай был одновременно и удовлетворительным, и разочаровывающим — но разочарование это не было связано с ограниченными возможностями медицины или хирургии. У Кевина, двухлетнего мальчика, было обожжено сорок процентов тела. Он был очень напуган, отставал в росте, не мог ходить и даже вытянуть ноги из-за стягивающих шрамов на коленях. Я сделал несколько пересадок кожи и применил технику, которая позволяет нарастать коже вокруг шрама правильно. Кевин снова стал ходить, начал расти и играть в баскетбол.
Через пару лет в нашу клинику привезли другого мальчика с обширными ожогами. Естественно он, и его близкие были в смятении от горя, и я подумал, что им очень бы помогла беседа с семьёй Кевина, у которого всё шло хорошо, их поддержка и яркий пример того, что надежда есть. Я позвонил отцу Кевина и рассказал, что мне нужно.
— Нет, — ответил он.
— Нет? — переспросил я.
— Эта часть жизни Кевина позади. Мы не хотим иметь дело с жертвами ожогов и вообще с чем-либо, напоминающим об этом.
У второго мальчика, к счастью, исход операции тоже был удачным.
Но я, хотя и понимаю, что некоторые стремятся забыть плохое как можно быстрее, не прощу отцу Кевина отказ поговорить с людьми, пережившим и такое же горе, что и его семья, ведь к тому моменту он уже избавился от своего отчаяния. До сих пор, вспоминая об этом телефонном звонке, я чувствую, как внутри у меня всё кипит.

ЧЕГО ВЫ ХОТИТЕ?

Деннис, тридцатилетний продавец компьютеров, пришёл на консультацию и сказал, что хотел бы изменить внешность.
-Хорошо, — кивнул я. — Что именно вы хотите?
— Вообще-то много чего.
— Например?
— Я хочу выглядеть как Дженнифер Энистон.
Мне это ни о чём не говорило. Дженнифер Энистон? Кто это?
— Это актриса, — пояснил он. — Вы что, телевизор не смотрите? Это моя любимица.
— Так. Значит, вы хотите походить на неё… до какой степени?
— Полностью, — сказал Деннис и сообщил, что уже почти год принимает эстроген. Он хотел, чтобы я провёл несколько процедур — вставил имплантаты за щёки, в подбородок и грудь, а также сделал необратимую пенэктомию.
Я отказался, хотя симпатизировал Деннису и хотел помочь ему. Я мог бы выполнить небольшие процедуры, но никогда не делал пенэктомии, которая предполагает удаление пениса, а затем выворачивание кожи для создания влагалища. Я ассистировал на такого рода операция, когда учился в ординатуре в Стэнфорде, — это технически сложная процедура, чреватая заражением и образованием рубцовой ткани в чувствительной области.
Я посоветовал Деннису клинику, которая специализируется на операциях по перемене пола, и пожелал всего хорошего.
Всех нас что-то не устраивает.

Иногда трудно прямо сказать пациенту «нет». «Вы ошибаетесь. А я прав. Поверьте мне и не делайте эту операцию.» Таких слов я почти никогда не говорю, потому что звучит это как-то самонадеянно, да и пациент всё равно не прислушается. Мартина, трнанссексуал, после нескольких операций (на протяжении пяти лет я делал ей нос, глаза, лицо, грудь и ноги) снова пришла ко мне, на сей раз с просьбой удалить два нижних ребра. Я отказался. После такой операции остался бы заметный шрам. Внутренние органы, например печень, оказались бы повреждены Улучшение формы тела того не стоит. Поскольку мы с Мартиной были давно знакомы и всегда найдётся хирург, который сделает операцию, несмотря на очевидные противоречия здравому смыслу, я попытался убедить её:
— Тебе не понравится этот шрам. Оно того не стоит.
Мои ораторские способности явно проигрывали хирургическим, и Мартина нашла другого хирурга, удалившего рёбра.
Новые линии тела её устроили. А вот шрам нет.
Я сторонник пластической хирургии. Но удачная операция — не данность, и не важно, каким хорошим окажется врач или какой простой процедура. Все люди разные — одни никогда не переступят порога моей клиники, другим я благоразумно отказываю. Если пациентке всё равно или она не допускает даже мысли о несовершенстве собственной внешности, то никогда не решится на пластическую операцию. А если она подвержена эгоцентризму и нарциссизму, то результат операции всё равно ей не понравится.
Лучший кандидат на пластику находится между этими двумя крайностями и обладает достаточно здоровой самооценкой и скромностью, которые увеличивают шансы на удачную операцию.

Через пару лет позвонил Деннис, мечтавший, чтобы я сделал его похожим на Дженнифер Эниситон. Он хотел проконсультироваться со мной по поводу нескольких процедур.
Когда Денис появился у меня в офисе, взгляд его был гораздо добрее, и он (по его словам) «прошёл большую часть пути», чтобы обрести внешность своего идеала. Он провёл психологический анализ, до сих пор принимал гормоны и хотел, чтобы я сделал четыре операции: вставил импплантаты в грудь и щёки, сделал ринопластику и подтяжку век. Теперь мне было гораздо комфортнее работать с ним.
Деннис остался доволен результатами. Напоследок он сказал, что теперь наконец-то сделает операцию своей мечты — поменяет пол. Я снова пожелал ему удачи.

Это большая честь, когда кто-то доверяет тебе улучшить свою внешность. А ещё большая честь — вручить человеку пропуск в новую жизнь, в новую профессию. Майк, симпатичный сорокалетний специалист по электронике «Дженерал моторс», хотел выглядеть как Элвис.
— Прежде чем вы сочтёте меня сумасшедшим и выдворите из офиса, — начал он, хотя я и не думал выставлять его, — уверяю вас: я не сумасшедший. Если эта операция связана с каким-то риском, я не буду делать её. У меня хорошая работа, счастливый брак, двое отличных детей, я люблю свою семью. Но моя мечта — быть двойником Элвиса. Я, как и он, умею петь, танцевать, у меня даже голос такой. Вы не поверите, насколько похож. Но сам я совсем другой. А для шоу в Вегасе или Атлантик-Сити мне надо быть на него похожим.

Он казался разумным , а не чудаком. Ни до, ни после я не встречал более рассудительного, знающего свои слабые и сильные стороны человека — воплощённое оправдание косметической хирургии.
Если я хочу, чтобы пациент выглядел по-другому, значит должен по-другому думать. Я получаю четыре подобные просьбы в год… Как хирургу мне приходиться избирать необычный подход. Во-первых, забыть о собственных эстетических представлениях, поскольку требуется не улучшить внешность пациента, а сделать его на кого-то похожим. Во-вторых, я должен быть уверен, что тот внешний вид, который мы стремимся получить, соответствует строению лица пациента. В-третьих, я должен понять, насколько близко смогу подойти к идеалу пациента.
Через шесть операций, включая две, на которых я делал щёки, мы с Майклом воссоздали Элвиса. И всё же, несмотря на поразительное сходство Майкла и Короля , а также две повторные операции, мне не удалось сделать такую ямочку на левой щеке, как я хотел.
На последнем послеоперационном осмотре, до переезда в Лас-Вегас его семьи, поддержавшей это мероприятие, он сидел у меня в комнате ожидания в тёмных очках, с зализанными волосами, с баками и в рабочем костюме»Дженерал моторс» когда вошла женщина с двумя детьми. Девочка, увидев Майкла, раскрыла глаза от удивления.
— Мама!- громко прошептала она. — Это Элвис!
Мама изумлённо посмотрела на него. Теперь шептать начал мальчик. Майкл в полном восторге отвернулся от них, поиграл бёдрами, а затем оглянулся и сказал девочке низким голосом:
— Привет, малышка!
Король жив. Майкл изменил фамилию на Вегас и теперь регулярно выступает в Лас-Вегасе и в Атлантик-Сити.
Но я всё равно огорчён тем, что ямочка не получилась.

Я ЭТО НЕ ДЕЛАЮ

Хирурги обожают оперировать. Стоит серьёзно подумать, делать ли операцию, если хирург от неё отказывается.
Существует несколько причин для отказа будущим пациентам:
— Физическая. Мало основания для операции. (Другими словами: если я не вижу необходимости что-то исправлять, я этого исправлять не буду.)
— Психологическая. Я чувствую, что пациент останется недоволен любой операцией, и не важно, насколько удачной она окажется. Или, …, если между врачом пациентом нет согласия и доверия.
— Уровень комфорта. Я делаю только те процедуры, которые опробовал уже сотни и тысячи раз.

— Уровень заинтересованности.  Я не делаю процедуры, которые мне не интересны. Например, у меня просто нет желания заниматься пересадкой волос. Я не восстанавливаю девственность, хотя мне поступало несколько предложений от арабов (из Кувейта, Каира и Ливана) с просьбой восстановить девственность их сестре или подруге. В арабских странах считают, что после такой процедуры женщина подходит для брака, ведь  предполагается, что её девственность подвергается проверке.
Также мне неинтересно стягивать влагалище — уменьшать диаметр вагинального отверстия.
Кроме того, я избегаю процедур, которые часто дают неудовлетворительные результаты. Это вставка грудных имплантантов, ягодичных имплантантов и круговая подтяжка кожи тела. Последняя операция — где нужно обрезать кожу вокруг живота, чтобы подтянуть кожу на ногах, — требует работы на очень большом участке тела, обычно вызывает обширное кровотечение, и шрам остаётся безобразный.

Мой коллега, хороший хирург, недавно делал круговую подтяжку, повлекшую за собой осложнения. Если такое случилось с ним, может случиться и со мной. (Примечательно, однако, что я открыл иной способ подтяжки кожи ног, при которой можно обойтись без обрезаний вокруг живота, и шрамов остаётся гораздо меньше. Вот ещё один пример, как важно быть осведомлённым о новациях в твоей профессии.)
Увеличение пениса также относится к операциям, результатами которых пациент недоволен. Трудно вставить инородный материал (в данном случае аллодерм) в ствол полового члена без повышенного риска образования рубцов и заражения. Это ещё одна операция, за которую я не возьмусь.

ПОДНИМАЯ БРОВИ

Нельзя предугадать реакцию пациента сразу после операции. Можно только предполагать, основываясь на том, как он вёл себя до неё — нервничал ли на консультации? Часто ли звонил в офис перед операцией? Сколько раз спрашивал об одном и том же? И так далее. Но даже так можно сильно ошибиться. Женщины часто задают больше вопросов, чем мужчины, и сомневаются, что конкретно хотят исправить, — но всё это происходит обычно до того, как они решаются на операцию. Речь не об этом. Я говорю о двух существенно важных моментах в хирургии: первый — непосредственно перед операцией и второй — сразу после неё, когда присутствует физический дискомфорт и боль, с которой необходимо справиться. Именно в это время узнаёшь о людях больше всего.

Немногие пациенты надоедали мне перед операцией так, как Джеральд, сорокачетырёхлетний банкир, который начал спорить со мной по поводу подтяжки лба и глаз. Это две простейшие процедуры, и случай Джеральда ни под каким видом не предполагал ничего экстраординарного (волос у него на голове было больше чем достаточно). Но он звонил моему персоналу как минимум дважды, а часто и трижды в день в течение недели, оставшейся до операции, и почти всегда настаивал, чтобы его соединили со мной. Он задавал одни вопросы, потом другие, затем повторял предыдущие, переповторял самые первые и вновь возвращался к тем, которые уже повторял. Я был уверен, что и перед операцией, и через несколько часов после неё Джеральд будет настоящей занозой в заднице.
Но в утро операции он был спокоен и верен в себе — не дрожал от ужаса и не паниковал.
«Ну нет, меня не купишь, — подумал я. — Хм! Он приберёг свои жалобы на потом!»
Когда всё было закончено, Джеральд оставался в послеоперационной палате девяносто минут, обычный период в таких случаях. И — никаких жалоб, ничего. Потом Гизель сказала ему, что он может одеться.
Выйдя на улицу с дочерью, он помахал мне.
— Вот увидите, он даст о себе знать через минуту, — предсказал я Тане и Гизель, глядя на часы.
Он связался со мной через три недели. Чтобы поблагодарить.
И всё.
Джеральд преподал мне урок, оказавшийся нужным именно в тот момент. Потому что мне надо было напомнить, что жизнь полна сюрпризов.
Автор Кэп Лисесн

P. S. Замечу, что насторожены и беспокойны бывают чаще пациенты с психосоматическими проявлениями. Такие люди чаще не удовлетворены ответами на поставленные вопросы, кропотливо детализируют и анализируют все ощущения в организме. Как правило, ждут чудодейственной пилюли и сиюминутного эффекта от лечения.

Качество моей работы должно быть безупречным, я обязан действовать осторожно, уверенно и эффективно, чтобы моё положение в обществе оставалось безукоризненным.
Последнее нужно восстановить, вне зависимости от того, виноват я или нет.
Вряд ли я был единственным хирургом, идущим по этой тонкой грани, постоянно спотыкаясь.
До меня дошли слухи, а потом я прочитал, что два отличных пластических хирурга из других городов застрелились в тот же месяц. Я слышал (но не читал) ещё про двух хирургов, имевших практику в квартале от моей, которые попали в психиатрическую клинику. Не знаю, какую роль в каждом из этих четырёх случаев сыграл их статус первоклассного врача, но уверен, что огромную. И хотя мой кошмар с таблоидами не имел никакого отношения к профессии, я всё равно начал ощущать, что моя работа давит на меня. Обычно это не приходило мне в голову, а теперь вот началось.
Днём давит персонал.
Вечером друзья, которые заходили в ресторан с сочувствующими взглядами.
«Как жаль».
«Ты ещё оперируешь?»
«Это очень тяжело, Кэп, ты держись, ладно?»
Днём пациенты, желающие, чтобы ты изменил их внешность, мечтающие выглядеть лучше.
Ночью — пустота. Сижу дома, читаю медицинские журналы.
Теперь нельзя совершить ни одной ошибки. Личные или профессиональные просчёты в таких обстоятельствах невозможно скрыть. Затеряться не получится.
Появляется огромное желание лично распорядиться своей жизнью.

Меня никогда не одолевали чёрные мысли, как многих мои коллег, оказавшихся в более затруднительном положении. В это трудное время я приказал себе сделать вид, что ничего не случилось.
При всём смятении, в котором пребывал на протяжении недель и месяцев после появления этих злосчастный публикаций в таблоидах («Нью-Йорк пост» поощрила меня, дважды поместив мою фотографию на первую полосу), я извлёк из данной ситуации нечто хорошее. Серьёзно. Потому что, как бы затасканно это ни звучало, именно в такие моменты можно узнать, кто твой настоящий друг.
Добро может победить, скажет вам любой оптимист. Хотя луч надежды было ещё трудно разглядеть. К счастью, меня снова выручила моя медицинская выучка (благоприятно сказалось и посещение воскресной школы). Я часто видел, как умирают люди, особенно дети, как страдают от хронических болезней, значит, и мои переживания в данный момент — это часть какого-то большого плана и вполне обычное дело. Именно так и сказал Тане, пытаясь убедить себя столь же старательно, как и её.

ЗВУКИ МУЗЫКИ

Назойливые репортёры наконец-то оставили меня в покое. Мы с Кэти больше не являлись новостью дня, со стороны жёлтой прессы было бы странно продолжать муссировать мою дурную славу.
Моя практика стала приходить в норму, возвращаясь к прежнему состоянию, но мне всё равно хотелось скрыться, уехать куда-нибудь подальше хотя бы на пару дней. Мне нравились профессиональные конференции, поэтому я решил посетить одну из них, которая в этом году планировалась в Лондоне. Энн, зажиточная пациентка, а теперь ещё и мой друг, любезно предложила мне остановиться на ночь в одном из её лондонских особняков.

Поздним вечером я приземлился в Хитроу и поехал в этот дом. Он располагался в живописном районе города, неподалёку от американского посольства. Таксист высадил меня напротив красивого особняка из известняка рядом с Гросвенор-сквера. Дверь оказалась не заперта. Моему взгляду открылось пространство от садовой дорожки до заднего двора.
Я громко постучал. Вошёл, поставил сумку на пол в холле и крикнул «здравствуйте». Услышав голос, я пошёл в дальний конец дома и увидел классический английский садик. В саду я приметил женщину — лет шестидесяти двух, в почти прозрачном домашнем платье, — она стояла в профиль, приставив к глазам бинокль и внимательно наблюдая за чем-то, покачивая головой взад и вперёд, назад и вперёд. Это была не Энн, мой друг и владелица дома. Я никогда раньше не видел эту женщину. Она не обращала на меня ни какого внимания.
Поняв, что увидел больше чем достаточно, я сделал ещё несколько шагов и несильно постучал в дверь, ведущую в садик.

Когда я вернулся в Нью-Йорк, Таня соединила меня с личным ассистентом одного известного человека, и говорить она желала только со мной.
— Кто это? — спросил я.
— Она не представилась.
Я взял трубку:
— Доктор Лисесн.
— Доброе утро, доктор. Я личный ассистент… — она замешкалась,, — Джейн Смит. (Аналог русского «Иван Иванов»)
«А получше псевдоним придумать не могли? — подумал я. — Или у Джейн Смит сменился ассистент, или Джейн Смит никакая не знаменитость».
— Мисс Смит и её друг хотели бы сделать пластическую операцию, — сказала ассистент. — Как она поняла, вы оперируете цветных людей.
— И какого же цвета Джейн Смит?
-Чёрного. А друг её белый.

— Да, я с радостью назначу операцию.
— Но мисс Смит — очень узнаваемая фигура.
— Ничего страшного, — ответил я. — Можно назначить встречу на позднее время или, например, в уик-энд.
Ассистентка сказала, что первый вариант лучше и мисс Смит хотела бы зайти в семь или восемь часов сегодня же вечером.
Я уверил её, что буду в офисе один, открою дверь, а свет при входе выключу, чтобы никто ничего не увидел. Ассистентка осталась довольна таким шпионским антуражем.
Я надеялся, что Джейн Смит и вправду очень известна, но не из-за нынешней остроты нехватки знаменитостей. Если она была известным человеком и обратилась ко мне, значит, кое-кто уже перестал воспринимать всерьёз негативные отзывы обо мне в прессе. Это будет моя маленькая победа, которая вытащит меня из забвения.
Тем же вечером, когда я занимался бумажной работой за столом Тани, открылась дверь, и вошли… Джейн Смит и её друг.
О да, она была знаменита — одна из самый известный и уважаемых певиц Америки. В жизни она выглядела точно так же, как на экране, и её жесты и манеры были столь же лихими, как и во время выступлений, что меня очень удивило, ведь по моему опыту публичные фигуры, а особенно люди, занятые в индустрии развлечений, в жизни совсем другие, нежели на сцене.
Джейн Смит было просто невозможно замаскироваться. Её причёску узнал бы каждый. Остаться незамеченной она могла бы только не выходя из машины. Я видел чёрный «линкольн», припаркованный в неположенном месте около моего офиса.

Познакомившись и пожав друг другу руки, мы уселись, и Джейн сказала, что хочет сделать небольшую липосакцию.
— Вы уверены? — спросил я. Глядя на изгибы её стройного тела, я не видел ничего лишнего. — По-моему, для меня здесь нет никакой работы.
Она действительно выглядела лет на двадцать положе своего возраста, и, сделай я операцию, выглядела бы поразительно молодо. (Перед консультацией пациент обычно должен заполнить анкету, где, помимо прочего, есть вопрос и о возрасте. Некоторые в этой графе пишут вымышленную информацию; другие оставляют её пустой. Мисс Смит я не стал предлагать эту анкету. А позднее узнал, что ей пятьдесят восемь лет.)
Услышав мой ответ, она пожала плечами, наверное, испытав удовольствие, а может быть, даже приняв его за комплимент. Её друг хотел сделать операцию на глазах; я согласился. Я сказал ему, что мне понадобиться несколько фотографий, и заверил, что гарантирую конфиденциальность. Мне часто приходится говорить такие вещи.
Джейн улыбнулась.
— Причина, по которой я проявляю так3ую осторожность, — произнесла она так, словно я потребовал объяснения, хотя на самом деле этого не делал, — в том, что я замужем. Мой муж живёт во Флориде, а Джон, — она взяла его руку, — мой друг здесь, в Нью-Йорке.
Я попросил их не беспокоиться. Открыл свой ежедневник, назначил дату операции, объяснив Джону все детали предстоящей процедуры и назвал цену за подтяжку век.

— Я хотела бы заплатить наличными, — сказала Джейн.
Я махнул рукой.
— Наличными, чеком — без разницы!
— Нет, нет, никаких чеков! — воскликнула она, и в её глазах появилась тревога, словно бы она знала, что однажды неизбежно ошибётся и мужу всё станет известно.
А ещё существовали таблоиды.
Через две недели её друг пришёл ко мне на операцию. Процедура стандартная, поэтому всё удалось хорошо.
Три месяца спустя я получил письмо от его знаменитой подруги. Внутри лежало два билета.
«Доктор, приглашаю вас на своё шоу в «Гарден», — прочёл я. Далее следовала её настоящая подпись. Затем постскриптум: «Очень понравилась ваша работа. Возможно, она понадобится и мне … когда-нибудь».

С первого взгляда можно подумать, что оперировать некоторых знаменитостей от индустрии развлечений — одно удовольствие. Они молоды, и ты знаешь, что результаты будут отличные. Благодаря их известности ты можешь обрести большую популярность. На первый взгляд это идеальный пациент.
А потом в голову приходит другая мысль: может, это и не такая уж хорошая идея?

Би Джей был ударником очень известной рок-группы. Как и любому сорокалетнему , ему не нравился второй подбородок.
— Не могу поверить, что старею, как мой отец, — пожаловался он. — Я должен выглядеть моложе. У нас скоро турне. Вы можете что-нибудь сделать?
Я сказал, что могу сделать небольшую липосакцию на шее и немного натянуть кожу (шрамы будут скрыта рядом с ушными мочками). И хотя волосы у него были короче, чем в молодости, я не видел в этом никакой проблемы.
Мы назначили дату операции, и Би Джей ушёл из моего офиса.
В конце дня я начал делать записи в его карте и заполнять историю болезни. Он всё рассказал честно. Только теперь мне пришло в голову, что риск с ним может оказаться большим, очень большим. В прошлом он принимал не только рекреационные наркотики. Из-за этого возможны скрытые проблемы с сердцем, которые обычная ЭКГ или стресс-тест не выявляют. Кокаин, который он активно использовал, печально известен тем, что вызывает аритмию.
Если вначале при мысли об операции я испытывал удовольствие, то теперь испытал страх. Если раньше представлял себе, ка люди подумают: «Надо же, Би Джей пошёл к Лисесену и выглядит отлично», то теперь мысли были другими: «Надо же, Би Джей пошёл к Лисесену и умер от сердечного приступа прямо у него в офисе». Я уже предвидел, как фанаты его группы преследуют меня.

Уйдя из офиса той ночью, я отнюдь не радовался перспективе делать операцию Би Джею. Но что я ему теперь скажу? Обдумав всё той же ночью, я решил, что лучше сказать правду.
На следующий день я позвонил ему:
— Боюсь, что не сумею вам помочь. Я опасаюсь вас оперировать и ничего не смогу с этим поделать.
Вопреки мнению о людях с таким звёздным статусом, как у Би Джея, чьи фанаты без устали тешат их тщеславие, он воспринял новость как интеллигентный человек. Задал уместные вопросы. А к концу разговора также пришёл к выводу, что операцию делать действительно не стоит. Он горячо поблагодарил меня за мою честность и сказал, что будет рад рекомендовать меня с другими людям (что и сделал).
— Наверное, я просто старею, — заключил он в конце разговора. — Но у меня осталось ещё слишком много работы, чтобы лечь и помереть.

Две недели спустя я уехал в Токио, потом в Гонконг и Тайбей. Национальный дворцовый музей Тайбея привлекал меня. Покинув Нью-Йорк и погрузившись в азиатское искусство, я совершенно забыл о переживаниях, которые перенёс дома. Именно это и нужно врачу. Вернувшись, я стал работать ещё интенсивнее.

КАК РЫБА В ВОДЕ

Мой офис снова гудел словно улей. Как обычно, по вторникам и пятницам я в основном оперировал (делал подтяжку лица, липосакцию, вставлял имплантаты). По утрам в среду я занимался маленькими процедурами: проводил биопсию, удалял родинки, убирал лишний жир и морщины с помощью коллагена, вводил рестилан и ботокс. Остальные часы я проводил в офисе, готовясь к операциям — просматривал фотографии, делал записи, набрасывал план. В промежутках между этими занятиями я встречался с пациентами.
Мне повезло с таким опытным персоналом. Гизель, моя медсестра, подготавливала операционную к процедурам, мыла хирургические инструменты, завозила пациентов в операционную (я всегда сам готовил их перед операцией). Лиза и Боб, мои анестезиологи, отвечали за общее и местное обезболивание и поддерживали в рабочем состоянии тележки для перевозки тяжелобольных с дефибриллятором. Пока что нам не приходилось пользоваться дефибриллятором, но он всегда должен быть в рабочем состоянии. Стелла и ещё четыре медсестры помогали пациентам восстановиться после подтяжки лица, уменьшения груди, абдоминопластики и других многочисленных процедур, оставаясь рядом с ними на протяжении как минимум двадцати четырёх часов после операции. Рядом с теми, для кого цена не имеет значения медсёстры могут оставаться и дольше. Они отслеживают жизненные показатели пациента, проверяют кровотечение, прикладывают пакеты со льдом и поправляют бинты.

Таня, офис-менеджер в моём офисе на Парк-авеню, и Дениз, в Вестчестере, снабжают будущих пациентов информацией обо мне. Многие спрашивают о моём прошлом, опыте, образовании, о моих специализациях и так далее. Пациентов, которым уже назначены процедуры, один из офис-менеджеров обзванивает перед операцией, чтобы дать необходимые инструкции (например, не принимать аспирин или витамин Е в течение недели перед операцией, потому что эти вещества вызывают кровотечение; не пить и не есть в течение восьми часов до операции; продолжать принимать любые сердечные препараты, прекратить приём некоторых антидепрессантов и так далее), и говорит, что нужно принести с собой в день операции (просторную одежду, шляпу или шарф, солнечные очки). Пациенту напоминают, что после операции кто-нибудь должен забрать его. Если пациенты нервничают, я сам говорю с ними. Развеять страхи перед операцией и возможными осложнениями — это обязанность врача. Пациенты обычно хотят только со мной осуждать вопросы интимного характера (например: «Когда можно снова заниматься любовью?», «Какие позиции пока нельзя использовать?», «Можно ли принимать виагру после операции по подтяжке лица?»).
Я продолжал работать лечащим хирургом в оториноларингологической больнице Манхеттена. Читал в Корнелльском университете лекции о строении нерва.
Вот что мне нравилось. Быть занятым.

Каждый новый день чему-то нас учит. Эти уроки бывают большими и маленькими, но, отправляясь спать, ты должен чувствовать, что узнал что-то новое. Например, за одну неделю я открыл много интересного (для меня), полезного и поучительного:
1. Я понимаю разницу между богатыми женщинами, которые работают, и теми, кто не работает. Первые предпочитают следовать своим инструкциям; у вторых обычно в одно ухо влетает, в другое вылетает. Первые понимают, что припухлости во время выздоровления — это нормально; вторые пытаются выяснить все подробности выздоровления. Если возникает необходимость отложить операцию или какая-то небольшая проблема, первых удовлетворят разумные объяснения; вторых не удовлетворят никакие.
2. Я понял, отчего пластические хирурги так востребованы среди успешных и знаменитых людей. Не только потому, что мы достаточно компетентно реализуем их надежды. Но мы ещё и единственные на всяких приёмах — наводнённых банкирами и юристами, — кто не конкурирует с ними за место на работе или в социальной иерархии. То, чем мы занимаемся, слишком специфично, слишком индивидуально.
3. Женщины, особенно очень успешные, ждут от своего пластического хирурга, что он проявит сочувствие, но не окажется размазнёй. Если подумать, того же они ждут и от своих партнёров.
4. Почти ни один телеведущий, которого я когда-либо оперировал, не обращался ко мне за исправлением каких-то недостатков фигуры. То, чего не видно из-под стола, похоже, не слишком их беспокоит.

5. Не надо верить всему, что вы читаете. Порой женщины. начитавшись дамских журналов — про инъекции против морщин, столь популярные во Франции, — получают заражение. Когда опубликовали такую статью, я удивлялся, почему репортёр многого недоговаривает; я знал, что врач, упомянутый в рассказе, испытывал немалые трудности!
6. Преподавая, я узнаю от анатомии нерва больше, чем студенты. Сегодня у нас было тридцать два трупа, по одному на каждого студента, и мы рассекали лицевой нерв. Обучая их, я не только открыл более быстрый способ рассечения нерва, но и окончательно понял, насколько разными могут быть нервы — по толщине , числу отростков и так далее — у различных людей. Поразительно.
Это лишний раз свидетельствует, что учиться нужно постоянно.

Обычно мне не приходилось наблюдать, как пациенты пластического хирурга борются за жизнь.
Лили было тридцать восемь, когда она пришла ко мне, чтобы уменьшить шрам, который был у неё с детства, —  то есть уменьшить его толщину и сделать незаметнее. След аппендэктомии располагался у неё справа на животе. Я обрезал кожу вокруг шрама, чтобы высвободить его ткань с помощью ножниц и скальпеля, а затем закрыл разрез, зашив его нитями в несколько слоёв. Я отослал рубцовую ткань в лабораторию патологии, как поступаю обычно. (Результаты пришли нормальные.)

После снятия швов Лили осталась очень довольна результатом. Она показала мне ещё один шрам на животе, от которого тоже хотела освободиться. Этот остался от операции по удалению рака надпочечника. Избавиться от шармов, оставшихся после хирургического вмешательства, — обычное желание переживших операцию по удалению раковой опухоли. Такие шрамы напоминают им о раке, о страхе, о смерти.
Во время послеоперационного посещения Лили говорила со мной об очень личных вещах — о детских операциях, о досадном шраме, о раке. В эмоциональном плане разговор был таким напряжённым, словно мы встречались уже двадцатый раз, а не второй. Она раскрылась. Рассказала мне, что работает офис-менеджером в одном агенстве на Манхэттене. Она была одинокой. И очень хотела с кем-нибудь познакомиться. Надеялась однажды выйти замуж. Она была беззаботной и яркой, что для одинокой женщины из Нью-Йорка большая редкость.
На втором осмотре Лили уже не была такой беззаботной. Она начала ощущать острую боль в области живота и собиралась посетить гинеколога по этому поводу. С учётом истории болезни повод для беспокойства был. Я пытался успокоить её как мог, но при этом старался не врать.
Пока я осматривал её, Лили немного забыла о своих тревогах и пожаловалась на жир, скопившийся у неё на талии.

Я сказал,что сделаю с удовольствием.
Она обратилась ко мне за простой процедурой, и основной задачей было сделать её жизнь лучше. За врем нашего общения я, казалось , из врача превратился в задушевного друга — она больше не беспокоилась по поводу своего давнего недуга. Я чувствовал себя отлично и был тронут её волнением.
Она пришла на очередную операцию по удалению шрама через две недели и сказала, что у неё в животе обнаружили опухоль. Рак вернулся. Мы отменили удаление шрама.
— Я один из ваших врачей и позабочусь о вас, — сказал я, увидев страх в её глазах. — Мы пройдём через это вместе.
Конечно, я не знал, как будет развиваться болезнь. Иногда клетки отвечают на лечение. Иногда нет. Не знаю даже, как правильно ли называть Лили другом. Но я не сомневался, что следующие недели станут для неё очень тяжёлыми и я превращусь в близкого человека для этой женщины, чьё будущее только заволокли чёрные тучи.
Я помню, что в этот день на ней были джинсы ниже пупка, блузка «Армани» и изысканные серебряные серёжки. В какую-то минуту Лили выглянула в окно, и в её глазах мелькнула надежда. Она сказала, что почти не чувствует себя одинокой. И ушла из офиса с улыбкой.

— Я позвоню вам на следующей неделе после приёма у онколога.
Через шесть недель Лили умерла.
Я никогда не забываю о том, что я не только пластический хирург, но ещё и врач. Эта мысль была взлелеяна всеми уроками, которые я получил от отца, от доктора Сэбистона, от всех своих наставников. Увидев в первый раз пациента, я знаю — и иногда  говорю вслух, — что мы через всё пройдём вместе. С кем-то быстро, с кем-то дольше. С одними с радостью, с другими с отчаянием.
Пластические хирурги, которые занимаются ещё и реконструктивной хирургией, отличаются от тех, кто делает только косметические операции (дантистов, челюстно-лицевых хирургов и так далее). Я не говорю, что первым можно больше доверять, — ринопластика или, скажем, подтяжка лица могут иметь не менее важно значение, чем, например, пересадка кожи. Главное, чтобы пациенты были довольны.
И ещё я уверен,что, сталкиваясь с такими случаями, как у Лили, мы улучшаем взаимодействие с нашими пациентами. Проявляем большее участие и сострадание, потому что, как и они, можем быть уязвимыми. Пластических хирургов — особенно на телевидении и в жёлтой прессе — не всегда изображают великодушными людьми.
Воспоминания о Лили и других, таких же как она, остаются со мной навсегда.

НЕКОГО ЛЕЧИТЬ

Вторник, 11 сентября 2001 года, восемь утра, ясный осенний день в Нью-Йорке, я у себя в операционной, делаю подтяжку лица Дороти, уроженке Одессы, Техас, и подруге бывшей первой леди Барабары Буш.Операция шла своим чередом до восьми , когда в операционную. вошла Таня с радиотелефоном в руках. Киресс, моя старая знакомая из Гросс-Пойнта, работавшая менеджером «Американ эйрлайнз», хотела о чём-то меня спросить, пока стояла в пробке на мосту Джорджа Вашингтона. Лиза, моя анестезиолог, взяла телефон и приложила к моему уху.
Я почти никогда не говорю по телефону, находясь в операционной, но Киресс заверила, что это важно — срочный медицинский вопрос по поводу одного из её бортпроводников. Начав говорить, она вдруг замолчала, а потом сказала:
— Очень странно… один из наших самолётов только что вошёл в ограничительное пространство. Я должна связаться с операторами. — И повесила трубку.
Я не обратил внимания на её слова.
Через двадцать минут пришла Таня и сообщила, что самолёт врезался в башню Всемирного торгового центра. Как и большинство жителей Нью-Йорка, в эти первые мгновения я решил, что это просто несчастный случай — хотя в такую ясную погоду в подобное верилось с трудом
Минут через девять Таня снова вошла в операционную и сказала, что в другую башню врезался ещё один самолёт.
— Это не может быть совпадением, — заметила Лиза, пока я продолжал оперировать.

Таня снова появилась в операционной двадцать минут спустя.
— Одна из башен обрушилась… — Её голос дрожал.
Впервые за всё утро я остановился. Посмотрел на Лизу. Её губы были скрыты под маской, но глаза расширились. Я снова принялся за лицо Дороти — неподвижное, спокойное.
— А вдруг отключат электричество? — спросила Лиза. — Или последуют новые атаки?
Я заверил её, что у нас есть запасные генераторы и источники питания и мы находимся в надёжном здании.
Через десять минут Таня сообщила, что рухнула вторая башня.
— Там же люди! — воскликнула Лиза. — там же люди… — И заплакала.
В уме я прикинул, что если очень, очень повезёт, то погибнут двадцать пять тысяч человек. Пострадают десятки тысяч.
И кто знает, сколько ещё террористических актов должно произойти? Понадобится помощь, особенно медицинская, а у меня есть опыт работы с ожогами, полученный во время ординаторской практике в больнице Нью-Йорка и в Стэнфорде. Я велел Тане отменить две следующие операции. Закончил подтяжку лица Дороти, наложил повязки и отправил её в послеоперационную палату. На секунду я представил себе её реакцию, когда она узнает новости.

«Всё в порядке, Дороти, вы молодец, лицо выглядит замечательно, отёки минимальные, погибли двадцать тысяч, Всемирного торгового центра больше не существует, Америка в осаде. И помните, первые двадцать четыре часа нужно обязательно прикладывать лёд».
Интересно, насколько близка она с Бушами.
Мы с Таней проверили офисные запасы фонариков и батареек. Я дал ей денег и послал купить воды и еды на случай, если город блокируют и мы окажемся запертыми в офисе; мой персонал жил на острове Стейтен, в Куинсе и Коннектикуте. В новостях просили всех врачей связаться с близлежащими больницами. Я приказал своим людям оставаться в офисе.
Выйдя на улицу, я словно оказался во сне. В центре города было лучше, чем я себе представлял, но всё равно мрачно. По Парк-авеню не ездили машины, на было такси, стремящихся проскочить на красный свет. Впервые с тех пор, как я открыл дверь своего офиса на пересечении Парк-авеню и Шестьдесят пятой улицы десять лет назад, я постиг важность здания, находившегося всего в двух кварталах от меня по широкому бульвару: арсенал на Шестьдесят седьмой улице. Всё было оцеплено полицией. На Парк-авеню расположилась Национальная гвардия с винтовками «Ми 16». Мне требовалось добраться до больницы Святого Винсента, расположенной ближе всех к месту катастрофы. Я объяснил полицейскому, что должен попасть в центр города. Он даже не стал спрашивать удостоверение личности. Только попросил разрешения у старшего офицера, который тут же его дал, мы запрыгнули в полицейский автомобиль и на бешеной скорости помчались вдоль опустевшей улицы. Тысячи людей стекались в жилые кварталы города.

На Тринадцатой улице перед больницей Святого Винсента толпились люди. Все были молчаливы и покорны.
Наверное, они пришли со всего города.
— Удачи, док, — сказал полицейский, когда я выходил из машины. Словно договорившись, мы одновременно салютовали дуг другу.
Людей собралось много, но было тихо; наверное, в Центральной библиотеке Гросс-Пойнта в обычный летний полдень при открытых окнах шума бывает и то больше. Ни одной сигналящей машины, каждый житель Нью-Йорка был готов, словно солдат, отправиться туда, где потребуется помощь.
Тишину нарушили два низко летящих реактивных истребителя, полностью укомплектованных ракетами. Они — Воздушная оборона — были первой волной. Потом появились ВВС, целая эскадра истребителей шла клином, все с ракетами класса «воздух-воздух» на борту.
Было половина двенадцатого.
Как ни печально, я стоял без дела, потому что помогать оказалось некому. Никого не привезли на «скорой». Все мы томились снаружи и ждали раненых, но напрасно. Мы уже знали, что погибло очень много людей, но не подозревали, что от них остался только пепел. И число пострадавших (и погибших) вне зданий поразительно мало. Время от времени тяжёлой поступью выходили ошеломлённые полицейские и пожарные, покрытые сажей; к ним подбегал кто-нибудь из собравшихся и предлагал полотенце или носовой платок, чтобы вытереться.

А тем временем практически во все общественные центры — Эмпайр-Стейт-билдинг, Пенн0стейшн и так далее — одно за другим поступали сообщения о заложенных бомбах, началась эвакуация. Об угрозе взрыва сообщили и на вокзале Гранд0Сентрал. Люди из смежных зданий , включая и отель «Гранд Хайат», расположенный в непосредственной близости от него, были эвакуированы. Дороти, которой тем великолепным утром, оставшимся в другой жизни, сделали подтяжку лица, проспала, наверное, самый жуткий, смртносный день в истории Америки и теперь лежала с бандажами на лице в номере гостиницы на сорок четвёртом этаже. Когда она спустилась на лифте в сопровождении Гизель, моей ночной медсестры, приписанной к ней, и в полнейшей растерянности стояла перед отелем «Гранд Хайат», вся вся перевязанная, к ней подошёл молодой полицейский , очевидно решив, что женщина пострадала в сегодняшнем хаосе.
— Мэм, вам нужен врач? — спросил он.
Дороти покачала головой, обёрнутой в бандаж, напоминавший эластичный бинт.
— Ну и денёк, — произнёс он.
Она кивнула и тихо сказала:
— Я пропустила большую его часть.
— Вам повезло, — ответил полицейский.

ГРАНИЦЫ ПЛАСТИЧЕСКОЙ ХИРУРГИИ

Молодая красивая жена директора одного из самых известных нью-йорских музеев обратилась ко мне с просьбой сделать подтяжку её почти совершенной груди и немного уменьшить размер.
— Пусть будет всё как есть, — сказал я. — У вас останутся шрамы. Незначительное улучшение этого не стоит.
Она обратилась к моему коллеге, который согласился провести операцию.
Через год она вернулась ко мне. Её грудь была немного меньше. Остались большие шрамы. Соски одеревенели.
— Сделайте что-нибудь, — взмолилась она.
Я мог уменьшить шрамы, но не удалить их, и частично восстановить утраченный объём. Но чувствительность сосков восстановить не получится.
Она вышла из себя.

С самого начала ты знаешь, что некоторые пациенты никогда не будут довольны результатом. А насчёт других однозначно сказать нельзя. Только потом ты понимаешь, насколько нереальными были их представления о возможностях пластической хирургии.
«Вы недостаточно натянули кожу. Вы убрали мало жира».

Один человек тридцати четырёх лет обратился ко мне за липосакцией. А потом подал на меня в суд, потому что ему не понравился тридцать второй размер брюк, хотя я и не обещал ему, что он будет носить брюки какого-то определённого размера. (Суд он проиграл. )
У Джейсона нос отклонялся влево больше чем на два с половиной сантиметра. Это не опечатка — именно сантиметра, — потому что он ломал его несколько раз во время игры в баскетбол и езды на мотоцикле. После операции он стал отклоняться только на четыре миллиметра. Он был выровнен и симметричен настолько, насколько я смог сделать его таким. Большего не позволяли толщина хряща и рубцовая ткань.
— Вы можете сделать лучше, — настаивал Джейсон.
-Нет, — ответил я. — Это не возможно.
Несмотря на очевидные улучшения, Джейсон остался недоволен — и даже рассердился. Я показал ему его фотографии до операции, чтобы он мог увидеть разницу.
Он только покачал головой:
— Это не я.
— Это вы, — сказал я.
— Нет, возразил Джейсон, — не я.
А это был он.

Мне приходится улучшать результат операции в пяти процентах случаев. Чаще всего необходимость в этом возникает при липосакции, поскольку просто невозможно оценить с большой точностью как располагается жир. Либо когда пациентка возвращается из-за того, что ей не понравился шрам или на носу слева осталась какая-то неровность. Исправлять недочёты приходится редко, они как правило небольшие и выполняются под местной анестезией.
Больше всего я ненавижу что-то подправлять после липосакции — не потому, что не хочу, просто пациент, возможно,  пытается меня обмануть.
Когда Нина пришла на первую липосакцию, она весила почти пятьдесят три килограмма. Я убрал полтора килограмма с её живота и бёдер.
Через три месяца она пришла снова, жалуясь, что липосакция не удалась. И потребовала переделки.
Я попросил её взвеситься. Теперь она весила пятьдесят семь килограммов. Если бы она набрала вес через несколько недель после операции, это было бы нормально, поскольку образовались отёки. Но прошло три месяца.
Я задал Нине несколько вопросов и выяснил, что она пьёт слишком много белковых коктейлей и пива. Я пообещал, что подправлю её , если она сбросит вес и вернётся к изначальным пятидесяти трём килограммам.
Бальше она не появлялась. Зачастую пациенты думают, что, сделав липосакцию, получили лицензию на неправильное питание и освобождение от спортзала. Такие люди занимаются самообманом. Никакая липосакция не будет для них эффективной, ведь жир всегда найдёт где отложиться.

Иногда бывают такие случаи, когда ничего невозможно сделать.
Не помогут ни пластическая хирургия, ни напряжение силы воли, ни лучшие намерения.
Я понял, что если любви расцвести не суждено, то с этим ничего не поделаешь.
И как тогда быть? Если вы любите жизнь, найдёте кого-нибудь другого.
Мне приходилось наблюдать такое.
Жанетт Лонгория, моя постоянная пациентка (подтяжка лица, подтяжка век, липосакция на животе), а теперь и добрый друг, в свои семьдесят умеет радоваться жизни. Овдовев некоторое время назад, она заинтересовалась мужским сообществом и познакомилась с послом США в ООН в отставке. Она была без ума от него. Он привлекательный, красивый, образованный, интересный собеседник — говорил на девяти языках и был без ума от неё. Он пригласил её на ужин и заехал за ней с огромным букетом жёлтых роз. За ужином они пили шампанское, и он поцеловал её. Жанетт улыбнулась.
Следующим вечером он снова пригласил её на ужин. На сей раз розы были уже розовые. Провожая её домой, посол вновь поцеловал Жанетт. Она почувствовала, как по руке её пробежала дрожь.
На следующий день она позвонила, обо всём рассказала и спросила:
— Что со мной происходит?
Я всё понял, но промолчал.
Тем же вечером посол в отставке пригласил Жанетт на ужин и принёс красные розы. Они пошли на шоу, потом поужинали, и он снова поцеловал её. У Жанетт волосы на руке стали дыбом.
Мы с ней увиделись на следующий день.

— Просто не знаю, как быть, — сокрушалась она. — Этот человек — воплощение моего идеального мужчины. И даже больше того. Так в чём же дело?
— Дело в феромонах, — объяснил я, и она неохотно кивнула, видимо, уже догадавшись об этом и без меня. Со мной такое тоже однажды случилось. Я встречался с женщиной юристом, и вроде всё было при ней — и ум, и эрудиция, и красота, — но каждый раз, как хотел поцеловать её… ничего не происходило.
— Вам лучше уйти сейчас, — посоветовал я. — Что бы вы ни делали, ничего изменить не удастся.
Жанеттт покачала головой. Она знала, что я прав.
И что же она сделала?
В  семьдесят лет написала книгу о том, что обрести чувственные романтческие отношения возможно в любом возрасте. Она воодушевила не только своих родных и знакомых, но ещё и вдов, разведённых и пожилых женщин по всей стране, которые сотнями стекались на презентацию её книги, стремились получить автограф.
Вероятно, что-то всё же можно сделать, только если правильно отнестись к ситуации.

ВСЕ МЫ ПОХОЖИ

Да, мы все действительно похожи.
Конечно, я имею дело с супербогатыми, знаменитыми и роскошными людьми, с пациентами, само существование которых зависит от безупречной внешности и молодости. Их вселенная во многих отношениях совершенно не похожа на ту, в которой обитает остальная часть мира. Но — как я уже говорил — всех что-то беспокоит. Меня, вас, их — всех. Раздражает, приводит в уныние. Эта общность объединяет нас и не имеет границ, охватывая людей разного достатка, социального статуса и способностей. Основных причин, по которым мои пациенты стремятся сделать косметическую операцию (с некоторыми исключениями), мало. Оттянуть время. Вернуть молодость. Избавиться от неуверенности. Продолжить карьеру. Отогнать депрессию. Получить доступ к новому опыту, новой сфере бизнеса, начать новые отношения. Они звонят мне, сидят напротив меня в моём офисе, лежат передо мной в операционной, всё это потому, что что-то приводит их в отчаяние. Очень богатых и совсем не богатых, людей средней внешности и потрясающе красивых.
Все мы похожи.
Время от времени, в конце особенно долгого рабочего дня, кода я поднялся в пять утра, провёл три подтяжки лица, а в девять вечера сижу у себя в кабинете за бумажной работой, мне вспоминается образ моего отца, доктора Джона Лисесна, семейного врача. Вот он в своём офисе, работает, как и я, допоздна. Преданность делу порой держала его на расстоянии от меня во времена моего отрочества, из-за неё я не хотел становиться медиком, пока не смог больше сопротивляться своему желанию… его преданность стала моей преданностью. В моём возрасте у него уже была большая семья, а у меня её нет. Но его любовь к медицине, этика упорного труда, его самозабвенная преданность пациентам передалась и мне.

МОЙ МУЗЕЙ — ВЕСЬ МИР

Осень.
Самое лучшее время в Нью-Йорке, и точка. Сегодня особенно свежо, в воздухе повисла лёгкая дымка. Жёлтые, оранжевые и красные листья разбросаны по Пятой авеню, словно отпечатки ладоней. Прекрасный день для хрустящих мичиганских ред делишез или нью-йоркских макинтошей (сорта яблок).
Я только что вернулся из Метроплитен-музея, куда заскочил на сорок пять умиротворяющих, живительных минут наслаждения прекрасными полотнами, в особенности портретами.
Я энергично шагаю к себе в офис. При таком дефиците времени прогулка туда и обратно до офиса — моё тайное удовольствие, а ещё разминка, помогающая проветрить мозги.
Будучи столько лет индивидуалистом (и в личном, и в профессиональном плане), я думал, что готов начать новое путешествие — к браку и семье. К сожалению, у женщины, которая, я наделся, будет сопровождать меня в этом путешествии, оказалось иное умонастроение. Всему своё время.
Ещё один урок.
Однако я продолжаю лелеять надежду по сей день.

Мне вспоминается доктор Генри Рэнсом, выдающийся почётный профессор хирургии в Мичиганском университете, который позволил мне в мои девятнадцать лет работать на своём факультете,  и я сделал первый шаг, карьера моя состоялась, мечта исполнилась. Когда мы с доктором Рэнсоном познакомились, этот восьмидесятилетний человек — седовласый, утончённый — вёл прекрасную продуктивную жизнь. Он был великолепным хирургом общей практики и непревзойдённым учителем. Он оставил отпечаток на судьбах многих хирургов, врачей и пациентов, которые, в свою очередь, оставили отпечаток на судьбах многих других. А коли он не нашёл времени обзавестись семьёй — что ж тут такого?
Мой отец нашёл. Доктор Рэнсом нет. Доктор Сэбистон -да.
У всех у них обширная практика. Все они замечательно живут.
Темнеет, и отовсюду льётся золотой свет. Отражения от окон тускнеют, косые тени падают на лица людей. Я прохожу квартал на восток, к Мэдисон-авеню, а теперь иду по западной стороне мимо изысканных антикварных магазинов, открытых ещё в бурные семидесятые. Тротуары заполнены людьми, но не сплошной движущейся массой — каждый человек на виду. На улице свежо, и люди тепло одеты. Нелегко определить фигуру.

Я, как всегда, концентрируюсь на лицах.
Сначала пытаюсь разглядеть их издалека. С большого расстояния в первую очередь я оцениваю форму лица.
«У неё практически идеальный овал»
«У него квадратный подбородок».
«А у этой кожа на шее слишком нежная».
Во вторую очередь подмечают детали.
«У него брови слишком высоко»
«У неё несимметричные губы»
Когда они подходят ближе, я отмечаю размер губ.
Затем глаза.
Затем текстуру. Кожи. Рубцов. Волос.
Я сканирую проходящих мимо ньюйоркцев так, как словно они- полотна в музее, но полотна, меняющиеся в каждый момент времени — что-то мимолётное изменилось в движениях, выражении лица, падающем свете, моём собственном восприятии.
«Эта женщина — красавица с необычайно ясными глазами. И хотя подбородок у неё маловат, он не слабый».
«У него латинское сложение, а вот челюсть как у восточного европейца».
«Ого, она выглядит раздражённой. Если бы я мог сделать ей внутреннюю подтяжку лба, она перестала бы пугать своим видом друзей и коллег»,
Прежде чем они пройдут и исчезнут навсегда, я осторожно осматриваюсь по сторонам, чтобы напоследок взглянуть под другим углом.
«Ничего себе горбинка».
«Неровная пигментация».
«Немного неправильный — но сексуальный — прикус».
Ничего не могу с собой поделать. Такой уж я есть.
Автор Кэп Лисесн

P.S. Вот мы и завершили интересное путешествие в мир пластической хирургии и угла зрения профессионала. Подобного рода чтение не только расширяет кругозор, приоткрывает тайные закоулки  медицины, но и позволяет взглянуть на себя и окружающий мир со стороны, более рачительно что ли… Помятуя, ничто не вечно под луной.

                       10 ВОПРОСОВ О ТЕБЕ

декабрь 2014г.                   Когда затягивает рутина, есть смысл остановиться и посмотреть на происходящее немного со стороны. И в этом вам поможет одна игра.
Бывают взрослые игры, которые интересны детям, а бывают детские игры, в которые иногда стоит поиграть взрослым.
Поиграем?

Предлагаю вам уделить себе минут 10 -15 и ответить для себя на некоторые вопросы. Если будете проходить этот тест в одиночку, ответы лучше записать и анализировать только, когда пройдете все вопросы. Если у вас есть хороший друг, то вопросы эти может задавать вам он. А вы – соответственно – ему. Пользу от этого получите вы оба.

Таких, как я больше нету! – Расскажите о себе, о своей уникальности.
Я мечтаю о …
Мне нравится в себе…
Моё любимое занятие…
Через 5 лет я…
Моё ближайшее путешествие будет…
Я часто вспоминаю про…
Я не люблю…
Я обещаю, что…
Мне бы хотелось, чтобы членом моей семьи был… (какой-то реальный человек – кто-то из ваших знакомых или актеров)
Уверена, что ваши ответы дадут достаточно пищи для новых размышлений и изменений.
http://psycholog.lviv.ua/?cat=9

ИОСИФ БРОДСКИЙ, или ОДА НА 1957 ГОД              /февраль 2016 /

Хотелось бы поесть борща
и что-то сделать сообща:
пойти на улицу с плакатом,
напиться, подписать протест,
уехать прочь из этих мест
и дверью хлопнуть. Да куда там.

Не то что держат взаперти,
а просто некуда идти:
в кино ремонт, а в бане были.
На перекресток – обонять
бензин, болтаться, обгонять
толпу, себя, автомобили.

Фонарь трясется на столбе,
двоит, троит друзей в толпе:
тот – лирик в форме заявлений,
тот – мастер петь обиняком,
а тот – гуляет бедняком,
подъяв кулак, что твой Евгений.

Родимых улиц шумный крест
венчают храмы этих мест.
Два – в память воинских событий.
Что моряков, что пушкарей,
чугунных пушек, якорей,
мечей, цепей, кровопролитий!

А третий, главный, храм, увы,
златой лишился головы,
зато одет в гранитный китель.
Там в окнах никогда не спят,
и тех, кто нынче там распят,
не посещает небожитель.

«Голым-гола ночная мгла».
Толпа к собору притекла,
и ночь, с востока начиная,
задергала колокола,
и от своих свечей зажгла
сердца мистерия ночная.

Дохлебан борщ, а каша не
доедена, но уж кашне
мать поправляет на подростке.
Свистит мильтон. Звонит звонарь.
Но главное – шумит словарь,
словарь шумит на перекрестке.

душа крест человек чело
век вещь пространство ничего
сад воздух время море рыба
чернила пыль пол потолок
бумага мышь мысль мотылек
снег мрамор дерево спасибо

Александр Межиров           /ноябрь2015 г./

Тишайший снегопад —
Дверьми обидно хлопать.
Посередине дня
В столице как в селе.
Тишайший снегопад,
Закутавшийся в хлопья,
В обувке пуховой
Проходит по земле.

Он формами дворов
На кубы перерезан,
Он конусами встал
На площадных кругах,
Он тучами рожден,
Он пригвожден железом,
И все-таки он кот
В пуховых сапогах.

Штандарты на древках,
Как паруса при штиле.
Тишайший снегопад
Посередине дня.
И я, противник од,
Пишу в высоком штиле,
И тает первый снег
На сердце у меня.

1961
Русская советская поэзия.
Под ред. Л.П.Кременцова.
Ленинград: Просвещение, 1988.

ВТОРАЯ ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА

/апрель 2016 г/

Психологический очерк нашей будущей жизни В. Молчанова  ЛИЛИИ ПОЛЕВЫЕ, составитель книги Елена Кибирева, издание четвёртое. Курган, «Звонница», 2007, с 398-416.

I
Cтоял тихий летний вечер. Только что зашедшее солнце озаряло своими золотыми лучами верхушки домов и деревьев, придавая им жёлто-багровый золотистый оттенок.
Тонкий ароматный воздух наполнял собою всё, лаская приятной негой и теплотой.
В открытые окна моего кабинета вливались эти благоухающие струи нежного и тонкого эфира.
Начинало понемногу темнеть. Вот показался серебристый месяц, тихо и плавно плывущий по небу. То тут, то там вспыхивали и мерцали фосфорическим светом далёкие звёзды. Я сидел, задумавшись и изредка глядя на глубокую даль тёмно-синего свода.
В углу кабинета тихо мерцала лампада перед Ликом Спасителя в терновом венце, и её свет, переливаясь через разноцветные камни оправы, как бы оживлял этот страдальческий облик.
Когда я на мгновение оторвался от своего созерцания и взглянул в ту сторону комнаты, то мне показалось, что кровавые пятна струятся по Лицу Спасителя и как бы тихие вздохи доносятся оттуда.
Я задумался, и вновь мне в голову пришла мысль о будущем существовании человека по окончании его земной жизни. В последнее время я нередко думал об этом под влиянием разных прочитанных книг о психофизиологической природе человека, о бессмертии его души и ещё более — под влиянием современного отрицания загробной жизни человека.

Вот и теперь, в уединении и тиши своего кабинета, я задавался вопросами: Что будет с человеком после его смерти? Какова его будущая жизнь? Мне хотелось проникнуть за ту таинственную завесу, что отделяет потусторонний мир от взоров человека. Страстно желая как-нибудь получить ответ на эти вечные вопросы, я всею силою воли вызывал в своём представлении отошедшие образы тех, кого я любил при жизни. Мне хотелось видеть хотя бы облик их дорогих лиц.
Не знаю, как долго ли я предавался этим думам, но вот какое-то новое неясное беспокойство стало овладевать мною. Что-то забытое и давно прошедшее смутно вырисовывалось в моём воображении, и как-то грустно и в то же время сладостно стало на душе.
Гуще и гуще сливались тени надвигавшейся ночи, и ярче выступал скорбный Лик Спасителя. Вдруг словно тихое дуновение ветерка повеяло по всему кабинету: что-то или кто-то незримый как бы пронёсся мимо. Я вздрогнул. Против стола, стоявшего передо мною, а увидел лицом к себе знакомое очертание фигуры, недавно умершего своего близкого родственника, с которым был очень дружен при его жизни. Фигура это была как бы соткана из белесоватого дыма и облака и пристально глядела на меня. Я словно оцепенел и в первое время не мог издать ни одного звука.

— Не бойся и не смущайся! — скорее почувствовал я в своём сознании, чем услыхал его слова, ласково обращённые ко мне.
— Ты так сильно желал видеть кого-либо из нас, и вот я получил возможность навестить тебя. Не сомневайся и верь, что я существо, а не призрак.
Эти слова — как бы тихий, но внятный шёпот — подействовали на меня успокоительным образом, и я мало-помалу начал приходить в себя.
Я стал смелее разглядывать его и затем стал внимательно слушать его речь, с которою далее он обратился ко мне, предварив меня, что он знает, что меня волнует в последнее время, и поэтому сообщает всё то, что может воспринять мой разум и чувства.
— Я, — сказал он, — начну с того момента, когда расстался с землёй.Ты помнишь, конечно, наше последнее свидание во время тяжкой болезни моей, когда я, чувствуя, что больше не увижусь с тобой при прежних условиях земного существования, простился с тобой?
Я кивнул утвердительно головой.
— Ты, — продолжал он, — и семья твоя вскоре уехали, и вот наступила последняя ночь земной жизни. Я вполне ясно осознавал, что умираю: страхом и трепетом было объято сердце перед неизвестностью того, что будет. Как совершится самый факт смерти. Что будет потом? Да и будет ли? Вот что страшило меня.

По моему настоянию был позван духовный отец мой, перед которым я, сколько был в силах, открыл всю свою жизнь с самого раннего детства. Долго-долго беседовали мы, и я значительно спокойнее стал чувствовать себя после его напутствия. Почти твёрдо прощался я со своей семьёй. Жена и дети не могли сдерживаться и, наклонясь надо мною, горько плакали, а я, сколько мог, старался утешить их, хотя по правде-то у самого сердце рвалось на части.
Но вот что-то как будто стало стихать, стало останавливаться и открываться во мне. Я чувствовал, что в глазах моих темнеет и я как бы стремительно несусь в глубокую бездонную пропасть. Инстинктивно схватил я руку жены и крепко сжал её своими холодеющими пальцами. Чувствую, что всё более и более застываю, я наконец потерял сознание и представление обо всём меня окружающем.
Долго ли продолжалось это состояние, не знаю. Когда я стал вновь осознавать себя, то первое ощущение моё было таково: я чувствовал какую-то воздушную лёгкость в себе и необъяснимую возможность свободы, быстрого передвижения своего в любую сторону — свободу, не стесняемую ни пространством, и временем. Это так заинтересовало и изумило меня, что я совершенно забыл об всём, что только что случилось со мной.
Воспользовавшись своим новым положением, я стремительно поднялся высоко вверх и стал носиться по разным направлениям. Я стал замечать ещё нечто новое в своём существовании: я получил возможность видеть и проникать даже в самые отдалённые вещи и предметы; конечно, после понял, что это было духовное видение вещей, а не телесное.

Далее я получил способность говорить, петь, кричать, но не звуками, а мыслями: я мог осязать все предметы, но не руками или ногами, а чувствами или ощущениями, которые во мне развились до поразительности. Всё, прежде неуловимое и неосязаемое для меня, теперь я мог как4 бы обнимать своими ощущениями.
Силою воли я мгновенно преодолевал самые отдалённые пространства, и никакие вещественные препятствия не могли задержать меня. Вот почему ты и не заметил, как я явился сюда. Достаточно самого малого отверстия, самой малой поры, чтобы всё моё теперешнее эфирное «тело» могло проникнуть куда угодно. Это «тело», как ты видишь, имеет способность сжиматься и расширяться, свёртываться и растягиваться по своему желанию, принимая снова вид и форму прежнего тела.
Для меня наконец стало ясно и прошедшее, и будущее. И так, никем и ничем не стесняемый и никем и ничем не задерживаемый, я предался полному испытанию своих способностей и чувствовал, что я поразительными образом как бы переродился весь.
Но вот, когда я освоился со своим новым положением, что-то мелькнуло в моём сознании: я почувствовал, что меня неудержимо влечёт вниз, к чему-то мною оставленному и как бы потерянному.

Мгновение — и я в своём доме. Но что представилось моему мысленному взору? Я — здесь, в своём доме, и другое «я» лежит на столе, одетое во всё чистое, почти новое, оно как бы спит глубоким сном. Зачем же кругом раздаются вопли и плач моей жены, моих детей? Зачем все они окружили стол, на котором лежит моё второе «я»? Тут только я понял и вспомнил, что я уже кончил с землёю, что я, находящийся здесь и никем не замечаемый — это душа моя. Невыразимая грусть и тоска сжали моё сердце, хотя это ощущение я уже осознавал только духовно, и, конечно, не мог ощущать телесно.
Кончив свои слова, мой собеседник остановился, как бы собираясь с мыслями. Я, воспринимая своим сознанием его слова, оправился от своего смущения и отчасти с удивлением, отчасти с любопытством слушал своего собеседника. Теперь, как я заметил, фигура его вовсе не сидела в кресле, а как бы колебалась в воздухе, только представляясь в сидячем положении. Мой таинственный и неземной собеседник продолжал:
— Когда я увидел слёзы моей жены и детей, когда я почувствовал их скорбь и печаль, то у меня явилось желание дать знать о себе, о своём присутствии. И вот, как бы живой, я, обратившись к ним, стал громко говорить о том, чтобы они перестали горевать и плакать. «Ведь я же здесь, с вами, — говорил я им, — перестаньте».
Я называл каждого по имени, утешал их, но, к своему удивлению, заметил, что они или не слышат, или не хотят обращать на это внимания. Я усилил голос, стал кричать, подходить к жене, детям, обнимал их, но и это не производило на них никакого впечатления. Конечно, всё это приводило меня в сильное горе, угнетение и печаль, ибо я уже позабыл перерождении, забыл, что новое моё «тело» не материально, а лишь духовно. Тяжело и мучительно было моё состояние.

Но вот пришёл мой бывший духовник, и началась молитва около моего тела. Эта молитва произвела на меня утешительное действие, я почувствовал облегчение своего угнетённого состояния. Затем мне, когда всё моё семейство по окончании службы, утомлённое от впечатлений и переживаний, успокоилось сном, помнится моё грустное скитание по всему жилищу. Невыразимое чувство одиночества, оставленности и забытости овладело мною,и в печальном настроении бродил я по своим комнатам, прикасаясь то к разным вещам и предметам, дорогим для меня при жизни, то к спящей жене и детям.
Наступило утро. Я вспомнил о своих прерванных земных делах и, вновь позабыв, что я невидим и не сознаваем людьми, начал, когда все проснулись, объяснять жене, что и как надо устроить из моих дел, как теперь ей самой распорядиться своей дальнейшей жизнью. И я с поразительной обстоятельностью развивал ей свои мысли и взгляды, а она, бледная, сидя перед моим письменным столом, грустно-грустно глядела на всё, оставленное мною, конечно, не видя и не слыша ничего из моих усилий помочь ей.
Я, слыша всё это, чувствовал, что многое из этого заслужил своим отношением к ним при жизни. Как хотелось мне перед всеми, мною обиженными, раскаяться и примириться, но я вспомнил, что только что получил урок, что всё это будет тщетно.

Вот почему особенно утешительно подействовала на меня новая молитва о моём упокоении, которое действительно сошло на мою мятущуюся душу.
Когда в моём доме снова наступила тишина, я начал чутко вслушиваться в чтение, раздававшееся около моего тела. Это чтение слова Божия из Святого Писания впервые после обретения моего нового существования напомнило мне о чём-то необычайном, ожидающем меня.
Безотчётный страх овладел мною, моим сознанием от мысли об ответе, который мне придётся дать за мою земную жизнь. Всё моё существо трепетало от ужаса, и я невольно как-то стал искать защиты, поддержки где-нибудь на стороне, опоры в ком-либо, однородном со мною. Отчаяние и невыразимая тоска всё более и более охватывали всё моё существо.
Но вот, словно яркий луч, что-то как бы прорезало новое «тело» моё, и около себя я почувствовал какое-то существо. Я мог ощутить и в то же время видеть его своими духовными очами. Оно было несколько подобно мне, но, как я сознавал, неизмеримо выше и чище, и светлее меня. Неописуемый свет исходил из него, бесконечно добрым и ласковым было его выражение, и неземная красота и любовь виднелись в нём.

Приблизившись ко мне, оно с ласковым и вместе сочувственным выражением стало внушать мне ободрение и утешение. Я понял, что это обитатель того мира, тот самый «Ангел-хранитель», о коем знали мы в земной жизни, что он есть у каждого из нас, но которого, конечно, мы не могли видеть по ограниченности своей природы и чувствовать по отдалению своему от него своими земными делами. Я ничего не мог выразить перед ним, и только ощущал то сладостное, успокоительное чувство, какое плачущее и горюющее дитя ощущает около своей любящей дорогой матери.

II
Наступило наконец время предания тела моего земле. Удручающее впечатление испытывал я от всего происходившего в это время. Я рвался, метался между семейством и родными, которые с горькими воплями прощались со мной, с моим телом.
Только Божественная служба и молитва за меня производили отрадное и успокоительное действие. О! Если бы знал духовный отец мой, какое утешение испытывал я от искренней молитвы за мою мятущуюся душу…
Когда гроб с телом моим стали зарывать в землю, то невольно я как бы чувствовал болезненное ощущение, невыносимую тяжесть во всём существе моём: как будто против моей воли тянуло и влекло меня в землю к телу.
Тяжело подействовало на меня потом так называемое поминовение, где собравшиеся почти совсем забыли, что привело их сюда, и вели себя так, что с горечью приходилось сознавать ненужность этого обычая, и с грустью я чувствовал, что также поступал сам при жизни, не сознавая, что этим причиняется лишнее страдание душе. Хотелось дать всем понять, что не это нужно для души.

Находящийся всё время со мной благожелательный мой покровитель дал мне понять, чтобы я отрешился от всего земного и готовился к предстоящему предъявлению себя Всемогущему Творцу и Созидателю. Это вселило во всё существо моё неописуемый страх и ужас. Я чувствовал свою неподготовленность, я сознавал своё недостоинство. Страшная робость и трепет за сознаваемую неправду своей земной жизни овладевали мною. Однако надо было следовать за моим спутником.
Мы стали подниматься за грань этого видимого мира. Теперь я вполне и окончательно понял, что всё земное кончилось для меня. Передо мной открылась Вечность. Вечность, никогда не оканчивающаяся, а всегда только начинающаяся.
Невыразимым ужасом был поражён я от её беспредельности. Всё моё существо, все мои чувства, все мысли содрагались от этой бесконечности. И вот, по мере того, как мы поднимались, передо мной предстала картина всей моей прошедшей жизни, с самого раннего детства до последней минуты.
Как в калейдоскопе, как в бесконечной ленте вашего кинематографа, я видел всю свою жизнь, с её страстями и увлечениями, с её пороками и заблуждениями. Всё это — до самых мельчайших подробностей: все мои дела, поступки, все речи, слова, мысли, чувства, ощущения, желания, даже не осуществлённые, предстали передо мной с поразительной ясностью. И что я мог почувствовать к самому себе, когда увидел всю грязь, всю пошлость, преступность и безнравственность своих дел, поступков, желаний и ощущений?!

Ведь если в земной жизни мы нередко испытываем укоры совести за уклонение от требований нравственного закона, хотя скоро и забываем их, то представь себе, что испытывал я и что будете испытывать вы все, когда увидите всё это перед собой. К этому тяжело-мучительному состоянию присоединилось ещё сознание того, что весь я со всей мерзостью своей жизни видим, как обнажённый, всеми окружающими меня существами.
Представь себе, если бы кто-либо из вас, покрытый язвами и гнойными струпьями, принуждён был пройти обнажённым по городу и явиться в царские чертоги среди блестящего общества, что бы он почувствовал?
Подобно этому состоянию, только в неизмеримо худших условиях, находился я, ибо там, у вас, это имеет конец, а здесь — нет; здесь всё вечно. И я старался не видеть всего этого, скрыться куда-нибудь, старался уменьшить скверность своей жизни, оправдать перед самим собою преступность и виновность свою.
Но куда бы не отвращал я свои мысленные взоры, всюду преследовали меня эти образы моей жизни, и сознание своей виновности всё более и более увеличивалось. Но временно я чувствовал, впрочем, отдых и нравственное утешение после нестерпимых мук стыда и отчаяния, когда встречалось что-либо доброе и хорошее, сделанное мною в жизни, но, к сожалению, этого сделанного было так ничтожно мало, что отчаяние сильнее овладевало мною: сверхъестественный ужас и трепет сковывали всё существо моё при мысли о том, как я предстану перед Тем, к Кому возносилась душа моя.

О! Если бы можно было вернуться назад!
О! Если бы можно было начать новую жизнь — жизнь добрую, честную и нравственную!
Я изнемогал. Я как бы сгибался, падая под тяжестью преступной своей земной жизни.
Мой спутник, не препятствуя мне внутренне совершать всю мою жизнь, чувствуя моё отчаяние и угнетение, ободрил и успокоил меня, внушая надежду на милосердие, видя моё предсмертное раскаяние.
Мало-помалу видения моей жизни стали реже тревожить меня и наконец мы как бы миновали страшный и ужасный путь истязания и самообнажения. Мы поднялись в необычайные сферы, и я увидел такие вещи и такую жизнь, для изображения которых у вас, земных, нет ни образов, ни наименований.
Сколько бы я ни старался внушить тебе, что со мною было, по ограниченности своего ума ты ничего уяснить не сможешь. Могу только сообщить тебе, что слышал то, что на земле не может быть изображено ни какими-нибудь звуками, ни какими-либо голосами. Я видел бесконечное море непостижимого света — света, перед которым солнце светит слабее, чем свеча перед нами. Я встречал существа также духообразные, но чистейшие и светлейшие в совокупности всего того, что есть самого возвышенного, чистого и святого на земле.
Представь в своих мыслях всё то, что гений человеческого ума самого придумать для изображения апофеоза славы и могущества, и у тебя не получится даже самого слабого понятия о том, что есть в действительности.

Одно скажу:
— Верь, живи, как должно, молись и надейся!
Сказав живи, мой собеседник некоторое время помолчал, как бы дав мне возможность лучше запечатлеть его слова.
III
— …Следующим периодом моего загробного существования, — так после паузы начал мой собеседник, — было знакомство и общение моё под руководством моего покровителя, с себе подобными же существами по природе, но светлыми, чистыми и добрыми. Они обитают в высших областях того мира, где в бесконечном свете живёт Источник и Прообраз всякого добра, в сообществе таких же светлейших и чистейших существ.
Природа и жизнь этих существ — одно необъятное добро, одна невыразимая любовь. Непостижимый свет наполняет всё их существо и сопровождает каждое их движение. Со многими из них я вступал в духовное общение и получил ответ на волновавшие меня мысли: отчего они не мятутся и не трепещут, подобно мне, отчего они так покойны, радостны и довольны.
Вера, искренняя, сердечная вера в Бога, любовь к Нему, их покорность Промыслу Божию, их любовь к ближнему, добрые слова, мысли и желания, которые они проявляли во время своей земной жизни, здесь получили своё полное развитие. Здесь они ясно совершают то, во что верили при жизни; для них подняты все таинственные покровы и завесы. Их ясным взорам открыт весь чудный план пути мудрости и могущества Божия.

III
Самые непонятные распределения Промысла Божия, самые, по-видимому, несправедливые и тягостные обстоятельства в земной жизни являются перед ними самыми целесообразными, по-отечески мудрыми. Вся мировая система открыта перед ними, они знают, по каким законам и с какой целью тяготеют в пространстве эти блестящие шары, множество которых смущало ваши взоры и мысли; они легко удовлетворяют свою любознательность и везде находят блестящее свидетельство Могущества, Премудрости и благости Творца.
Представь же себе, какие неведомые возвышенные наслаждения черпают они в этом откровении тайны мироздания. Но мало того. Своею праведной жизнью на земле они приготовили себе ещё большее наслаждение. Они всегда видят, находятся в общении со своими друзьями, родными по духу, с теми, кои также, как и они, жили честно и правдиво на земле. Они испытывают радость, встречая там обращённых ими, их увещеваниями, их просьбами, молитвами на путь доброй жизни; всё существо их ощущает постоянное утешение при встречах с ними облагодетельствованными: бедными, коим окаэывали помощь, страдающими и больными, коих навещали, несчастными, коим оказывали поддержку и охраняли от уныния и падения.
Но верх наслаждения и блаженства этих существ составляет их живое общение с Богом и лицезрение Его, Которому близки они, как любящие дети — любимым родителям. Кроме сего, они находятся в непрестанном общении с высшими существами, и все положительные свойства добра и нравственности, какие они проявили в своей земной жизни, развиваются здесь до бесконечности, доставляя этим им полное удовлетворение.

Вследствие всех этих свойств они имеют право и возможность ходатайствовать перед Всемогущим о всех земных, омрачённых суетами мира. Конечно, всё их блаженство, которое по справедливости есть райское, я объясняю постольку, поскольку может вместить твой разум. Полного представления о сём предмете ты вместить не можешь, как не может дитя, не развившееся умом, уяснить себе прелести и художественности какого-либо дворца и чертога. Созерцая их блаженное состояние, я чувствовал страстное, непреодолимое желание остаться с ними, разделить их блаженство, хотя и сознавал своё недостоинство; а это сознание, конечно, угнетало меня.
Но мне предстояло видеть ещё нечто другое, о чём было сообщено, и что заставило меня мыслить с непреодолимым страхом и боязнью. Мне были показаны все ужасы, все беспредельные страдания, невообразимые муки существ, подобных мне, но живущих и действующих лишь одной злобой, одними отрицательными качествами, как жили и действовали они в земной жизни.
Мы со спутником очутились в глубине беспредельного мрака — мрака, перед которым ваша самая тёмная ночь была бы яснее дня. Мрак этот был как бы осязаемый, и силой своего сознания я ощущал весь ужас пребывания в нём. Я воспринял невыразимое страдание и ужасное отчаяние существ, обитающих там, мыслящих и действующих в нём.

Мой руководитель дал мне ясное представление и понятие о причинах, от коих происходит это состояние. Всё то зло, всё то худое, скверное и порочное, все страсти, заблуждения и чувственные порывы, которые мы не обуздываем в своей жизни, которым потворствуем и которые осуществляем, — всё это развивается здесь в необъятных размерах, особенно если мы не чувствуем раскаяния, не чувствуем осознания всей мерзости своих поступков в течение своего земного существования. Самые малые недостатки, самые, по-видимому, невинные проступки обращаются здесь в беспредельное развитию к худшему. Их собственная настоящая злоба, которую преодолеть они уже не могут, тянет их туда, где живёт бесконечная злоба — сообщество таких же падших и отчаявшихся существ.
Все в этом сообществе чувствуют нестерпимую злобу и ненависть друг к другу. С бешенством и проклятиями устремляются они один на другого, считая друг друга виновниками своего падения и мучения. Все виды порока, все виды страстей, всё зло, какое есть на земле, здесь развиваются до ужасающих размеров и находят воздаяние в муках и страданиях неудовлетворённости своих желаний. Такова ужасная и безотрадная участь всех неверующих, отрицателей и совратителей в неверие.
Удостоверившись в истине существования Божия, они в страшной злобе на самих себя, в невыразимом бешенстве на тех, кто их увлёк на путь неверия, в проклятиях на всё окружающее и в то же врем в страстном желании освободиться от своих мук влачат своё печальное существование…

Особенно ужасна участь самоубийц, которые и здесь стараются избавиться от своей новой жизни, но тщетно. А все сладострастники, развратители, хищники, убийцы, корыстолюбцы, страстолюбцы и другие, мало обращающие внимания на голос совести, на голос нравственного закона, как бы в огне внутреннем, горят в ненасытной злобе, в невозможности удовлетворить свои страсти и пороки, которые, развиваясь до бесконечности, ищут, как бы проявить себя вне сферы существования.
С другой стороны, бесплодное и позднее сожаление о потерянной возможности блаженствовать, страстное желание как-нибудь помочь своим земным потомкам и предохранить их от гибели доставляют этим существам поистине адские муки, огненные, терзающие их вечно.
Неисчислимы бесконечны здесь все ужасы, все страдания, скорби, печали… Ощущая и воспринимая всё это своим сознанием, я стремился скорее удалиться, скрыться от юдоли плача и отчаяния — но куда?
Сознание моё подсказывало, что во всём, за что здесь страдают и мучаются, повинен и я. Не было здесь такой вещи, таких поступков, каких бы не совершил я во время своей земной жизни. Правда, я повинен был не всегда делом, но почти всегда желанием, которое нередко не осуществлял не потому, что считал грехом, а потому, что не предоставлялось случая или соблазна.
А мои худые речи, слова, мысли! Не виновен ли я в них? Моё сознание подсказывало, что да, виновен, ибо от мысли рождаются слова, а от слов — речи, от речи — дела. И я, хотя сам не делал того или другого, зато сколько слабых волею соблазнил своими словами и речами!

Вспоминаю всю свою жизнь, видя снова всю свою земную деятельность, осознавая, как мало доброго, честного, хорошего сделано мною, и как много совершено в угоду своему эгоизму, своим страстям и похоти, я стал проникаться убеждением, что такая же участь должна быть и с моим уделом — что решение моей судьбы будет ужасно. Это сознание своей ответственности вселило в меня такой неописуемый страх, такой невыразимый ужас, что я как бы зарыдал, как бы с воплем начал просить прощения и оставления грехов моей жизни. Страшная тоска, уныние и печаль начали овладевать мною, смертная скорбь и гнетущее чувство поражали всё существо моё.
Зачем, зачем я жил не так, как должно?
Зачем легкомысленно суетно проводил жизнь, часто забывая Бога и правду, заглушая голос совести моей?
Зачем нагло попирал предлагавшиеся средства исправления и улучшения?
В муках беспредельного отчаяния, которое всё более охватывало меня, я начал искать средства и способы, как бы известить, как бы предостеречь своих, о коих я совсем было забыл под впечатлением всего происходящего со мною, об ожидающей их участи, если они не перестанут жить жизнью суетною, такою же, какой и я жил. Я тем более стал стремиться к ним, что видел снова их жизнь, все их поступки, знал все их мысли и желания.
Отчаяние моё увеличивалось еще более от сознания, что жизнь оставшихся жены и детей проходит под влиянием примера моей собственной жизни, под влиянием моего внушения, моих наставлений, уроков, данных во время земной жизни.

В конце концов я совершенно погрузился бы в бездну отчаяния, в мрак печали и уныния, если бы по временам не ощущал отрады, успокоения и утешения от молитв, совершавшихся по моей душе моим семейством и родными, особенно же утешение и нравственное ободрение чувствовал я, когда совершалась за меня святая Литургия. Каждый раз, когда совершалась эта служба за меня, я видел, как сглаживается, пропадает то или другое деяние моей жизни.
— Теперь, — продолжал мой собеседник, — я с трепетом и ужасом ожидаю решения своей участи, тебя же усердно прошу — не переставай сам и проси моих родных и знакомый, чтобы молили Всемогущего за мою грешную душу, да избавит Он меня от страшных мучений. Итак, дорогой, верь, молись и надейся! Мне же время отойти!
Я спросил, могу ли я ещё когда-нибудь видеть его. Был ли он у своей семьи? Скоро ли увижу, если придёт снова?
— Это не в моей воле, — были его последние слова, и его фигура, всё удаляясь, как бы расплылась в тумане занимающегося рассвета.
В. Молчанов.

P.S.  Который раз перечитываю это произведение и всё более утвержаюсь в мысли о духовном содержании сегодня,  а не откладывать духовный рост на неопределённое будущее.

Борис Пастернак
ЕДИНСТВЕННЫЕ ДНИ

На протяженьи многих зим
Я помню дни солнцеворота,
И каждый был неповторим
И повторялся вновь без счёта.

И целая их череда
Составилась мало-помалу —
Тех дней единственных, когда
Нам кажется, что время стало.

Я помню их наперечёт:
Зима подходит к середине,
Дороги мокнут, с крыш течёт,
И солнце греется на льдине.

И любящие, как во сне,
Друг к другу тянутся поспешней,
И на деревьях в вышине
Потеют от тепла скворешни.

И полусонным стрелкам лень
Ворочаться на циферблате,
И дольше века длится день,
И не кончается объятье.

Январь 1959

Февраль 2017 г.                Эти дни в Тюмени такие солнечные, хотя по ночам понижение температуры воздуха до 30*С. Ученики младшей школы наслаждаются неурочными каникулами и домашним обучением.
Такие ясные солнечные дни февраля радуют душу.
Листая томик Бориса Пастернака, нашла стихи весне, в унисон яркому солнечному и морозному дню.

ВЕСНА

Всё нынешней весной особое.
Живее воробьёв шумиха.
Я даже выразить не пробую,
Как на душе светло и тихо.

Иначе думается, пишется,
И громкою октавой в хоре
Земной могучий голос слышится
Освобождённых территорий.

Весеннее дыханье родины
Смывает след зимы с пространства
И чёрные от слёз обводины
С заплаканных очей славянства.

Везде трава готова вылезти,
И улицы старинной Праги
Молчат, одна другой извилистей,
Но заиграют, как овраги.

Сказанья Чехии, Моравии
И Сербии с весенней негой,
Сорвавши пелену бесправия,
Цветами выйдут из-под снега.

Всё дымкой сказочной подёрнется,
Подобно завиткам по стенам
В боярской золочёной горнице
И на Василии Блаженном.

Мечтателю и полуночнику
Москва милей всего на свете.
Он дома, у первоисточника
Всего, чем будет цвесть столетье.

Апрель 1944

Андрей Дементьев

Как вёсны меж собою схожи:
И звон ручьёв, и тишина…
Но почему же всё дороже
Вновь приходящая весна?

Когда из дому утром выйдешь
В лучи и птичью кутерьму,
Вдруг мир по-новому увидишь,
Ещё не зная, почему.

И беспричинное веселье
В тебя вселяется тогда.
Ты сам становишься весенним,
Как это небо и вода.

Хочу весёлым ледоходом
Пройтись по собственной судьбе.
Или, подобно вешним водам,
Смыть всё отжившее в себе.
1964г.

Александр Межиров                МУЗЫКА

Какая музыка была!
Какая музыка играла,
Когда и души и тела
Война проклятая попрала.

Какая музыка во всем,
Всем и для всех — не по ранжиру.
Осилим… Выстоим… Спасем…
Ах, не до жиру — быть бы живу…

Солдатам голову кружа,
Трехрядка под накатом бревен
Была нужней для блиндажа,
Чем для Германии Бетховен.

И через всю страну струна
Натянутая трепетала,
Когда проклятая война
И души и тела топтала.

Стенали яростно, навзрыд,
Одной-единой страсти ради
На полустанке — инвалид,
И Шостакович — в Ленинграде.

Советская поэзия 50-70х годов.
Москва: Русский язык, 1987.

С.Быков   ЛЕТАЕТ КИСТЬ…

Летает кисть…
На слой ложится слой,
Встает луна, печально дремлют ели.
Мы в домике своём сидим с тобой,
И говорим под тихий свист метели.
О чём? Да вроде вовсе ни о чём…
Что сын растёт, а мы с тобой стареем.
Что под печальным жизненным дождём
Лица как прежде прятать не умеем.
Что краски жизни всё ещё свежи,
И сок березовый ещё всё так же сладок,
И что еще остались рубежи,
Которые преодолеть бы надо.
(с) С.Быков(2009г.)

Самуил Болотин. КОЛОКОЛЬЧИКИ.

Это санок быстрый бег,
Вьётся лёгкий снег
И сыплет колокольчик
Свой ясный детский смех.
Вся земля кругом бела,
Мы несёмся как стрела,
От лунного сияния
Ночь как день светла.

Припев:
Динь-динь-дон, диги-диги дон
Льётся нежный звон.
Пусть весельем детских лет
Мне наполнит душу он.
Повтор:
Пусть весельем детских лет
Мне наполнит душу он.

Это снег кружит пургой,
Колокольчик надо мной.
Как весело мне мчаться
С тобой мой дорогой.
Мы летим среди полей
Ветра лёгкого быстрей,
И вторит колокольчик
Песенке моей.

Припев.

https://www.youtube.com/watch?v=Uj4fL8lbCNE в исполнении Зои Рождественской